Он взглянул на часы: скорее бы наступал вечер, чтобы можно было увести ее в спальню и сделать то, чего он так страстно желал… Интересно, как бы она отреагировала, если б он взял ее прямо здесь, на полу, перед ками­ном?

Если бы она любила его, он уже давно сде­лал бы ее своей, но… Он не знал даже, приятен ли он ей. Кэтлин нужен был муж, чтобы сохранить ранчо, а на безрыбье и рак рыба. А он женился на ней потому, что желал ее, как не желал ни одной женщины.

Кэтлин подняла глаза от работы и уже не смогла отвести их. Платье выпало из ее рук, когда она увидела неутоленный голод в его взгляде. Напряжение между ними стало туже тетивы индейского лука и пылало жарче огня, буйствовавшего в камине.

Она чувствовала его опаляющий взгляд на своем лице, видела, как руки его крепко сжа­лись в кулаки, когда он перевел глаза на ее грудь, а потом снова на лицо, задержавшись на губах. Она облизала внезапно пересохшие губы, и под ложечкой у нее задрожало, когда Рэйф встал и подошел к ней.

– Кэтлин…

Она была не в состоянии говорить, не в си­лах думать. Минута, которую она так ждала и которой так боялась, настала.

Рэйф опустился рядом с ней на колени с затуманенными страстью глазами.

– Не бойся, – прошептал он, поднимая руки, чтобы вынуть шпильки из ее волос. – Я не сде­лаю тебе ничего плохого.

Кэтлин кивнула, завороженная прикоснове­ниями его рук и напряженным взглядом. Она закрыла глаза, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Его губы и руки были словно пламя, когда он снял с нее одежду. Он целовал ее до тех пор, пока она не начала задыхаться, а потом отстранился, чтобы раздеться самому.

Стыдливо, но с любопытством она открыла глаза. Огонь отбрасывал красно-оранжевые тени на его грудь и лицо, и она тотчас вспом­нила об огне, который поглотил сарай в тот страшный день, когда убили отца. Индеец…

Она смотрела на Рэйфа, но видела тело отца, лежавшего со стрелой в груди.

Индеец!

Она видела своих братьев, лежащих мертвы­ми в дорожной пыли. Арло погиб от стрелы, попавшей в горло. Копье пронзило сердце Мор­гана. Кругом была кровь.

Рэйф снова опустился рядом с ней на коле­ни.

Она покачала головой.

– Нет.

– Все будет хорошо, Кэтлин, – успокаивал Рэйф, думая, что это страх перед первой ночью заставляет ее колебаться.

Кэтлин взглянула на него. Смуглая кожа, волосы – длинные, прямые и черные. Не хва­тает только боевой раскраски, что была на ин­дейцах в тот день.

Чувство вины и раскаяния вытеснило страсть из ее сердца. Индейцы убили ее брать­ев и отца, а она вышла замуж за одного из них. О чем она думала, когда давала на это согласие? Как могла она позволить своей страс­ти ослепить себя?

Рэйф хотел коснуться ее щеки, но она от­шатнулась от его руки – большой, сильной и смуглой. Она уперлась руками в его грудь, удерживая его.

– Не надо, – всхлипнула она. – Пожалуй­ста, не надо.

Рэйф тихо выругался и сжал обе ее руки.

– Не сопротивляйся мне, Кэтлин, – сказал он хриплым от страсти голосом. – Я не сделаю тебе больно.

– Не трогай меня! – вскрикнула она истери­чески высоким голосом. – Никогда больше не трогай меня!

Рэйф отпрянул, словно от пощечины. Его лицо посуровело, челюсти застыли, глаза ста­ли словно кремень. Смешанная кровь, горько подумал он. Ему следовало раньше об этом до­гадаться.

Он быстро оделся, прерывисто дыша. Руки его тряслись от негодования. Он должен был хорошо подумать, прежде чем связаться еще с одной женщиной. Особенно с белой женщиной. Он молча вышел из дома, зная, что ему нужно уйти прежде, чем он сделает что-либо, о чем они оба потом пожалеют.

Рэйф глубоко вдохнул в себя прохладный ночной воздух. Он вспомнил о том, как пре­дала его Летний Ветер, как он поклялся ни­когда больше не любить и не доверять ни од­ной женщине. Он грязно выругался, подняв глаза на луну. «Кэтлин, словно луна, – горько думал он. – Светлая, холодная и недоступная».

