По-своему онъ былъ счастливъ. Но онъ былъ трусъ по натурѣ, по воспитанію — и это его погубило.

Праздность есть мать всѣхъ пороковъ, говоритъ прописная истина, но у этой матери рождается еще болѣе дѣтей, когда она сама является дочерью избалованности, изнѣженности, закормленности. Александръ Семеновичъ, выхоленный, избалованный, изнѣженный съ дѣтства, стремился къ праздности, какъ къ высшей цѣли въ жизни, но, достигнувъ этой цѣли, онъ началъ мечтать о наслажденіямъ, объ удовольствіяхъ, объ удовлетвореніи своихъ животныхъ инстинктовъ, которые такъ сильно развиваются въ здоровомъ, откормленномъ, взлелѣянномъ организмѣ. На это были нужны деньги, и онъ доставалъ ихъ пригоршнями изъ кармановъ жены. Жена не морщилась, не возражала, пока онъ былъ еще нуженъ ей, какъ мужъ подъ рукой. Но чѣмъ больше расширялся кругъ ея знакомыхъ, ея поклонниковъ, ея обожателей, чѣмъ больше она чувствовала любви къ наживѣ, къ крупнымъ кушамъ, тѣмъ чаще пробуждался въ ней вопросъ:

— За что я его кормлю?

Чѣмъ настойчивѣе повторялся этотъ вопросъ, тѣмъ чаще и тѣмъ зловѣщѣе дѣлались сцены между мужемъ и женой изъ-за денегъ. Онъ пробовалъ успокоивать ее своими ласками, но эти ласки уже были ей не нужны; онъ потерялъ для нея даже значеніе хорошенькаго юноши, такъ какъ около нея стояло, цѣлое полчище болѣе молодыхъ и болѣе красивыхъ юношей. Она стала говорить ему:

— Подите, вы мнѣ противны!

Тогда онъ, слабохарактерный и мягкосердечный, сталъ рыдать и умолять ее при каждомъ вопросѣ о лишнемъ рублѣ. Этого было довольно, чтобы она почувствовала ясно свою силу надъ нимъ и стала третировать его, какъ лакея.

Въ одну изъ бурныхъ сценъ она разгорячилась до того, что дала ему пощечину: онъ присѣлъ и заплакалъ; она выгнала его вонъ изъ своей комнаты, и онъ пошелъ прямо въ трактиръ и напился тамъ до безчувствія. Съ этой минуты начался новый фазисъ его семейной жизни. Его, въ его собственной квартирѣ, сталъ ругать и осмѣивать каждый, кто хотѣть; онъ потуплялся, молчалъ, пропускалъ все мимо ушей и, въ концѣ-концовъ, напивался съ горя.

Иногда поклонники Марьи Александровны, чтобы за что-нибудь отомстить ей, затягивали его въ свою компанію, подпаивали его и пробовали подстрекнуть его къ бунту.

— Мы удивляемся, Александръ Семеновичъ, — говорили ояи ему:- какъ вы терпите все въ своемъ домѣ! Вѣдь вы мужъ! Вы нмѣете право выгнать изъ своего дома всѣхъ непріятныхъ вамъ гостей…

— И она уйдетъ, и она уйдетъ съ ними! — бормоталъ онъ, опуская голову.

— Уйдетъ! Что вы говорите! Да вы, по праву мужа, по этапу можете ее вытребовать откуда бы то ни было и заставить жить съ собою, — замѣчали ему.

— Да она меня самого выслать можетъ, — бормоталъ онъ. — Связи у нея…

— Ну, и пусть вышлетъ, а вы ее по этапу къ себѣ потребуйте, — совѣтовали ему. — Да если вы вздумаете власть показать, она по вашей дудкѣ плясать будетъ и ея крестный, что ли, папаша у васъ по стрункѣ будетъ ходить. Вы ободритесь только, смѣлости наберитесь…

— Нѣтъ-съ… гдѣ мнѣ! — уже плакалъ онъ. — Я тряпка! Я погубленный человѣкъ! Она меня обманула! Она меня за мужа не считаетъ!

— Потому и не считаетъ, что вы сами не хотите поставить себя иначе въ домѣ! — подзадоривали его. — А вы вотъ пойдите къ ней, прикрикните на нее, нашумите побольше, сломайте что-нибудь… Да вы выпейте для храбрости! Эхъ, вы, трусъ!

— Я не трусъ… а она меня погубила!..

— Ну, вы и отплатите ей, а то еще и не то будетъ! Вѣдь она васъ выгонитъ еще когда-нибудь, что тогда будетъ? Вѣдь вы нищеты боитесь?

— Я никакъ не могу-съ въ нищетѣ жить…

— А будете, если она васъ выгонитъ! А вотъ если бы вы теперь пришли къ ней да прикрикнули бы на нее, она и дала бы вамъ крупный кушъ. Хоть обезпечили бы себа на время!

Запугиванья, совѣты и подзадориванья пьяной компаніи шутниковъ доводили, наконецъ, Александра Семеновича до того, что онъ набирался пьянаго задора и шелъ въ женѣ въ буйномъ настроеніи.

— Вамъ что нужно? — раздавался гнѣвный вопросъ жены при его появленіи.

— Я пришелъ… Какъ ты смѣешь… — начиналъ мужъ, тараща пьяные глаза.

— Вы пьяны? Идите вонъ! — приказывала жена.

