Значит, и сам Мейен побывал в роли бога не один раз – когда его осеняла очередная удачная догадка насчет тайн биоэволюции и когда он раскрывал эту тайну своим коллегам и ученикам. Или в ином случае: когда Мейен задавал кому-то из коллег особо трудный либо неожиданный вопрос об устройстве Природы. Такие вопросы и ответы направляют эволюцию ученого содружества – значит, ОНИ играют роль фотино, глюино или гравитино в той разновидности природного Вакуума, который мы называем Ноосферой… Хорошо, что Природа любит и УМЕЕТ повторяться! Хорошо, что она подчинила развитие физического Вакуума, Биосферы, Социума и ученого содружества очень похожим законам!

Благодаря этому математики, физики, биологи и историки познакомились на деле с бозонами и фермионами изучаемых ими природных сред задолго до того, как физики додумались до понятий «бозон» и «фермион» и начали сознательно искать их носителей. Например, геометры Эллады лихо превращали бозон в фермион, когда придумывали новую задачу на основе известных теорем. Превратить фермион в бозон еще проше: для этого нужно РЕШИТЬ поставленную задачу, ДОКАЗАТЬ или ОПРОВЕРГНУТЬ предложенную гипотезу. В любом случае уникальный ДВИЖИТЕЛЬ прогресса науки превратится в рядовое колесико научного механизма и закрутится в ряду прочих колес, высекая искры новых проблем при столкновениях со своими коллегами. Математики жили в таком режиме 25 веков, прежде чем «задачецентричная» концепция развития науки была признана всеми ее творцами и просветителями.

В России этот стиль работы внедрил Николай Лузин – ученик Гильберта, учитель Колмогорова и многих других богатырей. Затем ученики Колмогорова (Гельфанд и Шклярский, Арнольд и Леман) передали эту культуру огромному множеству школьников путем математических кружков и олимпиад. Ученики Петра Капицы и Льва Ландау перенесли культуру задач и турниров в физику в послевоенные годы – на гребне ядерной программы, когда в Москве рождался славный Физтех. Справедливо, что именно физтеховцы Гольдберг и Лихтман впервые предложили вниманию математиков новое понятие суперсимметрии, а питомец мехмата Березин обнаружил сходную структуру в методе вторичного квантования физических полей…

Сергей Мейен заразился «квантованием» теоретической биологии в таком же режиме – когда он перенимал культуру сомнения в «общеизвестных» истинах сперва у свирепого палеоботаника Марии Нейбург, а потом у бестрепетного энтомолога Александра Л юбишева. На юбилейной конференции давний соратник Мейена Юрий Чайковский сравнил «незримую школу» Любищева со школой Сократа в Афинах, а самому Мейену отвел в этой школе место Аристотеля. Действительно: от Платона Мейен отличался большой осторожностью в измышлении новых сущностей или гипотез. Но он охотно общался и с яркими платониками – в лице молодых математиков, которые на веселые укоры мэтра весело отшучивались: «Нет, мы не платоники, а платойизаторы!»

Так тянулся горячий и плодотворный диалог разноязыких и разношерстых научных пассионариев – типичных «холмов» и «седел» на графике функции Действия, зависящей от бесконечного семейства природных переменных величин. Конечно, большую часть слов диалога составляли «бозоны» – сиречь, сообщения о фактах, ранее не известных. Не зря замечено, что любой разговор между специалистами по ОБЪЕМУ на 90 процентов состоит из того, что один говорит, а другой ему верит. Но по ВАЖНОСТИ большую роль играют остальные 10 процентов диалога: когда один собеседник НЕ понимает сказанного и спрашивает, а другой отвечает, пытаясь сам понять, ЧЕГО не понял его партнер в речи, абсолютно ясной тому, кто ее произнес.

В итоге две разные картины мира в умах собеседников постепенно сближаются: таков результат больших и малых взрывов в развитии любой науки. Биографии ученых пассионариев – сиречь, «холмы» Действия – служат катализаторами этой реакции. ФЕРМ ИОНЫ, испускаемые холмами в момент перескока ученого мужа из холма в седло или в другой холм, – эти фермионы (будь то идеи Платона, аксиомы Евклида, принципы Ньютона или категории Линнея) становятся очередными «генами» в понятийном геноме науки, постепенно обрастая вторичными БОЗОНАМИ: новыми терминами и определениями, наблюдениями и экспериментами, уточняющими исходную гипотезу-фермион.

