— Да, — ответил Барерис.

— Я начинаю чувствовать, что в определенные моменты она даже становится чем–то противоположным. Моим глазам может открыться то, что не способен увидеть обычный человек.

— Правда? Ну, это же хорошо, разве не так?

Аот почувствовал безумное желание расхохотаться.

— Возможно, да, если то, что я вижу, правда. Помоги мне выяснить, так ли это. Я был готов дезертировать, а ты меня отговорил. Помнишь?

Барерис заколебался.

— Ну да.

— Ты убеждал меня простыми словами, как любой обычный человек мог пытаться достучаться до собеседника, или же воспользовался магией своего голоса, чтобы наложить на меня заклинание?

На этот раз Барерис хранил молчание в течение нескольких мгновений — тишина, которая говорила больше, чем любое признание.

— Я сделал это, чтобы ты смог сохранить свою честь, — наконец произнес он. — Потому что знал — если ты нас бросишь, то будешь считать себя трусом.

— Лжец! Ты сделал это только потому, что я был нужен тебе, чтобы я и мои наездники, которые последовали бы за мной, остались и приняли участие в бою. Десять лет я был твоим единственным другом. Я искал твоего общества, в то время как все остальные чурались тебя из–за твоего мрачного нрава и одержимости. Но ты никогда по–настоящему не считал меня своим другом, разве не так? Я был всего лишь ещё одним средством, которым ты мог воспользоваться ради исполнения своей безумной вендетты.

— Она не безумная.

— Нет, это именно так! Ты не можешь потягаться силами с Сзассом Тэмом. Ты — всего лишь один из солдат в армии, которую выставили против него те, кто ему действительно равен. Даже если остальные зулкиры и одержат победу, она не станет твоим триумфом или твоей местью. Твой вклад в неё будет минимальным. Но ты этого понять не можешь. Пусть ты и сам лишь пешка, ты пытался заставить своих товарищей–пешек на игральной доске идти вперед, и в результате этого я стал калекой!

— Возможно, не навсегда. Не теряй надежды.

Аот точно знал, где находилось его копье. Он мог схватить его даже вслепую. Он вскочил со стула и только тогда на миг приоткрыл глаза, чтобы боль не успела помешать ему увидеть, где находится Барерис, и направить острие оружия в его грудь.

Земля ушла у него из–под ног, и наездник качнулся вперед, не сумев завершить замах. Он зажмурился, будучи больше не в силах держать глаза открытыми. Аот рухнул на колени, завершив свой удар, который так и не нашел свою цель.

— Позволь мне помочь тебе встать и вернуться обратно на стул, — произнес Барерис.

— Нет. — Аот понял, что больше не испытывает желания прикончить барда, но и помощи от него он тоже не хотел. — Просто убирайся отсюда и впредь держись от меня подальше.

Барерис задыхался, словно только что пробежал много миль. Его желудок завязался узлом, а глаза пронзила острая боль.

— Он дал клятву служить тарчиону и зулкирам, — произнес он. — Так же, как и я. Я поступил совершенно правильно, остановив его.

Он говорил сам с собой, но, к его удивлению, Зеркало счел нужным ответить:

— Ты обманул его, — произнес призрак. — Нарушил кодекс нашего братства.

— Нет никакого братства! — отрезал Барерис. — Может, порой ты и путаешь свои разрозненные воспоминания о прошлом с действительностью, но хватит трепаться о том, чего не понимаешь!

Его грубый ответ заставил Зеркало замолчать. Но перед тем, как снова растаять в тенях, дух избавился от облика Барериса, словно от постыдного клейма.

— Как насчет вкуса красненького? — прошептал грубый голос.

Удивленная, Таммит повернулась и увидела перед собой низкорослого, смуглого легионера, который распахнул рубаху, предлагая ей свое тело. Она, должно быть, совсем погрузилась в свои мысли, раз солдат сумел подкрасться к ней незамеченным, несмотря на её обостренные чувства.

От его живого тела исходило тепло и запах пота, и она чувствовала биение крови в его шее. Это склонило её принять его предложение, пусть она и не была по–настоящему голодна. К тому же ей удастся хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей, что крутились в её голове.

