Вотъ что напомнили звуки музыки тому, кто лежалъ на [ди]ван

ѣ

, и отъ этаго онъ плакалъ. Онъ плакалъ не отъ того, что прошло то время, которое онъ могъ бы лучше употребить. Ежели бы ему дали назадъ это время, онъ не брался лучше употребить его, а плакалъ отъ того, что прошло, прошло это время и никогда, никогда не воротится. Воспоминаніе о этомъ вечер

ѣ

съ мельчайшими подробностями мелькнуло въ его голов

ѣ

, можетъ быть, по тому, что звукъ скрыпки Алберта похожъ былъ на звукъ первой скрыпки Жида, игравшаго на свадебной вечеринк

ѣ

, можетъ быть и потому, что то время было время красоты и силы, и¹⁵ звуки Алберта были вс

ѣ

красота и сила. Дальше скрыпка Алберта говорила все одно и одно, она говорила: прошло, прошло это время, никогда не воротится; плачь, плачь о немъ, выплачь вс

ѣ

слезы, умри въ слезахъ объ этомъ времени, это все таки одно лучшее счастье, которое осталось теб

ѣ

на этомъ св

ѣ

т

ѣ

. И онъ плакалъ и наслаждался.

* № 3 (III ред.).

– Разскажите пожалуйста, господинъ Албертъ, – сказалъ Делесовъ улыбаясь, – какъ это вы ночевали въ театр

ѣ

, вотъ, я думаю, были поэтическія, гофманскія ночи.

– Ахъ, что говорить! – отв

ѣ

чалъ Албертъ. – Я и хуже ночевалъ, и въ конюшняхъ, и просто на улиц

ѣ

ночевалъ..... О! много я перенесъ въ своей жизни! Но это все вздоръ, когда зд

ѣ

сь есть надежда и счастіе, – прибавилъ онъ, указывая на сердце. – Да, надежда и счастіе.

– Вы были влюблены? – спросилъ Делесовъ. —

Албертъ задумался на н

ѣ

сколько секундъ, потомъ лицо его озарилось внутренней улыбкой блаженнаго воспоминанія. Онъ нагнулся къ Делесову, внимательно посмотр

ѣ

лъ ему въ самые глаза и проговорилъ шопотомъ: – Да, я люблю. Да, люблю! – вскрикнулъ онъ. —

– Вы мн

ѣ

понравились, очень понравились, я вижу въ васъ брата. Я вамъ все скажу. Я люблю NN, – и онъ назвалъ ту особу, про которую разсказывалъ Делесову музыкантъ на вечер

ѣ

. – И я счастливъ, мн

ѣ

нужно ее вид

ѣ

ть, и я счастливъ. Ее н

ѣ

тъ зд

ѣ

сь теперь, но все равно, я¹⁶ знаю, что я буду ее вид

ѣ

ть, и я вижу, вижу ее, всегда вижу, она будетъ знать меня, она будетъ моя, не тутъ, но это все равно.

– Постойте, постойте, – заговорилъ онъ, одной рукой дотрогиваясь до Делесова, а другой доставая что-то изъ кармана. —

– Вотъ оно! – сказалъ онъ, вынимая изъ кармана старую запачканную бумагу, въ которой было завернуто что-то. – Это она держала въ рук

ѣ

, – сказалъ онъ, подавая свернутую театральную афишу. – Да. А это прочтите, – прибавилъ онъ, подавая запачканный пожелт

ѣ

вшій исписанный листъ почтовой бумаги. Уголъ листа былъ оторванъ, но Албертъ, приставляя уголъ, держалъ листъ такъ, что Делесовъ могъ прочесть все, что было написано. Онъ не хот

ѣ

лъ отдать Делесову въ руки драгоц

ѣ

нный листъ, а держалъ его самъ дрожащими руками.¹⁷ <такъ что онъ могъ читать, и съ блаженн

ѣ

йшей улыбкой сл

ѣ

дитъ за глазами Делесова, читавшаго сл

ѣ

дующія строки.

Ваше......... (Тутъ былъ титулъ особы). Ты думала,¹⁸ что не знала¹⁹ меня: но ты²⁰ любила и будешь²¹ любить в

ѣ

чно меня однаго. Я умеръ, и понялъ, что ты моя, а я твой. Прощай, не в

ѣ

рь несчастьямъ этой жизни, в

ѣ

рь объятіямъ в

ѣ

чнымъ, которыя тамъ ожидаютъ тебя. Твой Албертъ и зд

ѣ

сь и тамъ будетъ ждать и любить одну тебя. Твой Албертъ.>

– Я хот

ѣ

лъ послать ей это письмо еще сначала; но я думаю, лучше передать ей, когда я умру.

Делесовъ прочелъ сумашедшее н

ѣ

мецкое любовное посланie. Въ заглавіи были полное имя и титулъ особы. Въ письм

ѣ

соединялась чрезвычайная почтительность съ н

ѣ

жностью счастливаго любовника. Упоминались обстоятельства, которыя не могли быть. Делесовъ почти съ ужасомъ посмотр

ѣ

лъ на счастливое лицо своего собес

ѣ

дника, который, осторожно уложивъ письмо, снова спряталъ его въ карманъ.

– Она получитъ это, – сказалъ онъ шопотомъ.

* № 4 (III ред.).