Не было ли сходного процесса в древней биосфере Земли? Там роль бозонов играли обычные (базовые) гены: они состоят из цепочек оснований в нити ДНК и колируют те или иные признаки фенотипа животных или растений, подчиняясь в процессе наследования хорошо известным правилам Менделя и другим законам «равновесной» генетики. Потеря равновесия означает ИЗМЕНЕНИЕ ПРАВИЛ той вековой игры генов, которая задает фенетическое разнообразие биосферы. Простейшие кванты такого изменения – гены-репрессоры, которые пробуждают «валентность» одних базовых генов и усыпляют экспрессию других отрезков ДНК. А что пробуждает либо усыпляет самих репрессоров? Неужели хоть здесь проявляется, наконец, АДАПТАЦИЯ к той среде, в которой организмы погибают или выживают, комфортно или конфликтно – в зависимости от экспрессии тех или иных базовых генов своей ДНК?

В славные годы рождения Новосибирского Академгородка дерзкий генетик Беляев начал опыты по отбору песцов и лисиц не столько на качество меха, сколько на их ПРИРУЧАЕ- МОСТЬ. Если добиться этого свойства, то зоотехника ценных, но нервных и злобных пушных зверей станет гораздо приятнее и выгоднее для пользователя-человека! Эффект смелого опыта оказался положителен, но сокрушителен. В обремененной присутствием человека популяции песцов проявилось великое множество разных мутантов. Одни стали ручными; другие – плешивыми; третьи заимели хвост колечком… Одним словом, взбудораженные песцы устремились по той трассе, на которую гораздо раньше них вступили многострадальные собаки. Но еще раньше эту трассу проложил человек – вернее, наш обезьяноподобный предок, претерпевший загадочные стрессы и мутации в глубинах Южной и Восточной Африки 1,2 и 3 миллиона лет назад.

Мы поныне испытываем и создаем друг другу сходные стрессы: либо в московских академических институтах, либо в геологических экспедициях на той или иной Тунгуске, либо на фронтах очередной войны. Кто выживает в этих условиях, тот приобретает шанс стать пассионарием и заметно воздействовать на эволюцию рода людского в целом и его ученого сословия, в частности. Такая судьба выпала двум упорным россиянам: Николаю Воронцову и Сергею Мейену, помянуть труды, страсти и успехи которых собрались их друзья в последнюю неделю XX века во многое повидавших аудиториях биофака МГУ и ГИН РАН. Спасибо тем, кто пришел туда и продолжил обучающий диалог пассионариев с того места, где он оборвался в прежнюю нашу встречу!

Кирилл Ефремов

Так писал Иосиф Бродский о том, чего не существует, даже когда придет пора, о том, чего не было даже и в мыслях людей, ведь грядущее овладело мечтами, лишь когда, собственно, и наступила эпоха Будущего. А до этого люди, не ведающие о ходе истории, едва осмеливались заглядывать в прошлое и почти не помышляли о завтрашнем дне. Только системное образование новой эры сумело привить представления о смене исторических эпох и напелило человека в завтрашний день.

Десятки тысяч лет – то есть всегда – человеческий род сопровождал культ Предков. Казалось бы, ныне он превратился в полузабытые верования, нашедшие последнее пристанище, скажем, в конфуцианстве или архивистике… Но на самом деле, все не так: любой, даже наисовременнейший среди нас экземпляр хранит «за левым плечом» несомненный культ Предков, привитый устаревающей системой образования. Школа до сих пор не столько наделяет знаниями и умениями, сколько пытается привить почтение к классикам. Всякий курс начинается со знакомства с признанными деятелями данного направления, с развитием их идей. Мы не изучали предметов, мы знакомились с успехами одноименных наук, причем с успехами классического (то есть ушедшего в прошлое, герменевтически постижимого) периода. Благородные портреты на стенах убеждали нас: вы, мол, карлики, стоящие на плечах гигантов. Однажды я использовал простой способ выделить реликты культа Предков у своей аудитории: у младших школьников спрашивал, какого росточка были великие писатели, а у студентов – какой средний рост был у людей прошлого (живших пять – десять тысяч лет назад). Разумеется, все это были великаны!