— А статуи спят?

— Иногда.

Она щелкнула зажигалкой и снова посмотрела в окно.

— Знаешь, что мне нравится в твоих героях? У них не такое сердце, как у всех людей.

— Правда? И какое же?

— Такое же, как на той салфетке, где ты оставил мне автограф. Черное. Только на ощупь оно приятное. Сердце из черного бархата.

Я посмотрел на нее.

— Почему?

— Есть люди, которые живут легко, не напрягаются. Идут по верхам. А потом умирают, так ничего и не поняв. У них обычное сердце. Чистое. Не в хорошем плане, а в том плане, что они жили всю жизнь и не трудились что-либо понять. Не спрашивали себя, зачем они живут. Не спрашивали себя, что им нравится. Вечно шли на поводу у чьих-то стереотипов. Боялись, что кто-то им скажет, что они себя неправильно ведут. А твои герои не такие. Они постоянно чего-то ищут. Они копают глубоко, потому что знают — только там можно найти то, что они ищут. Им все равно, что о них скажет кто-то другой. На ощупь оно приятное для всех, если не вникать. Если вникать, то оно порочное и черное. А если посмотреть глубже, то можно понять, зачем они это делают.

— И зачем же?

Оливия чуть приподнялась, наклонилась ко мне и поцеловала. Я положил ладонь ей на шею, но она отстранилась.

— Затем, — ответила она, — что без этого наша жизнь — дурацкие семьдесят лет, проведенные впустую. Это не люди ищут порок, Джеральд. Это порок их ищет. И, когда он их находит — находит правильных людей — то уже не отпускает. Но обставляет все так, будто они его нашли. Это религия, которая предлагает тебе все — и ты можешь это получить, если захочешь и постараешься.

Я обнял ее и привлек к себе.

— Наверное, у этой религии есть название? — спросил я, глядя ей в глаза.

Рука Оливии, до этого лежавшая у меня на груди, опустилась ниже.

— Нет, у этой религии нет имени. Но, похоже, похотливый сукин сын Джеральд, который всего-то пару часов назад занимался со мной любовью на подоконнике открытого окна, ее страстный последователь?

— А похотливая сучка Оливия, которая пришла в восторг от этой идеи, похоже, разделяет мои взгляды?

Она рассмеялась и убрала одеяло в сторону.

— Да. Но суть этой религии — это не культ и не обряды, а физическая близость к источнику.

Я откинулся на спинку плетеного кресла и прикрыл глаза. Послеобеденное солнце в прохладный день грело ничуть не хуже яркого летнего солнца. На балкон не доносились звуки с улицы, и тишину нарушала только игравшая по радио песня. На коленях у меня лежал портативный компьютер, рядом на небольшом табурете стояла чашка кофе. На этот раз это был обычный кофе, крепкий и не слишком сладкий. Как раз такой, какой необходим человеку после хорошо проведенной ночи и нескольких часов глубокого сна.

Тот факт, что Оливия ушла, когда я спал, скорее, обрадовал меня, чем огорчил. Такие приключения имеют одноразовый характер, и повторять их не имеет смысла — ощущения потеряют свою силу, да и пережитое в первый раз будет выглядеть совсем не так. Не оставила она и номера своего телефона. Я нашел только салфетку из клуба с изображением чашки с кофе. Это была просто салфетка — без намека на адрес, номер телефона или след помады. Салфетку Оливия вложила в лежавшую возле кровати книгу — создалось впечатление, будто она знала, что я люблю читать в выходные с утра, не вставая с кровати.

Я открыл портативный компьютер и бегло просмотрел электронные письма. Стер гневное письмо от издателя с угрозами, прочитав всего лишь несколько слов. Сейчас меня больше интересовала папка «Творчество». Открыв ее, я несколько секунд смотрел на редактируемую рукопись, после чего открыл другую папку — «В работе». До сегодняшнего дня она была пуста. Я создал новый файл Word, пару раз нажал Enter и, открыв документ, написал в заголовке: «Сердце из черного бархата».