Летевшие со всех сторон стрелы вонзались в серую иссохшую плоть зомби, и некоторые из них падали. Размахивая пылающими цепями, священники взывали к своему божеству, и пламя охватывало других мертвецов.

Не обращая внимания, что их ряды редели, остальные продолжали свой бег. Ужасающий воин бросился на врага. К нему устремились острия копий, и, хотя он и был закован в броню, одно из них все же вонзилось в его тело. Но этот удар не смог его уничтожить, обездвижить или искалечить. Копье попросту проткнуло ему бок рядом с почкой, и ужасающий воин крутнулся, вырывая его из своей плоти.

И принялся крушить южан своим боевым топором. Они принимали его удары на щиты, но из–за его напора им приходилось потихоньку отступать назад, ломая линию строя, пока наконец в их рядах не появилась брешь. Ворвавшись в неё, ужасающий воин продолжил сеять смерть.

Двое пали от его руки. Сейчас, когда он очутился за линией защиты, легионерам оказалось не под силу с ним справиться, вдобавок их копья являлись не лучшим оружием для ближнего боя.

Но внезапно из темноты появилась черноволосая женщина с алебастровой кожей.

— Держать строй! — закричала она, обнажая вампирские клыки. — Я с ним разберусь!

Ужасающий воин попытался отрубить ей голову, но она успела пригнуться. В свою очередь её клинок подсек ему колено.

Боли не было — впрочем, как и всегда. Но внезапно одна нога перестала служить ему опорой, и он завалился набок.

Не успел мертвец упасть на землю, как её клинок уже размозжил его череп. Когда его сознание начало угасать, он услышал радостные вопли и осознал, что в первый раз за все время своего существования ему так и не удалось одержать победу в схватке.

Барерис пожалел о том, что многие воины Верхнего Тэя были избавлены от необходимости идти по дороге. Как и обычно, в войске Сзасса Тэма хватало и летающих существ.

Взмахнув крыльями, новый питомец барда, Танцор Ветра, взмыл над колыхающимся прямоугольным кожистым летуном, вцепился в нежить когтями и разодрал её на клочки. Сам Барерис даже не заметил приближения этой твари. Он был рад, что его питомец оказался более внимателен.

Внезапно с нависшей над ними скалы сорвалась ещё одно чудовище. Очертания темного силуэта этого существа были размытыми, и даже со своим обостренным зрением Барерису едва удалось различить во тьме черты его напоминавшего череп искаженного лица. Все находившиеся поблизости наездники сразу же оказались оповещены о появлении этой твари резким и громким воплем, и их охватил беспричинный ужас. Крылатые питомцы легионеров принялись разворачиваться и пускаться в бегство.

Усилием воли обуздав собственный страх, Барерис запел боевой гимн, чтобы очистить разумы своих товарищей и их грифонов. Но Танцор все равно не горел желанием приближаться к смертоносному крикуну, так называли подобных завывающих призраков, пока Барерис не укрепил его решимость тихим пением.

Когда они устремились к чудовищу, тот повернулся к ним, и на них обрушилась вся мощь его вопля. Барериса словно огрели молотом, уши барда пронзила боль, вызвав очередной приступ ужаса и растерянности. Обратившись к силе собственного голоса, он создал щит, чтобы оградить себя от этого, и снова обрел ясность мыслей, не поддавшись страху и безумию.

Через какое–то время, показавшееся ему вечностью, вопль смертоносного крикуна стих, не причинив вреда ни барду, ни его питомцу. Барерис пропел иное заклинание, и очертания их силуэтов смазались, и следом ещё одно, после чего шум битвы резко оборвался.

Он довольно редко накладывал заклинание тишины на себя, ведь оно лишало его возможности впоследствии пользоваться иной магией. Но за прошедшие десять лет он немало узнал о необычных прислужниках Сзасса Тэма из числа нежити, и ему было известно, что смертоносному крикуну тишина причиняла вред.

Танцор приблизился к твари на расстояние удара, и бард пронзил врага копьем. Несомненно, зачарованное оружие тоже нанесло призраку определенный урон, но именно окутывавшая Барериса сфера полного безмолвия заставила его содрогнуться.

