Тихій ропотъ обоихъ слушателей былъ отвѣтомъ. Особенно тронутымъ казался слуга.

— Молодой человѣкъ, — говорилъ Пэмбльчукъ, по старому помахивая рукой въ мою сторону, — вы идете къ Джозефу, и вотъ въ присутствіи этихъ людей я скажу вамъ, молодой человѣкъ, что вы должны сказать Джозефу. Скажите ему: «Джозефъ, я видѣлъ сегодня моего перваго благодѣтеля и виновника моего благополучія. Я не назову его имени, Джозефъ, но такъ его называютъ въ городѣ, и я видѣлъ этого человѣка».

— Божусь, что я его здѣсь не вижу, — отвѣчалъ я.

— Скажите это, и даже Джозефъ по всей вѣроятности удивится, — возразилъ Пэмбльчукъ.

— Вы въ немъ ошибаетесь, — сказалъ я. — Мнѣ лучше извѣстно, какой человѣкъ Джо.

— Скажите ему, — продолжалъ Пэмбльчукъ: «Джозефъ, я видѣлъ этого человѣка, и этотъ человѣкъ не питаетъ зла ни противъ васъ, ни противъ меня. Онъ знаетъ вашъ характеръ, Джозефъ, и ему хорошо извѣстны ваше упрямство и ваше невѣжество; и онъ знаетъ мой характеръ, Джозефъ, и знаетъ мою неблагодарность. Въ томъ, что я упалъ такъ низко, онъ видитъ перстъ Провидѣнія. Онъ видитъ этотъ перстъ, Джозефъ, видитъ его ясно. Этотъ перстъ начертилъ: Награда за неблагодарность къ первому благодѣтелю и виновнику благополучія. Но этотъ человѣкъ не раскаявается въ томъ, что сдѣлалъ, Джозефъ. Нисколько. То, что онъ сдѣлалъ — хорошо, великодушно, добродѣтельно, и онъ бы снова сдѣлалъ то же самое».

— Жаль, — презрительно сказалъ я, окончивъ завтракъ, — что этотъ человѣкъ не объяснилъ, что такое онъ сдѣлалъ и снова могъ бы сдѣлать.

— Господа! — обратился теперь Пэмбльчукъ къ хозяину и слугѣ. — Я ничего не имѣю противъ того, чтобы вы повторяли то, что говорятъ въ городѣ и за городомъ, что я поступилъ правильно, сдѣлалъ добро и могъ бы снова облагодѣтельствовать этого человѣка.

И съ этими словами обманщикъ пожалъ имъ руки и вышелъ изъ дома, оставивъ меня въ довольно непріятномъ настроеніи духа. Вскорѣ я тоже вышелъ изъ дома, и когда шелъ по улицѣ, то видѣлъ, какъ онъ собралъ у дверей своей лавки избранное общество, и какъ оно удостоило меня весьма недружелюбными взглядами, когда я проходилъ по другой сторонѣ улицы.

Но тѣмъ пріятнѣе было итти къ Бидди и къ Джо, и ихъ снисходительность сіяла ярче прежняго, если только это было возможно, отъ сравненія съ этимъ хвастливымъ лгуномъ.

Іюньская погода была очаровательна. Небо было голубое, жаворонки звенѣли высоко надъ зеленымъ полемъ, и вся эта мѣстность показалась мнѣ гораздо прекраснѣе и милѣе, чѣмъ когда-либо прежде.

Я никогда не видывалъ школы, гдѣ Бидди была учительницей; но маленькая тропинка, по которой я прошелъ въ деревню, тишины ради, вела какъ разъ мимо нея. Я былъ разочарованъ, найдя, что день праздничный, и школа пуста, и домикъ Бидди запертъ. Пріятная мечта увидѣть ее занятой своимъ ежедневнымъ дѣломъ, прежде, чѣмъ она замѣтитъ меня, носилась у меня въ умѣ; но надежда эта не осуществилась.

Кузница находилась не въ далекомъ разстояніи, и я шелъ къ ней подъ красивыми, зелеными липами, прислушиваясь къ стуку молота Джо. Долго спустя послѣ того, какъ мнѣ слѣдовало бы его услышать (мнѣ даже казалось, что я его слышу), я убѣдился, что это была одна мечта, и что все тихо. Липы были здѣсь, и терновые кусты тоже, и каштановыя деревья были на мѣстѣ, и ихъ листья привѣтливо шумѣли, когда я остановился, чтобы прислушаться; но звука молота Джо не было слышно.

Пугаясь самъ не зная чего, я дошелъ до того мѣста, откуда была видна кузница; я увидѣлъ ее наконецъ, но увидѣлъ, что она заперта. Ни сверкающаго огня, ни блестящаго дождя, ни искръ, ни шума мѣховъ;- все было пусто и тихо.

Но домъ не былъ пустъ; и я сейчасъ узналъ гостиную, потому что на окнѣ колыхались бѣлыя занавѣски, и окно было открыто и убрано цвѣтами. Я тихонько направился къ нему, намѣреваясь заглянуть черезъ окно, какъ вдругъ передо мной появились Джо и Бидди, они шли подъ руку.

