Литмир - Электронная Библиотека

Она говорит спокойным голосом:

– И вот мы, знаете, ужинали… а утром он, провожая меня в школу, спрашивал, «интересный ли получился ужин». Он так выражался – никогда не осмеливался сказать иначе. А я всегда отвечала, что нет, не интересный. Даже если на самом деле было не так. Потому что я, знаете, не хотела делить своего отца ни с какой другой женщиной. И больше он ни одну из этих женщин не приглашал. Теперь-то я понимаю, что была вредной, эгоистичной сучкой. Без памяти влюбленной в своего отца «папиной дочечкой». И в этой своей любви не понимала, что он и так принадлежит мне – но по-другому, не весь, не целиком – что он, мой папочка, тоже имеет право на свою собственную жизнь, что я когда-нибудь уйду – а он останется один. Но он от этого права добровольно отказался. Потому что его обожаемая доченька «ведь росла без матери». Какой великолепный заголовок для слезливой статьи в психологической газете! Правда ведь, вам тоже так кажется?

Меня моя мать, знаете, всегда интересовала. Я ее все время искала. В кладовке, где отец хранил коробки с фотоальбомами, в шкафах, где документы всякие лежали. На улицах. Я просто знала, что когда кто-нибудь так любит, как мой отец любил мою мать, – то должны оставаться какие-то следы. Должны, знаете ли.

Я никогда по-настоящему не верила, что у меня нет матери. И речь идет не о том, что кто-то ведь должен был меня родить – речь идет о любви моего отца. И я ее нашла – эту любовь – как-то раз, в его портфеле. Он хранил ее фотографию в паспорте. Фотография был выцветшая, черно-белая.

Отец умер в конце октября. Наверно, он уже хотел умереть. Когда я закончила учиться и нашла работу, он, наверно, почувствовал, что исполнил свой долг, что дал мне все, что мог и что мне было нужно. Он был очень прагматичным – даже в том, что касается выбора правильного момента для смерти.

Первого ноября я не пошла по той аллее в гору. Мне не хотелось выслушивать никаких соболезнований от людей, которые меня никогда не любили. А пошла я, знаете, сегодня. То есть через два дня. Кладбище через два дня – это как записка, которую кто-то не дописал, бросив на полуслове. Что-то неоконченное.

У могилы моего отца стояла, сгорбившись, женщина и курила сигарету. И глаза у нее были как у той женщины с фотографии из отцовского портфеля.

И я встала рядом с ней…

Следы (сборник) - i_018.png

О пирогах

Следы (сборник) - i_019.png
Следы (сборник) - i_020.png

В этот день кухня – место волшебное и святое. Даже для атеистов. Полная дурманящих запахов и загадочных обещаний того, что будет очень скоро. Ароматы ванили и корицы смешиваются запросто с запахом кислой капусты. Если ради чего и стоит быть поляком – так ради этого одного-единственного дня и еще больше – ради восторга и радости наступающего вслед за ним вечера.

В последнее время мир уменьшается, медленно, но верно стираются границы между странами и народами, размываются, образуя при этом некую абстрактную, безликую, усредненную культуру, которая подчиняется сиюминутной моде и создает некие общедоступные мемы. И при этом бессовестно уничтожая традиции. Но сочельник, особенно наш, чисто польский, на удивление отлично этой тенденции сопротивляется. Откуда бы и куда бы мы, поляки, не приезжали – нас выдает накрытый белой скатертью стол. Соблазняет запах красного борща и вкус капусты с грибами. Убаюкивает мелодия рождественского гимна, из которого каждый знает хотя бы один куплет или хотя бы пару строчек. Трогает за душу вид близких, приближающихся к нам с облаткой. В сочельник перед Рождеством Христовым мало кто думает о смерти и умирании…

Но в этой сочельниковой кухне, оказывается, двое думают об этом непрестанно.

