– В городе, – сказал он ничего не выражаю­щим голосом.

– Ездил за Черным Ветром?

– Да.

– И больше ничего?

Рэйф приподнял черную бровь.

– А что, например?

Ей стало жарко, но она зашла уже слиш­ком далеко, чтобы остановиться.

– Я думала, что ты, может быть, пошел в дом терпимости.

Она затаила дыхание, ожидая ответа.

– Именно там я и был, миссис Галлахер.

Его голос был тихим, но то, с каким выра­жением он произнес слово «миссис», задело ее за живое. Он не пошел бы в это ужасное место, если бы она не отказала ему в его супружеских правах. Словно холодная рука сжала ее сердце. Она лишилась дара речи. Ей хотелось закри­чать на него, обвинить в измене, но ей некого было винить, кроме себя. В конце концов, он же мужчина, а не мерин, и если она не хочет отдаться ему, найдутся другие женщины.

– Есть возражения? – спросил Рэйф.

Кэтлин покачала головой. У нее хватит воз­ражений, гневно подумала она, но слова застре­вали у нее в горле. Как может она признать, что он нужен ей, теперь, когда он уже побывал в борделе? От него пахло табаком, виски и де­шевыми духами. Она представила, как он ку­рит, пьет, а потом заигрывает с какой-нибудь ужасной проституткой. Эта картина причини­ла ей неожиданно сильную боль, и Кэтлин прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от рыданий.

Рэйф отрывисто кивнул. Он надеялся раз­жечь ее ревность, заставить ее признать, что хоть немного нужен ей, но, похоже, зря теря­ет время. Ей нужен не муж, а управляющий ранчо.

– Спокойной ночи, миссис Галлахер, – желчно произнес он и вышел из комнаты.

Кэтлин проводила его взглядом, оскорблен­ная на этот раз и его резким прощанием. Она замужняя женщина, горестно подумала она, но ей еще никогда не было так одиноко.

В следующие дни присутствие на ранчо Рэй­фа ощущалось везде. Хотя он взял на себя управление всего пару недель назад, измене­ния были уже видны. Ограду и крышу кухни починили; скот продолжали клеймить, а быч­ков кастрировать. Несколько деревьев возле дома срубили на дрова; реку очистили от мусо­ра, чтобы вода не застаивалась; всех лошадей перековали. Остатки сарая убрали и расчисти­ли место для постройки нового.

Кэтлин знала, что работники ворчали по поводу Рэйфа. Он требовал за дневную плату дневной работы, не позволяя халтурить и пить во флигеле по вечерам. Это было не боль­ше того, что требовал ее отец, но мужчины не хотели подчиняться метису. Поли сказал ей, что они постоянно говорят о том, чтобы оставить ранчо, но никто пока еще этого не сделал.

Если бы у нее с Рэйфом дела шли так же хорошо, как на ранчо, подумала Кэтлин, раз­вешивая белье. Рэйф переселился в свободную спальню и редко заговаривал с ней, за исклю­чением тех случаев, когда касалось ранчо. За столом они сидели в полной тишине, и напря­жение между ними росло день ото дня. И каж­дый субботний вечер он надевал выходную ру­башку, чистил туфли и уезжал в город.

Это время было наполнено для Кэтлин грустью и разочарованием. Она представляла себе, как другие женщины обнимают ее мужа, как он ласкает и целует их и шепчет какой-нибудь продажной девке нежные слова, кото­рые так необходимы самой Кэтлин. Но Рэйф ни разу не приблизился к ней, не сказал ниче­го такого, что дало бы понять, что она нужна ему.

– Я ненавижу его, – думала Кэтлин, сни­мая с веревки рубашку Рэйфа и бросая ее в корзину. – Ненавижу изо всех сил, со всей страстью…

Она горько улыбнулась. Со всей страстью… Самое подходящее слово. Сейчас ее желание разгорелось еще сильней, чем в день их свадь­бы. Несмотря на то, что он наполовину инде­ец, она страстно желала его поцелуев, нежного прикосновения рук к волосам, страстно жела­ла его тела, от воспоминания о котором у нее подкашивались ноги, и все сжималось внутри от предчувствия чего-то гораздо большего.

