— О!.. А ваша мать?

Лия посмотрела на него.

— Моя мать умерла, — неохотно проговорила она.

— Пусть покоится в мире, как все добрые христиане, — вкрадчиво проговорил мастер. — Было время, немного меньше века назад, когда христианская земля, где она, без сомнения, похоронена, принадлежала синагоге дель Трансито. Толедо тогда был городом трех вероисповеданий. Потом стало не так. Но мир должен в будущем пребывать в такой гармонии, да? Все вернется. Кажется, старое время повторяется в новом. Господь об этом позаботится, как говорит Священное Писание.

— Я не знаю такого высказывания, — заметила Лия. Сердце у нее колотилось, и она удивлялась, почему не уходит, а стоит тут, охваченная любопытством. — Я его не знаю, — повторила она.

— Наверное, не знаете. Этого нет в Ветхом Завете. И в Новом Завете тоже. Вот посмотрите, — сказал он, прежде чем Лия успела ответить, и указал на сверкающие мечи и рапиры, висевшие на стене. Среди них она заметила тяжелый на вид, украшенный драгоценными камнями ятаган с лезвием изогнутым, как молодой месяц. — Продавая эти стальные клинки, я, как алхимик, превращаю их в серебряную монету. Так что я в некотором роде — маг. Но однажды их острый блеск рассыплется в прах. Надвигается век пороха. Меч, а не ружье доказывает доблесть мужчины, но мечи под угрозой в этот год тысяча пятьсот шестьдесят седьмой от Рождества нашего Господа. Я говорю тысяча пятьсот шестьдесят седьмой, хотя для вас, конечно, — он хитро взглянул на Лию, — мир гораздо старше.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — нервно сказала Лия, думая, что она не мужчина и ее не интересуют сталь или порох. Ее глаза обратились к бирюзе, и мастер заметил это движение. Он взял кольцо.

Дочь мужчины вернулась к своему счетному столу, неся блюдо с фруктами, скатерть и нож. Она осторожно отодвинула стопки монет в сторону и расстелила скатерть. В это время надменный итальянец и его маленькая дочка, рассматривающая полки у дальней стены лавки, вернулись, чтобы снова поговорить с мастером, и Лия отступила назад. Глядя на кольцо с бирюзой в руке ремесленника, маленькая, одетая в золото девочка вдруг выскочила вперед и схватила его, потом бросилась к девочке, сидевшей в задней части лавки, и вручила ей кольцо.

— Скажи спасибо! — потребовала она.

Девочка молча взяла кольцо и положила его на стол рядом с собой. Так как малышка стояла, ожидая от нее благодарности, мастер прошел в глубь лавки и, хитро улыбаясь, положил кольцо себе на ладонь.

— Она должна благодарить тебя, маленькая senora doncella, за то, что принадлежит ей?

Лицо золотоволосой девочки вытянулось.

— Вот эти ларцы, — поспешно сказал ее отец. Он протянул мастеру три маленьких изящных ларца, сделанных из разных металлов. В одной руке он держал золотую и серебряную вещицы, а в другой — более толстую, казавшуюся гораздо более тяжелой. Судя по цвету, ларец был из свинца.

— Моей дочери они понравятся. — Мужчина осторожно поставил ларцы на пол перед собой и полез в карман. — Сколько просите?

— Ах, сеньор, это ведь только безделушки. Вы уже платите мне хорошую цену за клинки. — Господин начал было вытаскивать руку из кармана, но мастер поспешно добавил: — Две сотни мараведи[5] будет достаточно.

Итальянец слегка нахмурился, но полез в карман за серебром, отсчитал его и вручил мастеру, который положил монеты в свой фартук. Последовали еще поклоны, и состоятельный мужчина с ребенком покинули лавку, девочка болтала, мужчина нес ларцы. Прежде чем дверь за ними захлопнулась, Лия увидела, что мужчина передал покупки слуге, ожидавшему их снаружи.

Ремесленник наблюдал за тем, как они уходят, кольцо с бирюзой все еще лежало у него на ладони. Обернувшись к Лии, он заметил, что она смотрит на него, и сжал руку в кулак.

— Кольцо не для вас, — сказал он, его голос внезапно стал жестким. — Идите в свою синагогу и найдите себе там мужчину, который даст вам кольцо.

