— Испугом?

— Просто легким, — поправил Велихан. — Правым. И левой рукой… Я же инструктировал в прошлом квартале тебя — с каждым героем гражданской войны проводить личное собеседование. В случае выяснения каких-либо отклонений в поведении отправлять героя на периферию. Чтобы в центре колонии поспокойнее было. А ты?

— А что я?

— А ты попустил в прошлом месяце пять правонарушений. Герой Чапаев искромсал семерых белорусских комиссаров. Назвал свои действия борьбой с белой угрозой. Потом вместе с Нельсоном Манделой организовал партию «Когда всех белых перемочим, будем жить хорошо»… И это еще не все!

— Придирается, — шепнул Гаврилыч на ухо Эдуарду. Тот кивнул — мол, понятно…

— Ну ладно, — закончил выступление инспектор Велихан. — Что было в прошлом, забыли, хотя я на тебя жалобу все равно во все инстанции накатаю. Теперь о текущих событиях. У меня для тебя два сообщения. Первое — мне только что доложили, что на проспекте Каплан волнения народные. Бунт вроде какой-то разгорается. Бунтовщики двигаются к правительственному зданию, то есть к тебе…

Эдуард поморщился. В Колонии X обитали множество героев, по определению, так сказать, находящихся не в ладах с законом — бесчисленные реинкарнации Робин Гудов, Львов Бронштейнов и других антиобщественных деятелей. Поэтому бунты и восстания происходили в Колонии X с удручающей периодичностью и имели вид национального спорта. Эдуард Гаврилыч в рамках борьбы с этой напастью время от времени занимался профилактикой, разыскивая и самолично избивая предполагаемых зачинщиков.

— Бунт — это не беда, — сказал в плавник Гаврилыч. — Мы сейчас к народу выйдем и объясним, что они не правы в своем стремлении свергнуть власть.

— А поможет нам в этом, — добавил Эдуард, — зенитная установка, которую мы недавно конфисковали у рязанских партизан.

— Боюсь, зенитной установкой там не поможешь, — усмехнулся Велихан.

— Это почему? — встревожился Эдуард.

— Во-первых, — начал Велихан, — как вам, наверное, неизвестно, зенитная установка предназначена для того, чтобы поражать цели в воздухе…

— А это особая загробная зенитка, — возразил Эдуард, — ее партизаны уже на месте — в колонии — сконструировали. Она стреляет исключительно вниз. Поэтому ее очень удобно на подоконник, например, водрузить, и из окна отстреливаться…

— Ладно, — продолжал Велихан. — Это было «во-первых». А во-вторых…

— Что — во-вторых?

— Не перебивай! Зенитная установка не эффективна еще и потому, что толпа, которая к вам неумолимо приближается, слишком большая. — Как показалось участковому, в голосе инспектора звучали злорадные нотки. — Не знаю, кто уж там у них предводитель, но, очевидно, это очень компетентный в своем деле бунтовщик. Собрал по дороге всех, кого мог. Как мне доложили, в толпе восставших видели даже твоего подручного кентавра Борисоглебского.

— … — прикрыв плавник ладонью, выругался Гаврилыч.

— … — подтвердил Эдуард, — а я что тебе говорил? Этот Борисоглебский, кроме своих рысистых испытаний, ни о чем больше не думает. Ему мозги запудрить — раз плюнуть. Наверное, он даже и не понимает, куда народ двигается. Он, наверное, себя в табуне представляет…

Гаврилыч снял лапищу с рыбьего плавника.

— Немедленно приказываю навести порядок в колонии! — прорвался из рыбьей пасти голос инспектора. — И если вы моего приказа не выполните, тогда пеняйте на себя! Все понятно?

— Понятно, — сказал Эдуард.

— Понятно, — сказал Гаврилыч. — А второе сообщение? — А?

— Вы говорили, Велихан Сагибханович, что у вас для нас два сообщения, — напомнил Эдуард. — Первое, это то, что бунтовщики идут нас с Гаврилычем свергать. А второе?

— А второе, — ответил инспектор, — к вам в колонию пришла новая партия героев.

— Партия? — удивился Гаврилыч. — С каких это пор герои стали партиями прибывать? Герои — штучный товар.

— Не пререкаться! — рявкнул инспектор. — Выполнять приказ и заниматься встречей и размещением новоприбывших. Я с вами еще свяжусь… Пока.

