Теперь карнавал, и все сошло с ума. Я сейчас приехал, то есть приплыл с пассегиаты (прогулки). Удивительно хорошо. Помнишь внутренность Палаццо Дукале (Дворца дожей) — Куда же постройкам XIX века тянуться! Жду писем от тебя и Тхоржевского. Здесь нашел «Колокол» у Мюнстера (венецианский книготорговец. — Р. Ш.). Я ему предложил книги с раббатом (скидкой) 45 процентов, но с заплатой провоза. Говорит, что подумает… Иду на карнавал, который колоссален и глуп. Корректуру отослал сегодня утром. «Корреспонденция из Петербурга» превосходна (Герцен имеет в виду статью князя П. В. Долгорукова в «Колоколе» 1 марта 1867 года. — Р. Ш.).
Герцен — Огареву. Венеция. 26 февраля 67-го
Сегодня в 4 приедет Гарибальди, и я остался единственно для него до завтра. Карнавал во всем разгаре. Он дошел до таких колоссальных размеров, что в самом деле сделалось хорошо и оригинально. Меня фетируют (чествуют. — Р. Ш.) как гостя, знакомого понаслышке. И за одним обедом в ресторане масок двести потребовали меня налицо и прокричали мне три раза «еввива!» с шампанским в руках и до того уж зарапортовались, что кричали «аллилустре поета руссо». Я боялся попасть в питторе и скульторе (художника и скульптора. — Р. Ш.) и поэтому ушел. Вообще у итальянцев ко мне слабость: я нигде никогда не бывал больше обласкан, как ими…
Ему же, 27–28 февраля 67-го
Вечером еду во Флоренцию. Сегодня в шестом утра был у Гарибальди. Он обрадовался мне и одного меня расцеловал. Он здоров, но не весел. Вчера его чуть не утопили (при всенародном чествовании. — Р. Ш.). Канал был а ла леттр (буквально) мост гондолей. Утро сегодня было великолепное. Из окон его (Гарибальди) я смотрел и на месяц, и на восход солнца, и все это на площади Марка. Цу шен (Прекрасно).
Приписка: 28 февраля, Флоренция. Ну вот, и опять здесь. Кончу портрет и буду собираться… Петру Владимировичу буду писать завтра.
Герцен — жене Тучковой-Огаревой из Флоренции, 7 марта
Завтра иду окончить портрет (это шедевр)…
Герцен — Огареву, 7 марта 1867 года, из Флоренции
В статье Долгорукова мои вымарки следует исполнить. Ответственный редактор — я и на себя не беру писать, что Соллогуб — вор и пр. Я готов Долгорукову писать об этом. (Владимир Александрович Соллогуб — дипломат, писатель, автор «Тарантаса», хороший знакомый Пушкина. — Р. Ш.).
Ему же, 2 апреля 1867 года, из Ниццы
Записка твоя к Петру Владимировичу несколько сентиментальна и, по мне, очень коротка… А я, грешный человек, предвидел, что интрижка с Долгоруковым недолго останется в любвях (имеется в виду полоса активного сотрудничества Долгорукова в «Колоколе». — Р. Ш.).
Герцен — дочерям Тате и Ольге и сыну Саше из Женевы, 21 апреля
Насчет истории философии я тебе (Тате) говорил, что серьезной книги ты не одолеешь. А поверхностное знание дает фальшивую уверенность и идет больше для внутренней головной прически, чем для дела. Есть у вас мои «Письма об изучении природы» и «Дилетантизм в науке»? Могу прислать. Попробуй. Разумеется, я во многом тогда ошибался. Перечитай у Гёте в Фаусте, что Мефистофель говорит студенту о метафизике… Ищи Гамлета, ищи Макбета, ищи Лира… а если ты хочешь читать исторические драмы Шиллера, то их две и обе шедевры — «Вильгельм Телль» и «Валленштейн», все три части. Принимайся за них сейчас, если прежде уже читала, то тем паче. У нас тишина — ко мне почти не ходит никто. Сегодня иду к Долгорукову обедать первый раз. Огарев с ним не в ладах…
Герцен — жене Тучковой-Огаревой из Женевы, 6 мая 67-го
Сын Долгорукова приехал — он умен, в этом нет сомнения. Но что он? Каков, если в 19 лет отгадать нельзя! (Сын, Владимир Петрович Долгоруков, рожд. 1848, живя в России, получил право на приезд к отцу, в Швейцарию. — P. Ш.)