Марта и Каэтан. Привезенные из Дортмунда друзьями друзей. Он – скульптор от Бога, щедро делящийся с миром своим талантом. Шесть месяцев в году он работает – без передышки. Шесть месяцев в году он продает свой талант не только ведущим автомобильным концернам, но и крупным фирмам-производителям телефонов, создавая для них все новые и все более совершенные образцы телефонов: мы потом будем носить их в карманах или возить в машинах, на которых будем ездить несколько лет или даже несколько десятков лет. Шесть месяцев в году он зарабатывает на то, чтобы следующие шесть месяцев «быть собой» и делать только то, что хочется. Скульптуры, выставки, помощь другим в организации вернисажей, бесконечная перестройка и усовершенствование австралийского дома. Потому что в Австралии они с Мартой провели большинство своих сочельников. За последние тридцать лет. Именно тут он нашел покой и необходимый ему простор. Тут он может быть собой и забыть об амбициях. И ему не надо ни себе, ни кому-либо еще доказывать, что он «неповторимый» и «авангардный». Здесь, на отшибе, он понимает, что ему достаточно быть лучшим только для двоих людей на свете: для своих женщин.

Марта иронично улыбается и говорит, что иногда все-таки очень хочется сбежать из их «художественной глуши» и полететь в Мельбурн, Сидней или Перт, чтобы иметь возможность ознакомиться с искусством, которое принадлежит не ее мужу, и что она обязательно когда-нибудь накопит денег, чтобы это сделать. Но никто на кухне не верит тому, что говорит Марта. Потому что нет в мире такой «глуши», в которой Марта не захотела бы жить с Каэтаном. И это видно всем, кто их знает.

Когда они жили в Брисбене, Марта работала учительницей. Когда они уехали из Польши – она подрабатывала репетиторством. Потом она учительствовала в гимназии и теперь, по ее собственному определению, тоже учительница. Она всегда кого-то чему-то учила. Правда, сейчас она не работает в школе – но учит.

Она учит умирать детей в хосписах.

«Из смерти уже сделали бизнес, из умирания – пока нет. Я не утешаю тех, кто остается. Не сочувствую отчаявшимся, не вытираю им слезы, не пытаюсь поддерживать их дух. Я объясняю и делаю понятней и ближе смерть – детям. Они значительно лучше понимают смысл смерти, чем мы, взрослые. Им часто бывает достаточно понять, что умереть – это просто перестать жить. Еще они волнуются, не будет ли больно и попадут ли они на небо. Тогда я говорю, что в небо я не верю, но верю в теплый ветер. В пушистые облака удивительных форм и теплый дождь, стучащий по крыше, в ярких бабочек, танцующих на цветных головках цветов, в пение птиц за окном, в солнечный луч, бьющий в стекло. И говорю, что встречу их там, когда они уйдут. Они спрашивают, не будет ли плакать мама. И я их не обманываю, отвечаю, что да, мама будет плакать. Но сама я уже натренировала себя – и в этот момент, несмотря на всю горечь и скорбь, не плачу.

На самом деле этим я помогаю главным образом самой себе», – добавляет она после минутной паузы и склоняется над тестом для пирогов.

Поздним вечером, уже после ужина, облатки, гимнов и всей этой дикой суеты с поиском подарков под елкой, Каэтан сидел на ковре в окружении группки детей и творил из цветной обертки, оставшейся от подарков, куклу с крыльями и плавниками. Когда зазвонил телефон, он тут же поднялся и торопливо двинулся на кухню. А Марта в этот момент вышла на балкон и закурила сигарету.

Ольга, дочь Каэтана и Марты, живет со своим молодым человеком в Мельбурне. Она изучает психологию и физику одновременно. Одиннадцать лет назад у нее диагностировали прогрессирующий сколиоз с деформацией грудной клетки, в результате которого ее сердце и легкие словно сдавлены обручем и сдавливаются все сильнее. Теоретически ее уже не должно было бы быть в живых. Вот именно поэтому они никогда не уезжают далеко от своей «глуши» и всегда имеют при себе телефоны. У Каэтана телефонов на всякий случай три. Они никогда не встречали Рождество без Ольги – но в этом году дочь заявила, что «с нее хватит их навязчивой опеки». Она буквально выгнала их в Европу, подальше от себя, потому что иначе, как она заявила, «в ожидании ее смерти они все спятят, не исключая кота».

5
{"b":"281677","o":1}