Голос инспектора сменился серией коротких гудков, которые прервались тогда, когда рыба захлопнула свою пасть. Гаврилыч вздохнул, а Эдуард водрузил плавник на место.

— Ну? — поинтересовался он у Гаврилыча. — Что делать будем? Сначала с бунтовщиками бороться или партию новых героев встречать?

Гаврилыч ничего не ответил.

Ифрит-участковый подошел к располагавшемуся в углу кабинета камину и сунул одну из своих голов в каминную трубу.

— Что-то никого не видно, — проговорил Эдуард.

— Значит, партия героев запаздывает, — сказал Гаврилыч. — Займемся сначала усмирением бунтовщиков. А после и герои подтянутся. Слушай, я вот чего предлагаю. Давай, когда эти гаврики подойдут поближе, выкатим зенитку и без разговоров шарахнем пару раз, а? А то у меня уже настоящая аллергия началась от их тупых речей и идиотских лозунгов. Говорят, говорят… башка пухнет.

— Нехорошо без предупреждения шарахать, — задумчиво проговорил Эдуард, — мы же все-таки представители власти. Сначала должны вынести порицание, а уже потом… Хотя с другой стороны, они мне тоже жутко надоели. Шарахнуть пару раз, а уж потом порицание им выразить. Так сказать, посмертно… Хотя они все равно все мертвые.

— Тихо! — воскликнул вдруг Эдуард, повернувшись к камину. — Слышал? Шорох какой-то?

— Ага, — кивнул Гаврилыч.

Из каминной трубы посыпалась ошметки золы.

Когда раздался звонок в дверь, Георгий Петрович вздрогнул, а жена его Нина даже вскрикнула. Что и говорить — нервы супругов который день были на пределе из-за жуткой вакханалии, царившей в оккупированной ими квартире. Виновник безобразия — Степан Михайлович, — отдыхая от своей паскудной деятельности, дремал в кухне в посудном ящике, поэтому звонка слышать не мог.

— Это колдун и чародей Никифор пришел, — почему-то шепотом проговорил Георгий Петрович и на цыпочках побежал открывать дверь.

Это и правда оказался Никифор, тот самый молодой человек с несвежим лицом и ленивыми глазами, который недавно принимал Георгия Петровича у себя дома

— Вы ко мне приходили сегодня утром? — первым делом осведомился Никифор.

— Мы, мы… — скороговоркой пробормотал Георгий Петрович, запирая дверь за колдуном, — проходите… Пальтецо ваше давайте…

Никифор расстегнул пальто, но снять его не успел — Георгий Петрович, ловко выскользнувший из-под плеча колдуна, угодливо стащил с него пальто, под которым оказалась темная ряса, расшитая золотыми пентаграммами.

— Ну-с… — потирая руки, словно перед застольем, проговорил Никифор. — Где у вас тут?..

— Руки помыть? — выскочила из кухни Нина.

— Чайку выпить? — кивнул на Нину Георгий Петрович. Никифор немного подумал.

— Сначала одно, — сказал он, — а потом, конечно, другое…

— Ванная здесь. — Георгий Петрович взял Никифора под руку и повернул его в противоположную от ванной сторону. — Только туда нельзя. Там вода перекрыта. И все трубы разворочены.

Колдун неопределенно хмыкнул.

— А тут что у вас? — спросил он, когда Георгий Петрович влек его вдоль по прихожей.

— Здесь туалет, — объяснял на ходу Георгий Петрович. — И туда тоже нельзя. Там у нас канализацию прорвало, из унитаза всякая гадость лезла, так я унитаз старыми газетами забил и тряпками… А вот и кухня!

— А вот и чаек! — встретила Никифора Нина.

— Н-да… — промычал колдун, оглядывая кухню — ободранный потолок, обвалившийся кафель, наискось заклеенные стекла буфета, полное отсутствие занавесок и громадную дыру с обгоревшими краями на линолеуме — в центре комнаты. — Ничего себе у вас было веселье…

Георгий Петрович смущенно закашлялся, оттесняя Никифора к столу.

— Чаек… — предлагая колдуну стул, проговорила Нина, — сахар… Я хотела испечь что-нибудь, но боюсь подходить к плите. Вдруг она взорвется…

— Теперь, — усаживаясь за стол, авторитетно заявил колдун Никифор, — у вас ничего больше не взорвется.

Он вынул откуда-то из складок рясы большую записную книжку в черной кожаной обложке, украшенной символическим черепом и двумя скрещенными костями.