Егор Герцен — брату Александру Герцену, из Москвы
Любезнейший Сашенька! Понимаю твое незавидное положение быть заблудшей овцой и не пристать ни к одному стаду! Неужели на шестом десятке лет ты еще находишь удовольствие быть в такой, обстановке? В эти двадцать два года много изменилось, и никто не скажет, что к худшему. 19 февраля кончится навсегда названием временнообязанного (крестьянские обязательства по отношению к помещикам. — Р. Ш.); судопроизводство и судоустройство на манер всей Западной Европы, открытое, публичное. Лица, к которым у тебя почему-то не лежала душа, сошли со сцены в могилу, новое поколение заменяет их места с более современными взглядами, какого же тебе еще рожна?.. Быть может, ты отвык от подобного тона, вероятно, тебе ни Гарибальди, ни Маццини таких нравоучений не читали, согласись сам, не могу же я теми же глазами смотреть и быть всем доволен. Нравится тебе это или нет, но я бы желал иного положения для твоей пользы. Довольно сказать, что букет твой побледнел, что мы видим и в печати. Неужели ты до сих пор считаешь еще себя Мессией и реформатором? Кто тебя посылал, кто тебе давал доверенность?.. Во время оно я получил секретно от полиции, что ты Государственным советом объявлен государственным преступником, с изгнанием навсегда из отечества, с лишением всех прав и с передачей всего твоего оставшегося состояния твоим законным наследникам, о которых меня спрашивали, кто такие… Я показал твоих жену и детей. Если бы нашел способ ответить не по почте, было бы лучше, остаюсь твой друг и брат.
Е. Герцен.
Герцен — Марии Каспаровне Рейхель (друг и доверенное лицо Герцена в Германии) из Женевы, 13 мая 67-го
Пробыл четыре месяца во Флоренции и Венеции. Детьми очень доволен… Тата развилась превосходно. Саша читал публичные лекции. Да, чтоб и вы были довольны, посылаю Ольгу (фотоснимок. — Р. Ш.). И из Егора Ивановича письма словно из подвала так и хватило мразью…
Герцен — Огареву из Ниццы, 8 августа 67-го
Когда ты начнешь (читать. — Р. Ш.) роман Чернышевского? Это очень замечательная вещь — в нем бездна отгадок и хорошей, и дурной стороны ультранигилистов. Их жаргон, их аляповатость, грубость, презрение форм, натянутость, комедия простоты, — и с другой стороны — много хорошего, здорового, воспитательного. Он оканчивает фаланстером… смело. Но, боже мой, что за слог, что за проза в поэзии (сны Веры Павловны).
Дома — ни то, ни се. Я с ужасом предвижу для Лизы отъезд Таты (в конце сентября). Лиза положительно лучше себя ведет. Но что за край! Что за мягкость, за нега воздуха. Теперь яростных жаров не будет — везде цветы, запах… Какой грех ехать отсюда к зиме!
Ему же, 14 августа 67-го
Со стороны Долгорукова я считаю неприсылку «Голоса» за разрыв. Если он что имел против меня, он мог бы сказать мне, а не звать на прощальные обеды — хорошо было бы внушить ему это.
Огарев — Герцену, из Женевы — в Ниццу, 28 августа 67-го
Долгоруков, узнав, что Бакунин едет на писсовую конгрессовку (так иронически, от слова «пис» — peace — мир, Огарев называет Женевский конгресс Лиги Мира и Свободы в сентябре 67-го года с участием пацифистов, анархистов, либеральных республиканцев, левых буржуазных националистов. Огарев участвовал в работе конгресса как его вице-президент. Герцен же, разочарованный в буржуазной демократии, не ждал успеха и воздержался от участия из-за резко антирусской позиции, занятой большинством делегатов. Кроме того, Герцена тревожила позиция на конгрессе вождя анархистов Бакунина и «ультранигилизм» так называемой «молодой эмиграции» в Женеве. — Р. Ш.), вскочил со стула и начал бегать по комнате в припадке бешенства и решил, что сам уедет из Женевы до сентября.