Тварь попыталась вылететь из области сокрушительной тишины, но Танцор не дал ей уйти. Страх более не спутывал мысли грифона, и теперь его звериная натура взяла над ним верх. Его вело желание отомстить тому, кто его ранил и выбил из колеи.

Тем временем Барерис продолжал наносить удары копьем. В конце концов смертоносный крикун был вынужден развернуться и принять бой. Одной рукой он схватил Танцора за клюв, и кончики его нематериальных пальцев погрузились в тело грифона. Оцепенев, тот начал падать, но в этот же миг Барерис вновь вонзил копье в тело твари. Челюсти смертоносного крикуна распахнулись, словно он пытался издать прощальный вопль, но, даже если это и было так, никто его не услышал. Тварь растворилась в небытии, а Танцор расправил крылья и выровнял свой полет.

Повернувшись в седле, Барерис окинул взглядом окрестности, но в данный момент поблизости врагов не оказалось. Хорошо. Ему с Танцором не помешает перевести дух, а, если за это время аура тишины успеет рассеяться, это окажется лишь к лучшему. Свою службу она уже отслужила.

Он заставил своего питомца подняться выше, чтобы составить более полную картину поля боя. Поначалу увиденное ему понравилось. Легионы совета выкладывались на полную, и, пусть некоторым солдатам из Верхнего Тэя все же удавалось успешно преодолеть спуск и добраться до равнины у основания дороги, там они встречали сокрушительный отпор. Тем временем войска из крепости Сожалений продолжали сражаться с южанами, но так и не смогли пробить брешь в их рядах. В большинстве случаев они сами гибли от их рук, словно прибой, разбивающийся брызгами о скалы.

С земли, взмахивая кожистыми крыльями, взлетел гигантский рогатый демон. В одной руке он держал меч, во второй — хлыст, а тело его окружал ореол алого пламени.

Внезапное появление балора не встревожило Барериса. Он понял, что его вызвал один из заклинателей, чтобы он сражался на стороне совета. И, в самом деле, танар’ри принялся летать возле утесов, высматривая себе достойного противника.

Пока он пытался решить, куда нанести удар, исходящий от его тела колеблющийся свет выхватывал из темноты то один, то другой участок дороги. И только тогда Барерис осознал истинные размеры спускающейся вниз орды нежити.

Как же некромантам удалось создать себе столько новых прислужников, учитывая, что происходило с магией? Откуда у них трупы? Неужели они перебили всех живых обитателей Верхнего Тэя?

Вот оно и началось, подумал Барерис. Вот так Сзасс Тэм и предпочитает вести бой. Он заставляет тебя поверить в свое преимущество, ждет, пока ты окончательно не завязнешь в сражении, а затем начинает преподносить сюрпризы.

Со—Кехур и Мутот наложили на себя защитные заклинания, а их личные охранники из числа ужасающих воинов стояли перед ними стеной щитов, брони и иссохшей зловонной плоти. И все равно прилетевшая откуда–то сверху стрела вонзилась в землю в пальце от ноги пухлого некроманта.

— Мы слишком близко, — произнес Со—Кехур. Он слышал трусливые нотки в своем голосе и ненавидел себя за это.

Как и следовало ожидать, Мутот, который держал посох в здоровой руке, фыркнул.

— Если бы мы стояли дальше, как бы наши заклинания достали до врагов?

— Какие заклинания? — спросил Со—Кехур, хотя вопрос этот был бессмысленным. После гибели Мистры он с трудом оказался способен превращать эль в мочу, но, когда Сзасс Тэм насильно посвятил своих последователей в изменчивую природу магии, его способности отчасти восстановились.

Но, как он боялся, это того не стоило. Ему всегда было не по душе, что лич поработил его волю. Это его тревожило, хотя у него хватало мозгов, чтобы не противиться желаниям архимага и использовать свои способности для выполнения приказов лича. Но Сзасс Тэм засунул все эти сведения прямиком ему в голову с помощью грубой волшбы, и это было куда гнусней. Новые знания вломились в его разум, подобно брошенному камню, и ему до сих пор казалось, что небольшая часть сущности лича продолжает находиться в его голове, шпионя за ним и оскверняя его собственное «я».