Проклятие! Как сможет он жить с ней в од­ном доме, сидеть против нее за обедом и ужи­ном и не прикасаться к ней? Он мужчина, а не монах. Проклятие…

Губы его скривились в усмешке. Что ж, если он не нужен жене, найдутся другие женщины. Женщины, которые хорошо знают искусство ублажения мужчины и умеют любую встречу делать первой. Женщины, которые любят цвет его денег больше, чем презирают цвет его кожи.

С этими мыслями он оседлал лошадь и по­скакал в город.

Публичный дом находился на его северной окраине. Большое двухэтажное здание, белое с ярко-желтыми ставнями и красной лампой в окне, стояло довольно далеко от остальных строений. Не меньше десятка лошадей было привязано у входа.

Маленький негритенок взял поводья из рук Галлахера и понимающе улыбнулся.

– Желаю хорошо провести время, масса, – крикнул мальчик вслед поднимающемуся по лестнице Рэйфу.

Внутри заведение выглядело точно так, как себе представляли это порядочные богобоязнен­ные женщины: темно-красные обои на стенах, множество зеркал в позолоченных рамах и множество уютных диванчиков, обитых крас­ным бархатом – по величине как раз для дво­их. В гостиной под потолком сверкала огром­ная хрустальная люстра, и отблески свечей смягчали жесткие лица женщин, ожидавших очередного клиента.

Рэйфа больше привлекла комната за гости­ной. На всю длину там тянулся бар красного дерева, вдоль стены висели полки с бокалами и рюмками. По комнате разбросано десятка два столов, каждый из которых был окружен четырьмя-пятью кожаными креслами. Густой табачный дым стлался над головами игроков: войдя в комнату, Рэйф услышал звон монет и тихий шелест карт в опытных руках.

Он занял место за одним из столов для по­кера, откинулся на спинку кресла и сосредото­чился на игре. Необходимо было выиграть. Он не хотел брать деньги у Кэтлин, а жалование, полученное от ее отца, уже давно испарилось.

Он выиграл первые три кона и проиграл четвертый, когда остальные игроки начали уже брюзжать о его везении. Ему действительно везло. Во всяком случае, пока. Он удваивал ставку с каждым коном, и когда встал из-за стола спустя два часа, в кармане у него было больше ста долларов.

Он подошел к стойке бара и заказал рюмку виски, которую осушил одним глотком, а за­тем направился в гостиную посмотреть, что еще может предложить бордель для приятного вре­мяпрепровождения.

Кэтлин стояла у окна и отчаяние сжимало ее сердце. Где же Рэйф? Она избегала очевид­ного ответа, хотя и знала правду. Он уехал в город, чтобы купить любовь, в которой она ему отказала. Сердце ее разрывалось от боли, та­кой жестокой, такой острой, что она испуга­лась, что может умереть.

Борясь со слезами, она пошла в свою ком­нату, надела ночную рубашку и забралась в холодную постель. Она долго лежала без сна. Это ее свадебная ночь, которая должна быть самой счастливой в жизни. А вместо этого она осталась дома одна, гадая, где ее муж.

Кэтлин поднялась, накинула халат и вышла в гостиную. Помешав уголья в камине, она подложила еще одно полено и села у окна, вгля­дываясь в темноту. Ее глаза наполнились го­рестными слезами. Не следовало им так быст­ро жениться, грустно думала она. Она все еще оплакивала отца, все еще пыталась разобрать­ся в своих чувствах к Рэйфу. Ее тянуло к нему, и она знала, что ему можно доверять. Но она еще не смирилась с тем, что он наполовину индеец. А может, никогда и не смирится…

– О, Господи, – прошептала она, – что же я натворила!

Глубокой ночью Кэтлин увидела, как Рэйф въехал во двор, ведя за собой на поводу Чер­ный Ветер, и почувствовала внезапное облег­чение. Может, он ездил в город вовсе не к жен­щинам?

Она поднялась, не зная, как поступить. Пойти в спальню и притвориться, что не знает о его поездке? Или преградить ему дорогу и потребовать ответа?

Она все еще стояла в нерешительности, ког­да дверь распахнулась, и Рэйф вошел в ком­нату.

– Кэтлин, – удивленно проговорил он, – по­чему ты не спишь?

– Я не могла уснуть, – честно призналась она. – А где был ты?