когда мы находились в разъездах, то постоянно, днем и ночью, были вместе, поскольку помимо того, что я была ее дочерью, я была еще и артисткой, которую она контролировала. Зачастую это вносило разлад в наши с ней отношения. Наряду с этой роскошью я пережила и отдельные события, встречи с которыми я вовсе не искала. Они пробудили во мне комплекс различных страхов, которые долгое время сопровождали меня по жизни. День за днем я становилась рабыней этих маний.
Они проявлялись в самые неожиданные моменты, становясь причиной волнений и тревог,
справляться с которыми мне было очень трудно. Одно из таких событий, породивших мои фобии, произошло, когда мне было шестнадцать лет. Мы с сестрой Феде пошли есть гамбургеры в одно новое местечко, которое открылось совсем недавно неподалеку от французско-мексиканского лицея, в котором я училась. Здесь было полно учащихся, в основном из старших классов и подготовительных групп, поэтому мы прошли в самую глубину ресторанчика, к большому окну, чтобы можно было видеть проходящих по улице людей. Мы сели за стол, чтобы съесть наши гамбургеры. Я только что вошла в состав “Тимбириче”, и многие из ребят, увидев меня, собрались все вместе, чтобы попросить у меня автограф. Я поставила свою подпись некоторым из них, но их было так много, что я сказала: “Ребята, у меня остывает гамбургер, дайте мне съесть его, и мы сразу же продолжим”. Я и представить не могла, что произойдет. Они стали собираться вокруг нашего стола и оскорблять меня за то, что не дала им автограф сию секунду. Их было, как минимум, человек тридцать. Они стали стучать по столу кулаками, их лица были насмешливо-угрожающими. Подобные смешки возникают у подростков только тогда, когда они в группе. В психологии это явление называется травлей. Я жутко запаниковала, но держала себя в руках. Слава богу, Феде мгновенно отреагировала на это. Она вскочила со стула и вытащила меня из-за стола. Пока мы шли к выходу, парни давали нам пройти, но толкали и пихали нас, грозя ударить нас рукой. Мы вышли на улицу и сели в машину. Едва захлопнув дверцу, я принялась реветь… единственное, что мне хотелось, это съесть гамбургер.
Это был один из самых первых моих страхов: ужас оттого, что меня окружает множество людей,
что все они стоят рядом со мной, образуя замкнутый круг. Я много раз вынуждена была сталкиваться с этой боязнью толпы. Другой эпизод еще больше усилил мой страх после того случая с гамбургером. Он произошел, когда мы выступали на концерте, и все фаны “Тимбириче” хотели сфотографироваться с нами или получить наши автографы. Множество юнцов, увидев нас, забрались на перевозивший нас пикап, они подбежали и плотным кольцом окружили нашу машину. Все окна машины были закрыты, а ребята хотели, чтобы мы открыли их для того, чтобы они передали нам свои фотографии, диски, майки и другие вещи для автографа. Окна мы не открыли, и ребята начали раскачивать машину из стороны в сторону так, что в какое-то мгновение я подумала, что машина перевернется. В одну секунду меня охватила паника, я не знала, как мы выберемся оттуда, и хотя в конечном счете ничего не случилось, в тот момент все казалось мне хрупким и недолговечным.
Подобного рода события порождали во мне физический и эмоциональный страх; у меня начали
развиваться определенного рода мании, как у персонажа Джека Николсона в фильме “Лучше не бывает” в сцене, когда он выключал свет и бесконечно долго открывал и закрывал замок, прежде чем сделать шаг из квартиры. То же самое испытывал и персонаж Леонардо ди Каприо в “Авиаторе”, который, не контролируя себя, отмывал руки до крови. Точно также и меня настигали приступы неуправляемых маний. Мои родственники заговорили о Говарде Хьюзе задолго до того, как вышел фильм, перемежая эти разговоры шутками и насмешками.