Она бросила последнюю рубашку в корзи­ну, подняла ее к бедру и понесла к задней две­ри. Тогда-то она и увидела Рэйфа. Он скакал на Черном Ветре вокруг кораля. Красавица лошадь не бежала, а, казалось, плыла: длин­ные ноги вытянуты вперед, шея выгнута, го­лова высоко поднята, а хвост развевается на ветру черными шелковыми прядями. Рэйф… Солнце блестело на его обнаженной спине и ши­роких плечах, зажигало в его волосах синее пламя. Она залюбовалась крепкими мышцами на ногах: он мог управлять лошадью только одним сжатием коленей.

Если бы она была художником, во второй раз со времени их знакомства подумалось ей, она попыталась бы запечатлеть красоту чело­века и лошади, кружащих по коралю, – два прекрасных существа, слившихся на мгнове­ние в одно целое.

Корзина с бельем была забыта. Она увиде­ла, как Рэйф резко повернул лошадь и поска­кал в обратном направлении.

Рэйф заметил Кэтлин боковым зрением. Повернувшись, он еще раз объехал кораль, остановил Черный Ветер и спрыгнул на зем­лю. Сняв уздечку, любовно похлопал кобыли­цу по шее и перебрался через ограду.

Сердце его забилось сильнее, когда он подо­шел к Кэтлин. Удивительно, насколько силь­но она действует на него. Стоит только уви­деть ее, чтобы тотчас захотеть. То, что она наблюдала за ним, было ему приятнее, чем сле­довало бы.

– Давай понесу, – сказал он, взяв у нее кор­зину.

– Спасибо, – пробормотала Кэтлин, стара­ясь не смотреть на его обнаженную грудь, на тонкую струйку пота, стекавшую на подтяну­тый живот.

Кэтлин повернулась на каблуках и открыла заднюю дверь, не переставая чувствовать при­сутствие Рэйфа сзади. От него пахло потом, лошадьми и табаком. Мужской запах, подума­ла Кэтлин, и, пожалуй, даже приятный.

Рэйф поставил корзину на кухонный стол и оседлал один из стульев, скрестив руки на спинке.

– Хочешь лимонаду? – спросила Кэтлин.

– Хочу.

Он смотрел, как она двигается по кухне, зачарованный ее красотой и неизъяснимой гра­цией, с которой она достала стакан из буфета, наполнила его лимонадом и отрезала кусок пирога с шоколадом. Сколько ночей он лежал без сна в мыслях о ней? Сколько раз покидал одинокую кровать и выходил из дома, вдыхая прохладный воздух, давая ему остудить свою разгоряченную плоть?

Он заставил себя не думать о желании, му­чившем, словно старая рана.

– А что на обед?

– Цыпленок с яблоками в тесте.

Рэйф кивнул. Она хорошо готовила, но ду­мал он не о еде. Если бы она на самом деле была его женой, он обнял бы ее и крепко поце­ловал, а может, и занялся бы с ней любовью прямо здесь, на кухонном полу, при свете дня. Если бы она на самом деле была его женой, он рассказал бы ей о ночах, когда он видел ее во сне, признался бы, что для него она самая же­ланная женщина в мире. Если бы она на са­мом деле была его женой, ему не нужно было бы ничего говорить, горько подумал он. Она сама знала бы это.

Он встал, выругавшись про себя. Осушил стакан одним большим глотком, вытер рот тыльной стороной ладони.

– Увидимся за ужином, – хрипло прогово­рил он и вышел из дома.

Ужин прошел в напряженном молчании. Был субботний вечер, и Рэйф собирался в го­род. Кэтлин машинально поглощала пищу; ее воображение уже рисовало его в объятиях дру­гой, обнимающей, смеющейся, ласкающей его… Показались непрошеные слезы, которые невозможно было скрыть.

Рэйф поднял глаза и сразу же забыл о еде, увидев слезы, текущие по щекам Кэтлин.

– Что случилось? – спросил он, обеспокоен­ный тихой грустью, отражающейся в ее гла­зах. – Что-то не так?

– Сегодня суббота, – всхлипнула Кэтлин. Рэйф нахмурился.

– И что?

– То, что ты опять уедешь в город, а я оста­нусь здесь одна.

«Ну вот, – подумала она, – я сказала это».

– Я остался бы дома, если бы было зачем, – хрипло проговорил Рэйф. Он желал ее, но поклялся не прикасаться к ней, пока она сама не придет к нему с желанием и готовностью быть его женой.

Кэтлин сглотнула слезы. Она хотела его, но не могла в этом признаться вслух! А что, если она согласится пойти с ним в постель, а потом не выдержит этого?

– Рэйф… дай мне немного времени.