— Хорошо, — открыв висевший на поясе кошель, Таммит дала воину монету, а затем огляделась в поисках подходящего укромного уголка. Крепость Сожалений, несмотря на свои размеры, оказалась переполнена войсками северян, но возле лестницы, ведущей к двери башни, было достаточно темно, чтобы ничьи любопытные взгляды их не побеспокоили.

Когда они вдвоем опустились на колени, зазвучала фермерская песня о земледелии и пашне, отдаваясь эхом по внутренним дворам и каменным переходам крепости. Сегодня был праздник Зеленой Травы, фестиваль, который знаменовал начало весны. Кое–кто, очевидно, решил отметить этот день, несмотря на то, что у Тэя не было особых причин его праздновать, учитывая, как в стране обстояли дела с плодородными полями, чистым дождем и теплым, ярким солнечным светом.

Таммит вонзила клыки в яремную вену легионера и принялась пить, полностью отдавшись наслаждению от чувства влажного, солоноватого привкуса крови на языке. В её силах было дать жертве получить от этого процесса такое же удовольствие, но она не стала себя этим утруждать. Тем не менее, легионер содрогнулся и выдохнул, и она поняла, что он был из тех, кто находил само ощущение, когда из него пьют кровь, эротическим.

Это ему бы следовало мне заплатить, подумала Таммит с оттенком веселья.

Эта встреча, хоть и была весьма приятной, не помогла ей разрешить её сомнения. Отослав свой ошеломленный, ухмыляющийся ужин прочь, она прошла через арку и на другом краю двора заметила Ксингакса, который сидел верхом на гигантском зомби.

— Доченька! — крикнул он. — Добрый вечер!

Она с неохотой приблизилась к нему.

— Хорошие новости, — продолжил он. — Я отправляюсь домой. Удивляться тут, конечно, нечему. Я догадывался, что Сзассу Тэму потребуется моя помощь в восстановлении численности его армии, но все равно рад. Возможно, ты сможешь отправиться со мной в качестве начальника моей охраны.

Таммит захотелось вздернуть верхнюю губу и позволить своим клыкам удлиниться, но вместо этого она заставила себя улыбнуться.

— А я‑то думала, что ты создал меня для сражений, а не для работы телохранителем. При таком раскладе вряд ли мне выпадет шанс повстречаться с врагами.

— Да, в этом есть резон, — произнес Ксингакс. — Но, вероятно, ты сможешь проводить меня до убежища, а потом вернуться назад. Спрошу об этом Сзасса Тэма. — Перегнувшись через плечо гигантского зомби, он наклонился и провел по её щеке той рукой, что досталась ему от природы — дрожащей, искореженной и воняющей гнилью. По её коже пробежали мурашки. Затем его носильщик унес его прочь.

Если мне придется отправиться с ним, подумала Таммит, то он обо всем узнает. Да, сам он не некромант, по крайней мере, не совсем, но либо он, либо один из сопровождающих его магов непременно догадаются.

И тогда они, разумеется, опять её изменят. Она задалась вопросом, почему ей потребовалось столько времени на то, чтобы понять — такого исхода допустить ни в коем случае нельзя.

Когда певцы завели следующую песню, Таммит направилась к черному ходу из крепости. Насколько она могла сказать, сейчас за ней никто не наблюдал. Превратившись в туман, она просочилась через трещину в воротах.

Она проплыла над полем битвы, на котором громоздились груды искалеченных трупов, источавших запах гнили. Ночью вороны улетели, но крысы продолжали свое пиршество, объедаясь плотью. Большинство огромных кальмаров замерли неподвижно, но трое все ещё продолжали бесцельно ползать по округе.

Когда она миновала их, то решила, что сейчас уже достаточно удалилась от крепости, чтобы рискнуть и сменить облик на стаю летучих мышей. Вряд ли стражникам удастся заметить её в таком виде, а с помощью своих крыльев она сможет перемещаться быстрее, чем в форме тумана.

Но, стоило ей закончить меняться, из ниоткуда возникло четырехрукое существо размером с огра. На его звериной харе, черты которой напоминали одновременно и человеческие, и волчьи, полыхали алые глаза, а обнаженное тело покрывала темная чешуя. Двумя из своих лап оно схватило по летучей мыши, с силой сжав их и вонзив когти в маленькие тела. Даже те мыши, что остались на свободе, дрогнули, почувствовав боль своих собратьев.