Поспешно покидая лавку, Лия наткнулась на мальчика, подметавшего пол, который теперь сидел на крыльце, ссутулившись, над куском сыра. Она кинулась прочь, от смущения забыв извиниться перед ним, и, пока девушка не исчезла в густой толпе покупателей на площади Сокодовер, его темные глаза сердито следовали за ней.

— Это она, — сказал мальчик своему хозяину в лавке. — Она ходила на запрещенную еду в Шаббат. Я считал ее красивой. Я заговорил с ней, но она на меня и не посмотрела. Она глаз не сводила с мужчины.

— Меня, мальчик, вероисповедание других людей не касается, — отозвался ремесленник, подготавливая инструменты, чтобы отправиться в кузницу. — Занимайся своей работой. Пусть она будет иудейкой, если хочет. Пусть верит в единого Бога. А ты можешь верить, во что ты хочешь.

Мальчик мрачно глядел на площадь, как будто все еще мог видеть там спину Лии.

— Ни во что, — вздохнув, сказал он. — Я ни во что не верю.

Дочка оружейника, сидевшая на табурете в задней части лавки, хмыкнула за спиной у хмурого мальчика. Она не спеша срезала кольца кожуры с апельсина из Севильи для полуденной трапезы.

После этого дня Лия, когда ходила на площадь Сокодовер, всегда старалась побыстрее миновать лавку сеньора Хулиана дель Рея, опустив при этом глаза. Она боялась встретить проницательный, насмешливый взгляд ремесленника, направленный на нее сквозь пузырчатое стекло. Поэтому ее удивило, когда через неделю, в первый день Великого поста, — все лавки на площади были тогда закрыты, — проходя мимо мастерской дель Рея, она услышала постукивание в окно. А когда машинально подняла глаза, то увидела лицо сеньора дель Рея, глядящего на нее с любезным выражением. Его лицо было вымазано золой, но не в честь святого дня. Жирный мазок на щеке свидетельствовал о том, что, пренебрегая праздником, он работал. Мастер указал ей на входную дверь. И снова, сама не зная почему, Лия направилась к лавке. В этот день ее слуга был с ней, и она велела ему ждать снаружи.

— Вот, senora doncella.

Мастер в фартуке протянул ей кольцо с бирюзой. Они были одни в лавке, как заметила девушка. Ей бросилась в глаза синева камня. Она взяла перстень и только потом взглянула на мужчину.

— Почему?.. — недоуменно спросила Лия.

Он пожал плечами.

— Моя дочь говорит, оно — ваше. Она странная и упрямая.

Зажав кольцо в одной руке, Лия другой рукой открыла кошелек.

— Сколько просите, сеньор?

Она приметила легкую зависть в глазах ремесленника, когда тот смотрел на раздувшийся кошелек у нее на поясе. Однако, вздохнув, он покачал головой.

— Подарок. Я сделал кольцо для нее, а она отдает его вам.

— Хорошо, мастер! — Лия закрыла кошелек. — Пожалуйста, передайте ей мою благодарность. — Она повернулась, собираясь уйти, но остановилась, держа кольцо двумя пальцами. — Но… один вопрос, сеньор. Витые серебряные нити. Мне… нравится, как они выглядят. Но я думаю, они могут поранить палец того, кто будет его носить. Почему вы сделали кольцо такой формы?

— Обычно я не делаю кольца, senora doncella. Богатые здесь не покупают, они хотят, чтобы их драгоценности были совершенными. Но кружок, сделанный ремесленником, не должен быть совершенным.

— Почему?

— Потому что такое совершенство было бы насмешкой над великим Творцом. — В его глазах снова промелькнуло лукавство. — Разве ваша собственная заповедь относительно кумиров говорит не о том же самом? Мои безделушки, мои фигуры крученые, абстрактные. Совершенно лишь созданное Аллахом. Созданное людьми — путаница из ломаных линий.

Она открыто выдержала его взгляд и мгновение спустя сказала:

— Вы — не христианин. Даже не новый христианин. Вы не обращенный.

Он ничего не сказал, глядя на нее с полуулыбкой, как в тот день, когда она впервые увидела его стоящим в дверях своей мастерской.

— Почему вы так откровенны со мной? — спросила она.

Он отвернулся, поправляя предметы на полках: позолоченную чашу, фигуру собаки, сделанную из железа или кожи, серебряное блюдо, украшенное прекрасными вытравленными геометрическими узорами, настолько сложными, что у нее голова кружилась при взгляде на них. Его руки располагали предметы, а сам он тихо напевал без слов.