И в этот самый момент Рита завопила как ужаленная:
– Надежда Николаевна, мы прозевали!
– Что такое, Рита? – Надежда от испуга выронила зеркальце, в которое разглядывала свои запущенные брови, думая, что ими срочно нужно заняться, а времени нет. – Что мы прозевали?
– Ну как же, в файле у Анны Шиповой записано время встречи семнадцатое мая 17.30. А сейчас уже семнадцать сорок! Мы прозевали время встречи!
В волнении Рита не помнила, говорила ли она об этом раньше Надежде или нет, но некогда было разбираться. Надежда же решила принять все как должное и не обижаться.
– О господи! – Надежда схватилась за сердце, вскочила, бросилась к дверям, но возле самой двери остановилась, повернулась на сто восемьдесят градусов и захохотала:
– Что такое, почему вы смеетесь? – Рита смотрела на соседку в полной растерянности. – Ведь теперь мы ничего не узнаем! Получается, я зря сюда приехала!
– Извини, Ритуля. – Надежда Николаевна перестала смеяться и вытерла глаза кружевным платочком. – Этот смех чисто нервный, не волнуйся, мы никуда не опоздали. На твоих часах 17.40?
– Ну да. – Рита недоуменно пожала плечами.
– Значит, ты их не перевела в аэропорту. И я не перевела. У нас на часах – московское время. А по-местному сейчас еще только 15.40, так что у нас в запасе почти два часа.
– Действительно, – Рита облегченно вздохнула, – что-то я плохо соображаю, наверное, на меня Париж так действует.
– Ну в любом случае времени не так уж много, нужно действовать, – Надежда взяла болванку с ключом и решительно направилась к выходу.
Бульвар Клиши, на который они вышли, был шумный, многолюдный, широкий, где на каждом шагу русским туристкам предлагали купить футболки с видами Парижа, сумки, путеводители, полуметровые бутерброды с тунцом или сыром, платья, зонты, подушки, шляпки, фотоаппараты, туфли и еще сотни разных вещей – недорогих, как убедилась Надежда, быстренько переведя в уме евро на рубли, но явно не самого лучшего качества. Торговали всем этим разнообразным барахлом преимущественно арабы. Надежда заметила, что этот район Парижа вообще населяли по большей части мусульмане, и это натолкнуло ее на перспективную идею, особенно когда она внимательно оглядела Риту, сбросившую ненавистный белокурый парик.
Заметив очередную лавчонку, торгующую цветастыми восточными нарядами, она затащила туда удивленную упирающуюся Риту и показала ей длинное платье из темно-малинового шелка с золотым шитьем.
– Тебе нужно купить что-нибудь в таком духе.
– Зачем? – удивилась Рита. – Я таких вещей не ношу!
– Это раньше ты их не носила, а сейчас придется! Шипова тебя в лицо знает, меня тоже, поэтому в нашем присутствии никакого разговора явно не получится, и мы ничего не узнаем. А если ты превратишься в знойную женщину Востока, каких вокруг тысячи – кто тебя узнает? Так что забудь о своих вкусах и быстренько превращайся в мусульманку.
Рита оценила идею, и через десять минут рядом с Надеждой Николаевной стояла стройная алжирская девушка в платье до полу и покрывале, закрывающем лицо до самых глаз. Живые яркие карие глаза нисколько не нарушали общего впечатления, и хозяин лавки, пузатый мусульманин с длинными усами, пришел в такой восторг от преображения русской дамы, что сделал ей огромную скидку.
– Вот теперь мы готовы к наружному наблюдению, – удовлетворенно произнесла Надежда, выходя из лавки, – а вот, кстати, и улица Жерандо.
Дамы свернули на узенькую улочку, прошли мимо индийского ресторана с резными дверями темного дерева и огромным медным слоном в витрине и увидели табличку с надписью Отель «Манифик».
Стараясь не бросаться в глаза, Надежда заглянула сквозь стеклянную дверь в холл отеля. Этот, с позволения сказать, холл был таким маленьким, что в нем едва ли поместились бы одновременно больше пяти человек. За стойкой дремал обычный для этого района молодой араб, а перед ним стояла Аня Шипова, занятая своим обычным делом – попытками успокоить своего несносного ребенка.
