– Здесь он и встретил тебя, да, Ба? – спросила я, заранее зная ответ.
Ба с улыбкой кивнула:
– Ну да. Он плотничал в этих местах, а мой папа как-то взял меня с собой в Виксберг, – мы тогда арендовали фермерскую землю, что-то в тридцати милях от Виксберга, – мы собирались купить там для мамы кресло-качалку. А Поль Эдвард аккурат работал для той мебельной лавки. Богатая была лавка! И работа у него была хорошая, да только не очень ему по сердцу. Мечтал он о своей земле. Только о земле и говорил, и говорил, пока не надумали продавать вот этот самый участок.
– И он купил у того янки двести акров, да, Ба?
Ба кивнула и засмеялась.
– Пошел он, стало быть, к мистеру Холленбеку, пришел и говорит:
«Мистер Холленбек, слыхал, вы продаете землю. Я б не прочь купить двести акров, по сходной цене, конечно». Мистер Холленбек расспросил его хорошенько, откуда он собирается взять деньги, чтоб заплатить ему за землю, но Поль только одно сказал ему: «Сдается мне, вам нечего беспокоиться, откуда у меня деньги, коли я соглашусь заплатить вашу цену». Моего Поля ничто не могло напугать! – Бабушка прямо сияла от гордости. – Что ж, вот мистер Холленбек и уступил ему. А чего там, ведь ему также приспичило ее продать, как Полю Эдварду купить. Он владел ею почти что двадцать лет, потому как купил ее у Грэйнджеров во время реконструкции…
– А Грэйнджеры продали, потому что у них не было денег, чтобы платить налоги?
– Не только что налоги, а и вовсе денег не было. Эта война вконец разорила их. Ничего-то у Грэйнджеров не осталось, только эта земля. Вот и пришлось им продать две тысячи акров, чтобы получить деньги и заплатить налоги да чтоб на остатней земле все выправить.
Все две тысячи целиком купил этот янки…
– А потом старый Грэйнджер вернулся и захотел откупить ее назад, да, Ба?
– Во-во, так оно и было… да только после восемьдесят седьмого, когда уж твой дедушка купил эти двести акров. Слышь, тот янки предлагал продать все две тысячи назад отцу Харлана Грэйнджера даже за меньшие деньги, чем эта земля стоила, да только у старого Филмора Грэйнджера гроша ломаного за душой не было тогда, вот и не мог он, стало быть, откупить ее назад. Тогда мистер Холленбек возьми да объяви разным людям, что продает землю, и не успел оглянуться, как все распродал, потому как земля эта была очень даже хорошая. Кроме твоего дедушки, еще кой-кто из мелких фермеров купил восемьсот акров, а остальное – мистер Джемисон.
– Но то был не наш мистер Джемисон, да? А его дедушка?
– Да, и полное имя его было Чарлз Джемисон, – продолжала Ба. – Достойный старый джентльмен. Он был хорошим соседом и с нами обращался справедливо, как… как и его сын. Про таких людей, как Джемисоны, в Виксберге говорят «старый Юг». Я полагаю, денег у них до войны было ох как много, да и после этой войны они получше других справлялись, потому как раздобыли себе денежки северян. Так или иначе, старый мистер Джемисон взял себе в голову, что будет ферму держать, вот и перевез всю семью из Виксберга сюда. Тогда еще мистеру Уэйду Джемисону и восьми годочков не было.
– Но он не любил работать на ферме, да? – сказала я.
– Нет, отчего ж, любил. Только не очень ему это давалось, и он потом уехал на Север учиться в школе законов. Ежели что он и любил, то вот эту свою работу законника.
– Потому он и продал дедушке из своих еще двести акров?
– Во-во… и это было очень даже хорошо с его стороны. Мой Поль Эдвард приглядел эти двести акров еще в тысяча девятьсот десятом, аккурат как выплатил сполна банку за первые две сотни, но тогда старый Джемисон не хотел продавать. Примерно в то самое время главным на плантации Грэйнджеров сделался Харлан Грэйнджер. Он и Уэйд Джемисон были почти что одногодками, ты же знаешь. И вот вздумалось Харлану Грэйнджеру откупить всю землю до единой пяди, что когда-то принадлежала Грэйнджерам. Он был просто помешан на старых довоенных временах и, вынь да положь, желал, чтоб земля у него была вся до кусочка та же самая, что прежде. Уже имел четыре тысячи акров и боле, ан нет, подавай ему и те две тысячи, которые продал его дед. Уже и те восемьсот вернул себе, откупил у фермеров, которым продал землю мистер Холленбек.