Сначала Бидди вскрикнула, точно приняла меня за привидѣніе, но въ слѣдующій мигъ уже обнимала меня, и мы оба залились слезами. Она была такъ свѣжа и мила, а я былъ худъ и блѣденъ.

— Милая Бидди, какъ вы нарядны!

— Да, дорогой Пипъ.

— И Джо, какъ ты наряденъ!

— Да, дорогой Пипъ, старый дружище!

Я глядѣлъ на обоихъ, то на одного, то на другого, и тутъ…

— Сегодня день моей свадьбы, — вскричала Бидди въ порывѣ счастія: — я вышла замужъ за Джо!..

Я продалъ все, что у меня было, и отложилъ, сколько могъ, для уплаты своихъ долговъ; тѣ которые изъ моихъ кредиторовъ согласились, чтобы я уплачивалъ имъ долгъ въ разсрочку — и я наконецъ уѣхалъ изъ Англіи къ Герберту. По истеченіи мѣсяца, меня уже не было въ Англіи, а по истеченіи двухъ мѣсяцевъ я былъ писцомъ у хозяина Герберта — Кларикера и Ко, а черезъ четыре мѣсяца впервые принялъ на себя всю отвѣтственность за веденіе дѣла. Отецъ Клары умеръ, а Гербертъ уѣхалъ для того, чтобы съ нею обвѣнчаться, и я былъ оставленъ начальникомъ надъ всѣмъ дѣломъ, пока онъ не вернется назадъ.

Много лѣтъ прошло, прежде чѣмъ я сталъ товарищемъ Герберта; но я счастливо жилъ съ нимъ и его женой, и жилъ умѣренно, платилъ свои долги и велъ постоянную переписку съ Бидди и Джо. Но прежде, чѣмъ я сталъ третьимъ товарищемъ, хозяинъ Кларикеръ выдалъ меня Герберту и разсказалъ ему, какъ я далъ денегъ и устроилъ счастье своего друга.

Гербертъ былъ столь же тронутъ, какъ и удивленъ, и дружба наша съ этимъ дорогимъ человѣкомъ стала еще крѣпче. Въ заключеніе я не хочу оставить читателя подъ такимъ впечатлѣніемъ, будто бы мы много зарабатывали торговлей и загребали груды денегъ. Мы вели небольшое дѣло, но работали честно и нашей удачей были обязаны бодрой и смышленной предпріимчивости Герберта; я часто удивлялся, какъ могъ я думать, что онъ неспособенъ къ дѣлу, пока въ одинъ прекрасный день меня не озарила мысль, что, быть можетъ, неспособность таилась вовсе не въ немъ, а во мнѣ самомъ.

Въ продолженіе одиннадцати лѣтъ я не видѣлъ ни Джо, ни Бидди, хотя думалъ о нихъ очень часто. Но вотъ, въ одинъ декабрьскій вечеръ, часъ или два спустя по наступленіи сумерекъ, я тихонько взялся за ручку старой кухонной двери. Я такъ тихо дотронулся до нея, что меня не слыхали, и я заглянулъ въ кухню, никѣмъ не замѣченный. На старомъ мѣстѣ, въ кухнѣ у очага, такой же загорѣлый и сильный, какъ и всегда, хотя слегка посѣдѣвшій, сидѣлъ Джо и курилъ трубку, и тамъ же въ углу, загороженный ногою Джо, сидѣлъ на моемъ собственномъ креслѣ — я самъ!

— Мы назвали его Пипомъ въ честь твою, дружище, — сказалъ Джо въ восторгѣ, когда я сѣлъ на другой стулъ около ребенка, — мы надѣялись, что когда онъ вырастетъ, то будетъ похожъ на тебя, и думаемъ, что такъ я будетъ.

Я тоже такъ думалъ и взялъ его съ собой на прогулку на другой день утромъ, и мы много разговаривали, отлично понимая другъ друга. Я сводилъ его на кладбище и посадилъ на знакомую гробницу, и онъ показалъ мнѣ плиту, которой была покрыта могила Филиппа Пирипа, покойнаго прихожанина здѣшняго прихода, а также его жены Джорджіаны.

— Бидди, — сказалъ я, когда разговаривалъ съ нею послѣ обѣда, въ то время, какъ ея маленькая дѣвочка лежала у нея на колѣняхъ, — вы должны отдать мнѣ Пипа, или, по крайней мѣрѣ, поручить его мнѣ на время.

— Нѣтъ, нѣтъ, — мягко отвѣчала Бидди. — Вы должны жениться.

— Тоже самое говорятъ Гербертъ и Клара, но не думаю, чтобы я когда-нибудь женился, Бидди. Я такъ сжился съ ними, что врядъ ли это возможно. Я уже сталъ пожилымъ холостякомъ.

Бидди поглядѣла на своего младенца и поднесла его ручку къ своимъ губамъ, а затѣмъ протянула мнѣ добрую, материнскую руку, которою только что держала ручку младенца. Было нѣчто весьма краснорѣчивое въ этомъ движеніи и въ легкомъ прикосновеніи обручальнаго кольца.

— Милый Пипъ, — сказала Бидди, — увѣрены ли вы, что не тоскуете по ней?

— О, нѣтъ, и не думаю, Бидди.

— Скажите мнѣ, какъ старому, старому другу. Вы совсѣмъ позабыли ее?