– Так, – Надежда вытащила из-за дверной ручки засунутую туда газету и, прикрыв ею лицо, как делают шпионы в кино, сказала Рите: – До назначенного времени осталось пять минут. В холле они разговаривать не будут, там слишком тесно, все видно и слышно каждое слово.
Одно из двух: или они поднимутся к ней в номер, или зайдут в какое-нибудь кафе поблизости. Я думаю, что второе более вероятно: человек, который придет на встречу, не захочет идти в номер… Хотя бы из-за ребенка. В кафе его можно занять каким-нибудь десертом и спокойно поговорить. Кроме того, номер может прослушиваться.
– А если он приедет на машине и сразу увезет их?
– Не будем думать о худшем. Мне кажется – тот, кто придет к ней, должен сначала хотя бы проверить, что она – именно та, кого он ждет, да и ей нужно дать время собраться. Излишняя поспешность всегда выглядит подозрительной. Так что, Ритуля, ты выходишь на первый план. Постарайся проследить за ней, а я буду поблизости… ну вот в этой кондитерской.
Надежда Николаевна зашла в маленький магазинчик напротив отеля и поняла, что с ее стороны это было большой ошибкой. На полках лежало столько пирожных, круассанов и булочек, что у нее засосало под ложечкой. Особенно восхитительно выглядели фруктовые корзиночки – по-французски «тар-фрюи» – с клубникой и ананасами, с малиной и киви, с персиками и ежевикой…
«Да, – подумала Надежда Николаевна, – черта с два в этой Франции похудеешь! Столько соблазнов, что скоро ни в одно платье не влезу! Как же эти подлые француженки умудряются не толстеть при наличии таких кондитерских магазинов на каждом углу!»
Оторвавшись от соблазнительных полок и выдержав все же характер, Надежда выглянула на улицу. Рита – то есть молодая мусульманка, закутанная до самых глаз, – внимательно изучала витрину винного магазина. С ней попыталась заговорить, явно в воспитательных целях, полная пожилая алжирка, но Рита изобразила глухонемую. В это время к дверям отеля подошел крупный рыжеволосый мужчина.
Рита чуть не уткнулась носом в витрину. Рыжий здоровяк вошел в отель и буквально через минуту вышел наружу, вежливо поддерживая под локоть Анну Шипову. Малолетний разбойник плелся следом, обдумывая очередной теракт.
Надежда облегченно вздохнула: пока ее расчет оправдывался.
Молодая мусульманка оторвалась от винной витрины, видимо, вспомнив завет аллаха, и тихонько тронулась за объектом наблюдения. Надежда напоследок с сожалением полюбовалась корзиночкой с малиной и ананасом и вышла из кондитерской, издали наблюдая за событиями.
Пройдя два квартала по улице Жерондо, Анна с ребенком и новым знакомым вошли в одно из бесчисленных маленьких кафе. Рита, чуть помедлив на пороге, зашла следом. Теперь Надежде оставалось только ждать. Она хотела вернуться в кондитерскую, но подумала, что это будет слишком тяжелым испытанием, и вместо этого заскочила в винный магазин, витрину которого только что изучала Рита.
Хозяин – араб, как и все вокруг, кроме Надежды, – о чем-то негромко разговаривал со своим соотечественником. Надежда разглядывала бутылки, краем глаза посматривая на улицу. Изучение ассортимента винного магазина оказалось неожиданно познавательным: она прочла надпись «Бордо» на бутылках белого вина. Прежде она думала, что бордо бывает только красным. Хозяин закончил беседу и подошел к посетительнице, задав ей по-французски какой-то вопрос, из которого она поняла лишь слово «мадам».
Ответив ему единственным французским словом, которое смогла вспомнить – «мерси», – она увидела в окно торопливо проходящую по улице Риту. Увернувшись от хозяина магазина, который в ответ на ее «мерси» разразился длинным трагическим монологом, Надежда Николаевна выскочила на улицу и окликнула свою молодую подругу. Рита сделала ей знак идти за ней и пошла вперед еще быстрее. Только выйдя на бульвар Клиши и смешавшись с толпой, она замедлила шаг, и Надежда поравнялась с ней.
– Ты куда так несешься?
– Они шли следом, и я не хотела, чтобы нас видели вместе.