Но Албертъ еще не думалъ спать въ это время, хотя онъ съ девяти часовъ уже заперся въ своей комнат

ѣ

. Онъ взадъ впередъ ходилъ по комнат

ѣ

, разговаривая самъ съ собою, ударяя себя по голов

ѣ

, останавливаясь, разводя руками, и только тогда²² замиралъ и бросался на диванъ, когда слышались шаги въ сос

ѣ

дней комнат

ѣ

.

Этотъ челов

ѣ

къ перестрадалъ въ эти три дня больше, ч

ѣ

мъ во всю свою жизнь. Тотъ свой внутренній благоустроенный міръ, котораго не допускалъ Делесовъ, былъ у Алберта и даже этотъ міръ былъ любезенъ ему такъ, какъ малому числу людей. Теперь же этотъ міръ былъ разрушенъ, на м

ѣ

сто его стала²³ ужасная д

ѣ

йствительность, <или скор

ѣ

е то, что н

ѣ

которые люди называютъ д

ѣ

йствительностью, но то, что было пошлой мечтой для Алберта>. Уже давно онъ отвергъ отъ себя эту мечту, давно уже устроилъ свой особенный міръ, въ которомъ онъ жилъ всегда съ любовью, всегда съ увлеченіемъ, всегда съ славой, всегда преклоненный передъ красотою. Гд

ѣ

бы онъ ни былъ, съ к

ѣ

мъ бы ни былъ, вс

ѣ

хъ онъ любилъ, вс

ѣ

хъ радовалъ. Пускай подъ вліяніемъ вина, но огонь безплотной страсти къ прекрасному, ни на минуту не угасая, гор

ѣ

лъ въ немъ, такъ что всякая минута его была ему драгоц

ѣ

нна. Мечты, невозможные мечты съ ясностью и силой д

ѣ

йствительности, всегда тревожно радуя его, толпились въ воображеніи. Вся жизнь съ ея трезвой неуступчивой д

ѣ

йствительностью была закрыта отъ него, только радость, восторгъ, любовь и веселье в

ѣ

чно окружали его. И вдругъ насильно, желая будто бы добра ему, его вырвали изъ его міра, гд

ѣ

онъ великъ и счастливъ, и перенесли въ тотъ, гд

ѣ

онъ самъ чувствуетъ себя дурнымъ и ничтожнымъ. Все забытое, занесенное восторгами, прошедшее вдругъ возстаетъ передъ нимъ. Прежде ежели случайно онъ и вспоминалъ, что онъ оборванъ, что онъ нищій, что онъ бралъ и не отдавалъ деньги, кралъ, какъ это они называютъ, ему это только странно и см

ѣ

шно было. Зач

ѣ

мъ ему думать объ этомъ, когда онъ счастливъ <и счастливъ счастьемъ другихъ, онъ вс

ѣ

хъ любитъ, готовъ все отдать для каждаго, и потомъ самъ Богъ устами красоты призываетъ его>. Теперь же самъ на себя онъ ужъ смотр

ѣ

лъ невольно глазами другихъ, и Боже! какое ему ужасное представилось зр

ѣ

лище, – нищій, воръ, пьяница, развратный, отовсюду выгнанный, вс

ѣ

ми брошенный, вс

ѣ

ми презираемый. Все это вм

ѣ

сто пожинающаго славу, счастливаго, геніальнаго художника. Выдти изъ этаго положенія по дорог

ѣ

д

ѣ

йствительности, какъ ему предлагалъ Делесовъ, опять служить, работать, платить, брать деньги, считать, покупать,

ѣ

здить въ гости,²⁴ – онъ не могъ этаго сд

ѣ

лать, деньги, начальники, товарищи – это было для него пучина, непонятная пучина д

ѣ

йствительности. Нетолько выходить изъ этаго положенія, онъ не признавалъ себя въ немъ.

За что оскорблять меня, исправлять какъ дурнаго? думалъ онъ. Ч

ѣ

мъ я дуренъ? Я никому зла не д

ѣ

лалъ. За что же? Онъ невольно чувствовалъ злобу на Делесова и говорилъ себ

ѣ

: зa что, Богъ съ нимъ. Но потомъ опять приходилъ ему взглядъ общій людской на себя, и онъ мучался, мучался, усиленно стараясь унизить себя въ собственныхъ глазахъ. И все мысль, что одно вино и съ разу перенесетъ его сейчасъ опять на тотъ апогей счастія и величія, на которомъ онъ былъ, заставляла его желать однаго, вина и свободы. Въ эту 3-ю ночь онъ долго одинъ мучался, ходя въ своей комнат

ѣ

. Онъ плакать хот

ѣ

лъ, но не могъ, тогда какъ звукъ [2 неразобр.], но когда вс

ѣ

улеглись, онъ инстинктивно пошелъ искать вина. Опять буфетъ запертъ, прошелъ на кухню и тамъ нашелъ ц

ѣ

лый графинъ водки. Онъ выпилъ, выпилъ еще и началъ опоминаться. Весь вздоръ заботъ понемногу слеталъ съ его души, онъ вернулся въ комнату, легъ на постель. Мечты, его любимыя мечты о жизни въ Италіи съ девицей Малеръ ясно пришли ему въ голову, онъ почувствовалъ себя счастливымъ. – Сыграй что нибудь, Францъ, – сказала ему она, и онъ, вспомнивъ, что скрыпка спрятана въ чулан

ѣ

, пошелъ туда и, забывъ выдти оттуда, сталъ играть мотивъ, вдругъ пришедшій ему въ голову.