Любовь усаживается в кресло

смотрит невыразимыми глазами,

улыбается многозначительно;

ждет от меня песни

моими пленяясь снами,

их собирает рачительно.

Девочка-подросток втайне от всех красит себе лицо.

В спальню врывается оранжевый попугай.

Радостный младенец с громким чмоканьем сосет пустышку.

На родине пареной репы

тулуп — естественная одежда

зимой, а сапоги — летом,

колени в любой сезон выглядят непристойно,

поскольку напоминают о том, что между,

и никогда не кончится память о войнах.

… ты держала в руках своих красную розу,

наблюдала, как та засыхает без капли воды,

и не видела в этом особой беды,

и стихи моих взглядов легко принимала за прозу.

Когда небо из черного становится серым,

и на востоке меркнут яркие звезды,

в душу человека приходит тревога,

и какой бы он ни был дотоле веры

отступать и молиться бывает поздно —

его призывает к себе Дорога.

Низшие формы сознания

привлекают мое внимание:

лампа с шеей вопросительным знаком,

листок бумаги, до букв лаком,

шарик, на нем рисующий кренделя,

но не в забаву, а читателя для.

Не верующим в Бога и судьбу

Всевышний оставляет все возможности

поверить в независимость свою.

И дует каждый во свою дуду,

и думает о личной осторожности,

и строит хату на краю.

Если у человека светятся глаза в темноте,

то это, наверное, просто кот, —

или совсем влюблен.

Вся мудрость царя Соломона

поцелуя не стоит возлюбленной,

прошедшей его воспитание.

Нас с тобою судьба разлучила,

ошиблась на пару столетий,

разделила океанским простором,

а потом нам плот сколотила

и на крае белого света

построила домик, в котором

жить-поживать разрешила.

Твоего дыхания невесомо облако

жизнь мою наполнило серебристой радугой;

не хожу, а плаваю, счастлив до безумия,

взор куда ни падает — всюду откровение.

Оказавшись на известном расстоянии,

рифмы делаются несколько скромнее,

выше ценят качество созвучия.

Мы сидим с тобою на диване, и

выразить словами не умеем

чувства обоюдные летучие.

Сочиню я песню длинную,

буду петь тебе нескончаемо

про любовь мою вековечную,

про судьбу мою серпантинную,

про чело мое опечаленно

и про жизнь мою быстротечную.

Чем больше я люблю, тем менее размер

моих стихов меня смущает, и наличье рифмы

не кажется совсем необходимым, и вниманье

все больше привлекают твои губы, глаза и волосы,

сначала в фас, а можно — в профиль.

… расстояние нас разделило,

заботы бренного мира.

Мечтаю тебя увидеть,

нежно тронуть ладонью,

окунуться в сияние глаз

никому не известного цвета.

По причине со тобой расставания

одинешенек сижу на диване я.

Все-то помыслы мои миленькой расцвечены.

Дуб качается стоит, бурей изувеченный.

Вьюга снега намела выше крыши.

Нас с тобой судьба свела тише мыши.

Как бы вроде бы она не при чем тут —

колданула и ушла, свесив челку.

Любовь к тебе — это наваждение,

когда тревоги исчезают неизвестно куда,

снег кажется Божественным покрывалом,

а холод — так же присущим миру,

как сияние — твоим глазам.

Пою любимой шею лебединую,

щеки две розовых и губы бантиком,

глаза распахнуты на мир внимательно —

приметы юности невинные.

Лютые сибирские морозы

падают до самого нуля,

жизненные жгучие вопросы

вовсе не доходят до меня,

только ты глазищами поведешь своими,

бросишь сердце запросто из огня в полымя.

Счастье ходит на мягких лапах,

обнимает меня за шею,

шепчет всякие небылицы,

обещает встречу с любимой.