– Но тогда еще ни мой дедушка, ни старый мистер Джемисон не собирались их продавать, верно, Ба? Им было все равно, сколько денег за них предлагает мистер Грэйнджер, да? – Я была довольна, что знаю все подробности: Ба часто мне про это рассказывала.
– Что верно, то верно, – согласилась Ба. – Но когда мистер Джемисон в тысяча девятьсот восемнадцатом умер, главой семьи стал Уэйд, вот он-то и продал двести акров Полю Эдварду, а остальные Харлану Грэйнджеру, а семью перевез в Стробери. Вообще-то он запросто мог продать всю тысячу Грэйнджеру и получить денег еще больше, однако ж не сделал этого, вот… И потому у Харлана Грэйнджера до сего дня противу него камень за пазухой…
Мягкий шелест падающих листьев заставил Ба оторвать взгляд от пруда и посмотреть снова на деревья. Она задумчиво огляделась вокруг, и губы ее тронула нежная улыбка.
– Знаешь, – сказала она, – я посейчас словно вижу лицо моего Поля Эдварда в тот день, когда мистер Джемисон продал ему те двести акров. Он обнял меня, оглядел свой новый участок и сказал ну в точности те самые слова, каковые высказал, когда приобрел свои первые двести акров. Он сказал: «Душа моя, Кэролайн, будешь обрабатывать этот славный кусок земли вместе со мной?» – «Да», – сказала я, как и в тот раз.
Тут бабушка смолкла и стала разглаживать морщины на руке, словно хотела совсем загладить их. Я смотрела на пруд, гладкий блестящий, как серое зеркало, и ждала, пока Ба заговорит снова. В такие минуты – я знала – лучше сидеть и ждать, чем задавать навязчивые вопросы, которые могли еще досадить ей.
– Столько воды утекло с тех пор, – произнесла она наконец почти шепотом. – Работали мы не покладая рук. Сажали, снимали урожай. Без передышки… А и то, хорошее это было времечко. Мы были молодые, сильные, когда начинали-то. И любили работать. Я гордо могу сказать, что никто у нас никогда не ленился: ни мы с Полем, ни наши дети, которых мы так воспитали. У нас было шестеро таких хороших деток. Да вот девочек потеряли, когда они еще были малютки, хотя… Я так думаю, потому-то я и привязалась всей душой к твоей нежной, доброй маме… А мальчики росли крепкими и нашу землю любили не меньше меня или Поля Эдварда. Они уходили, но завсегда возвращались к ней.
Никогда ее не бросали.
Она покачала головой и вздохнула.
– А потом Митчела убили на войне, а Кевин утонул… – Тут голос ее совсем сник, но когда она заговорила снова, он уже звучал твердо и в глазах горела уверенность. – Теперь у меня всего и осталось мальчиков, что твой папа и дядя Хэммер, и эта земля такая же ихняя, как моя. Их кровь в этой земле. А этот Харлан Грэйнджер еще что-то толкует, мол, продай да продай. Он донимал Поля Эдварда с этим «продай», а ноне меня. Эх-ма! – Ба сердито хмыкнула. – Ничегошеньки он не знает про меня али про эту землю, коли думает, я продам ее.
Она снова замолчала.
Поднялся холодный ветер, пробиравший меня даже сквозь куртку, и я задрожала. Тут только Ба взглянула на меня в первый раз.
– Замерзла?
– Н-нет, Ба, – запинаясь, ответила я, но из лесу уходить не хотела.
– Ох, не обманешь меня, девочка! – потрепала она меня ласково. – А и все одно, пора нам возвращаться. Скоро и мама будет дома.
Я взяла ее за руку, и мы вместе покинули озеро Кэролайн.
…Сколько мы ни пытались отговорить Стейси, все равно, как только мама вернулась, он признался ей, что подрался с Т. Дж. в магазине Уоллеса, а мистер Моррисон разнял их. Чувствуя себя очень неловко, он стоял перед ней и выкладывал только то, что диктовала его честность. Он ни словом не обмолвился про то, что шпаргалки были не его, а Т. Дж., и про то, что с ним были еще и мы – Кристофер-Джон, Малыш и я. А когда мама задала ему прямой вопрос и он не мог на него честно ответить, он уставился себе на ноги и не стал отвечать. Во время этого интервью мы не могли спокойно усидеть на месте, и когда мама смотрела в нашу сторону, мы тут же отводили глаза, будто увидели что-то интересное.