Прошло несколько лет, прежде чем я поняла причину навязчивых страхов. Доктор, с которым я
занималась, чтобы излечиться от своих фобий, заставила меня понять, что часто ты переживаешь столь радикальные перемены, что не можешь ни осмыслить, ни контролировать их. Они ускользают от тебя, как воздух, который ты не можешь ухватить, или как вода, которую ты чувствуешь, но не можешь поймать. Если у тебя нет нормального распорядка, если ты экспериментируешь со своей жизнью, этим ты подсознательно развиваешь в себе, так называемую, агорафобию [прим: агорафобия – боязнь открытых дверей, скопления людей], душевную тревогу, порожденную боязнью мест, в которых невозможно получить помощь, и страхом пережить панический кризис. Словом, это состояние можно охарактеризовать как боязнь страха. Среди прочих страхов, которые испытывает страдающий агорафобией, страх потерять над собой контроль и сделать какую-то глупость или нежелание выходить из дома. Так что, развивая свою одержимость и мании, я на самом деле искала уверенность в себе, чувство того, что мои жизнь и разум находятся у меня под контролем во время традиционно возникающих приступов панических атак. Я отлично знала, что человек ни над чем не имеет контроль, но, одно дело – знать, и совсем другое – понимать это. Сейчас я день за днем преодолеваю мысли, пробуждающие страхи. Когда я чувствую себя уязвимой, я сразу начинаю глубоко дышать и думаю о чем-то хорошем, например, о пляже, купающемся в солнечных лучах, и о том, что я спокойно сижу под пальмой, ощущая на коже слабый морской ветерок. Так, не переставая глубоко дышать, я успокаиваюсь, и мне удается держать себя в руках.
Пока я боролась за обретение личного спокойствия, работать становилось все тяжелее, и мне
хотелось, чтобы все осталось позади. Вероятно, поэтому, когда я увидела возможность стать независимой, я бросила все. Я не хотела думать о том, как оставить маму одну, если она посвятила мне всю свою жизнь... Я все время твердила себе, что имею полное право на самостоятельную жизнь... Эти противоречивые мысли причиняли мне большое беспокойство. И, кроме того, я не думала, чтобы моя мама была готова к тому, чтобы дать мне уйти.
Я рассматривала свои идеи с точки зрения карьеры и с точки зрения личной жизни. И тем не менее, среди всех этих треволнений я познакомилась с любовью своей жизни, нью-йоркцем итальянского происхождения, который полностью перевернул мою жизнь. Я никогда не понимала, как происходят эти вещи, но после всего лишь нескольких месяцев знакомства с ним, я решила пуститься в авантюру и сменила Мехико на Нью-Йорк.
Купидон по имени Эмилио
Все началось в 1992 году, когда меня пригласили поучаствовать в одной из наиболее значимых программ как национального, так и международного масштаба, которая завершалась в Акапулько. Это был музыкальный фестиваль, организованный под управлением Рауля Веласко [прим: Рауль Веласко Рамирес – мексиканский продюсер и ведущий еженедельной телепрограммы “Всегда по воскресеньям”, на которой он представлял вместе со знаменитостями и начинающих артистов
], в то время весьма влиятельного в музыкальном мире шоумена. Вместе с ним в Мексику приехали такие гранды как Росио Дуркаль, Рафаэль и Хулио Иглесиас, а также итальянские, американские, бразильские и многие другие артисты. На самом деле все певцы того времени хотели, чтобы Рауль Веласко пригласил их в свою музыкальную телепередачу “Siempre en domingo” (“Всегда по воскресеньям”), потому что тем, кого он представлял, успех был гарантирован.
Мне посчастливилось побывать на этом фестивале и познакомиться с Эмилио Эстефаном, мужем всем известной Глории Эстефан. Поскольку это было особенное зрелище, нас поселили на одной из вилл отеля “Лас Брисас”, самого известного в Акапулько. На каждой вилле имелся свой собственный бассейн, наполненный разноцветными цветами, и с каждой виллы открывался чудесный вид на залив Акапулько. Я была в купальнике и наслаждалась этим замечательным местечком, как вдруг услышала, что мама окликнула кого-то с балкона:
- Эй, худышка! Худышка!.. Я здесь! – кричала она, размахивая рукой, чтобы ее увидели. – Мы с Талией здесь, наверху... Что вы делаете?
