В отличие от Власова, другие советские генералы рассуждали иначе. Например, генерал Понеделин прекрасно знал, что объявлен Сталиным вне закона в приказе. В частности, он говорил подполковнику Новобранцу, «что там, в Москве, по-видимому, очень плохо знали, что происходило на фронте. Вернёмся на Родину и во всё разберёмся». В. Новобранец вспоминал: «Он рассказал мне, что немцы пытались склонять его на переход к ним на службу. Понеделин ответил так, как должен был ответить мужественный и честный советский гражданин и воин:
— То, что я объявлен вне закона, — это наше семейное дело. По окончании войны народ разберётся, кто изменник. Я был верным сыном Родины и буду верен ей до конца.
Фашисты грозили:
— Так и этак вы всё равно погибнете: на Родине вас расстреляют, в плену вы тоже погибнете. Так не лучше ли служить нам?
— Нет, — отвечает генерал, — лучше смерть, чем измена!
Понеделин выдержал плен, был примером стойкости и мужества для всех пленных. Когда же вернулся на Родину, его арестовали. Вышел он из тюрьмы после XX съезда партии, но вскоре от многих испытаний заболел и умер»{179}.
9
Власов «14 июля на допросе в штабе 18-й армии в Сиверской подробно разобрал ход боёв в июне 1942 г. на Волхове с командующим 18-й армией генерал-полковником вермахта Г. фон Линдеманом, — считает историк из Санкт-Петербурга К.М. Александров. — Также перечислил номера армий фронта и фамилии их командующих, хорошо известные немцам. Кроме этого, охарактеризовал Мерецкова, Жукова и Сталина». А дальше у историка звучит вот такой перл: «Никаких секретных или ценных сведений противнику не сообщил»{180}. То есть ничего не рассказал тот, кто рассказал всё, что знал. А тем более, тот, кто «подробно разобрал ход боёв в июне 1942 г. на Волхове с командующим» армией своего врага! Ничего себе заявление!
Дело в том, что Андрей Андреевич Власов военную присягу принял в феврале 1939 г. Это записано в его личном деле{181}.
А в тексте той новой присяги было чёрным по белому написано: «Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
Словом, Власов, в отличие от Александрова, который видимо, не принимал никакой присяги, вполне знал, на что шёл. А когда ответил за это, то его постигла именно та суровая кара, именно та всеобщая ненависть и именно то презрение, о которых его предупреждала военная присяга. Так что не нужно сваливать с больной головы на здоровую, не нужно кивать ни на какие режимы и правительства, ведь речь идёт об обыкновенном законном обязательстве гражданина перед своим Отечеством и не более.
Но и это ещё не всё.
«Я сжёг все мосты, связывающие меня с родиной, — жаловался Власов немецкому полковнику Гелену. — Я пожертвовал своей семьёй, которая сегодня в лучшем случае находится в лагере, а скорее всего, уничтожена»{182}.
Поэтому он вполне сознательно предал не только своё отечество, но и своих женщин, внебрачных детей и внуков.
Не зря после войны в народе ходил популярный анекдот:
«— Генерал Власов, почему вы перешли на сторону фашистов?
— Видите ли, всё зависит от окружения…»
Анна Михайловна Власова — официальная жена, была арестована в 1943 г. и 5 лет отсидела в Нижегородской тюрьме. После освобождения работала в Балахне. Ходила по магазинам, морила крыс и мышей, собирала пустые бутылки. Жила неизвестно где, скиталась по баракам и сараям…
Агнесса Павловна Подмазенко — походно-полевая жена, также 5 лет провела в лагерях, а потом до 1959 г. работала на Севере (Норильск, Дудинка). В мае 1963 г. она устроилась на работу в Брестский областной кожно-венерологический диспансер, где оказалась отменным специалистом и вышла на пенсию в 1991 г. в возрасте 74 лет. 5 мая 1997 г. она скончалась.
Из 300 домов села Ломакино, родины генерала Власова, на фронт ушли все мужики. Как вспоминает Василий Тулупов, домой вернулись всего пятеро и все раненые. При этом никто из ломакинцев власовцем не стал. Все воевали честно{183}. А значит, он предал и своих земляков.
10
Герой Советского Союза генерал армии Н.Г. Лященко в своих воспоминаниях отмечал цепкий ум Власова, хитрость, изворотливость, умение подчинять людей своей воле, говорить им то, что они хотели от него услышать…
Генерал-майор Д.И. Ортенберг писал, что Власов говорил много, грубовато острил, сыпал прибаутками. Худощавого мужчину высокого роста, в очках с тёмной оправой на морщинистом лице он назвал «Артистом», который ведёт себя в соответствии с натурой.
Переводчик разведотдела штаба 20-й армии Г.Я. Рудой запомнил Власова высоким мужчиной со стрижкой «ежиком» в круглых очках в тонкой пластмассовой оправе, а ещё виртуозным матерщинником. Ходил Власов в валенках, стёганых ватных брюках и меховом жилете поверх гимнастёрки с генеральскими звёздами.
Монгольские скулы Власова, близорукие глаза за очками в огромной оправе, — это первое впечатление поэта Е. Долматовского. Голенаст, костляв, молчалив и сдержан. При подчинённых позволял себе быть босым (словно демонстрируя плоские, давно не стриженные жёлтые ногти) и в расстегнутом кителе.
Офицер разведотдела 2-й ударной армии З.И. Гутин более двух месяцев по службе общался с Власовым. Он заметил его честолюбие и беспринципность. По его наблюдению, Власов заботился только о себе и о своей карьере. Даже принимая доклады подчинённых, будущий предатель позволял себе быть небрежно одетым (пуговицы мундира расстёгнуты или мундир накинут на плечи), а перед ним стоял подчинённый по стойке «смирно».
Особенно обращал на себя организованный со вкусом быт командующего. Зато когда армия оказалась в полном окружении, Власов как-то сразу растерялся и сник, практически потерял управление войсками.
Совершенно другим отмечал Власова Хрущёв. В Киеве в 1941-м докладывающий обстановку Власов показался ему спокойным и уверенным. Говорил, по мнению Никиты Сергеевича, со знанием дела.
Во второй раз Хрущёв заметил у Власова вырезанную трость из орешника, которой тот похлопывал себя по голенищу. Во время миномётного обстрела держался вроде бы спокойно. Однако как-то сразу предложил, во избежание неприятностей, залезть в щель.
На одного из военных корреспондентов Власов произвёл любопытное впечатление. Обращали на себя самоуверенность и властность командующего 2-й ударной. При этом Андрей Андреевич стремился казаться человеком широкой души и демократом. На людях первым здоровался со встречными красноармейцами. Награды не носил (видимо, просто берёг их состояние исходя из деревенского воспитания). Будущий предатель прекрасно понимал значение прессы, любил привечать журналистов и достаточно серьёзно заботился о своём имидже.
Писателя И. Эренбурга Власов изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. Эренбург напишет о двойном чувстве: я любовался и меня в то же время коробило — было что-то актёрское в оборотах речи, интонациях, жестах.
В своих воспоминаниях Эренбург припомнит: «Мне принесли листовку, подобранную на фронте, она у меня сохранилась. В ней идёт речь обо мне: «Жидовская собака Эренбург кипятится», подписана листовка «Власовцы». Я вспомнил, как рослый генерал в бурке полгода назад при прощании меня трижды поцеловал…»