— Я мужъ!.. я по этапу! — бормоталъ онъ, сжимая кулаки.

— Вонъ! — еще разъ звучало надъ нимъ.

— Я тебя… въ бараній рогъ! Я мужъ… по этапу! — бормоталъ онъ, хватаясь за первую попавшуюся вещь.

Раздавался гнѣвный звонокъ жены.

— Заприте его куда-нибудь! — приказывала она явившемуся слугѣ.

Слуга бралъ въ охапку барахтавшагося и кричавшаго барина и исполнялъ приказаніе барыни, присоединяя къ этому нѣсколько толчковъ и пинковъ пьяному бѣдняку отъ себя.

Послѣ одной изъ такихъ сценъ Марья Александровна встрѣтила названнаго крестнаго папашу со слезами и вриками.

— Вышлите, вышлите его изъ Петербурга!

— Кого? За что? Успокойся! — волновался старецъ, ничего не понимая.

— Мужа, мужа вышлите! — топала она ножкой.

— Да за что? — тревожно спрашивалъ старецъ.

— Я не хочу его видѣть! — кричала она.

— Да этого нельзя! — уговаривалъ старикъ.

— А я хочу, я хочу, чтобы его выслали! — сердилась она.

— Да какое же я имѣю право высылать людей изъ Петербурга? — пожималъ плечами старикъ.

— Ну, хлопочите, чтобъ удалили, хлопочите! — кричала она. — Никакой пустой просьбы не хотите исполнить, а говорите, что любите! Противный! Меня бить, тиранить, позорить онъ будетъ, а вамъ ничего! Чтобы завтра же онъ былъ высланъ!

— Успокойся! Успокойся! — уговаривалъ ее старецъ. — Ну, въ командировку я могу назначить… Правда, онъ ничего не умѣетъ дѣлать… Ну, перевести его можно въ другой городъ… конечно, его тамъ скоро выгонятъ…

— Выслать, выслать его! — плакала она капризными слезами.

— Да ты успокойся! Развести васъ лучше всего!

Старецъ даже просіялъ, озаренный этою геніальною мыслью. Марья Александровна вдругъ успокоилась и совсѣмъ серьезно спросила:

— Онъ денегъ за это потребуетъ?

— Зачѣмъ. Можно все такъ устроить… ну, тамъ причины найти… Я заплачу за разводъ… Тогда ты будешь моя!

Марья Александровна залилась смѣхомъ.

— Ахъ, какая я дѣвочка! Какъ это мнѣ самой не пришло въ голову! Что же надо дѣлать?

— Мы все устроимъ; я поговорю съ нашимъ юрисконсультомъ, — въ нашемъ правленіи есть отличный юрисконсультъ, молодой человѣкъ съ серьезными знаніями. И старецъ исполнилъ свое обѣщаніе.

Въ одинъ прекрасный день Александру Семеновичу дали неожиданно денегъ и послали его въ маскарадъ; тамъ его заинтриговала маока и зазвала его ужинать въ одинъ изъ ресторановъ; они помѣстились въ отдѣльномъ кабинетѣ и остались tête-à-tête, какъ вдругъ ихъ интимная бесѣда была нарушена случайно открывшими двери людьми. Черезъ недѣлю послѣ этого начато Марьею Александровною дѣло о разводѣ ея съ Александромъ Семеновичемъ, который обвинялся въ невѣрности. Свидѣтелей было не мало, все пошло, какъ по маслу, и черезъ годъ Марья Александровна была свободна: таинственная маска, свидѣтели, юрисконсультъ и еще нѣсколько лицъ нолучили вознагражденіе. Безъ награды остался только Александръ Семеновичъ, потерявшій и жену, и мѣсто.

— Я вамъ отказываю за безнравственность! — говорилъ ему начальникъ. — Я не терплю безнравственныхъ людей на службѣ. Вы сдѣлали скандалъ на весь городъ. Ваше имя стало сказкой города! Стыдитесь!

Александръ Семеновичъ былъ убитъ: съ дѣтства онъ преуспѣвалъ вездѣ и во всемъ за благонравіе и вдругъ его выгоняютъ со службы за безнравственность.

Какъ-то разъ лѣтомъ судьба забросила меня въ небольшой загородный ресторанчикъ. Проходя черезъ буфетную комнату, я увидалъ знакомое мнѣ лицо — господина съ нѣсколько опухшей физіономіей пьющаго человѣка, въ черезчуръ модномъ, хотя и дешевенькомъ лѣтнемъ платьѣ изъ безвкусной клѣтчатой матеріи, въ голубенькомъ галстучкѣ, повязанномъ бантикомъ, съ бронзовою цѣпочкою и бронзовыми брелоками на жилетѣ. Онъ походилъ на прифрантившагося лакея съ завитыми и напомаженными волосами, съ угловатыми ухватками лютаго сердцеѣда. Это былъ Александръ Семеновичъ Перцовъ, значительно постарѣвшій въ послѣднія пять лѣтъ, но зато молодившійся и бодрившійся болѣе, чѣмъ въ тѣ годы, когда я зналъ его еще довольно юнымъ. Онъ пилъ и закусывалъ, помахивая тоненькой тросточкой съ стекляннымъ голубымъ шарикомъ вмѣсто набалдашника. Онъ меня узналъ тоже сразу и развязно подошелъ ко мнѣ.