Я винил в этой болезни Джулиана Карра. Если бы только он предоставил нам медицинские ресурсы “Бьюкэнен”, когда я просил. Если бы только он не упоминал рот Люси Хинтон. Я задавил двадцать первую сигарету за день и закурил двадцать вторую.

— Дай мне пачку, — сказал Джулиан. — Ты знаешь, что это не по правилам.

— Джулиан, я не твоя статистика.

— Дай мне пачку.

— Я не твой подопытный кролик. Я наделен свободой выбора.

— Нет. За это мы тебе и платим.

Я затянулся еще раз, а Джулиан глубоко вздохнул и выругался. Он наклонился вперед, схватил сигарету из прозрачной коробки на столике, закурил и глубоко затянулся. Попросил не пялиться так изумленно.

— Ты же вроде как бросил, — сказал я.

— Я убиваю группу мозговых клеток, — сказал он. — Чтобы низвести себя до среднего уровня. — Он выпустил дым через нос. — Думаешь, я сплошь пиджак и галстук, а? Думаешь, вот и все, чем я стал. Знаешь, вообще-то у меня тоже есть трудности.

— Конечно. Чью бы жизнь разрушить следующей.

Он взглянул на кончик сигареты, скорчил рожу и раздавил ее в пепельнице.

— Пролежали в этой коробке бог знает сколько. Дай-ка мне “Кармен”.

Я протянул ему “Кармен” и посмотрел, как он закуривает.

— А я-то думал, ты бросил, — сказал я.

— Мне нынче туго приходится.

— Я сейчас расплáчусь.

— Пожалуйста, Грегори, будь помягче.

— С чего бы?

— От меня ушла жена.

Я хотел закурить еще одну сигарету, но пачка “Кармен” теперь была у Джулиана, а я не хотел у него просить.

— Мне очень жаль, — сказал я.

Он пожал плечами:

— Такова любовь.

— И семейная жизнь, — сказал я.

— Теперь мы в одинаковом положении, Грегори. Мы оба одиноки.

— Говори за себя.

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Я не одинок, Джулиан. Это не одно и то же.

— Что ты делаешь по вечерам?

Сказав это, он резко затянулся, поэтому я не понял, серьезно он или нет.

— Ты бы иногда заходил ко мне, — пробормотал Джулиан, и тут я подумал, что он это всерьез. — Мы бы заказали пиццу. — Как будто пласт боли поднимался на поверхность, позабыв о своем весе. — Одинокие мужчины так и поступают, да?

— Не знаю, Джулиан. Я живу с Тео.

— Ты мой самый старый друг, — сказал Джулиан. — А я тебе даже не нравлюсь.

— Я никогда не говорил, что ты мне не нравишься.

— Скажи мне, почему я тебе не нравлюсь.

— Ладно. Люси Хинтон. Рот Люси Хинтон.

— У нее был восхитительный рот.

— Не делай этого, Джулиан. Не издевайся надо мной. Что она делала своим ртом?

— Ела, говорила, не знаю, курила. Он был восхитителен, вот и все.

— Так ты с ней целовался?

— Нет. Хотел, но не вышло. В основном она целовалась с тобой.

— Так ты с ней никогда не целовался?

— Никогда, — сказал он. — Но всегда хотел.

Он так это сказал, что я ему поверил. Впервые за все время, что я знал Джулиана, я ощутил свое превосходство над ним и понял, что это мне нравится. Мне даже стало немного жаль его, но я поднялся выше этого.

— Люси Хинтон, — сказал я. — Она была одной из величайших целовальщиц всех времен.

— Я делал ужасные вещи, — говорит Уолтер. — Я крутил сигареты из страниц армейской Библии.

— Не ты один.

— Я выкурил весь Новый Завет. И я не должен был убивать мать Эмми. Господи, я убил свою собственную жену.

— Это сделал не ты. Не глупи.

— Пассивное курение. — Уолтер выглядит мрачнее тучи. — У нее не было шансов.

Без Эмми и членов Клуба самоубийц плакаты, снимки и изречение Парацельса над дверью четче. Мы с Уолтером впервые за несколько дней остались наедине, и поскольку он вежливо меня просит, я даю ему кое-что почитать. К сожалению, в своем кремово-белом стетсоне он совсем не выглядит счастливее. Он поднимает голову и говорит:

— Эта девушка Люси. Тебе не стоило так поступать.

— Знаю. Но теперь с этим покончено, как и с сигаретами. Все в прошлом.

— Тебе стоит почаще выбираться. Эмми права.

— А тебе стоит бросить курить. Эмми права.

— Что ж, она права. Вот это тоже кошмар. Мне было сорок пять, когда она родилась, но я бы изменился, будь я моложе. Я бы бросил. Она была такая красавица, совсем как ее мать.

— Это ничего бы не изменило.

— Как знать? Все мы хотим стать лучше, чем мы есть, даже Стелла.

— Пожалуйста, Уолтер, я уже по горло сыт рассказами про Стеллу.

— За словом в карман не лезет.

— Никто не заставит меня с ней встречаться.

— И хорошенькая.

— Только если я сам этого не захочу.

— Восхитительна как “МСС”.

— Уолтер, где твои манеры?

— Ладно, она мымра.

— Правда?

— Выясни сам.

— Я ей наверняка не понравлюсь.

— Ты наверняка прав. Это тебе не сигарета. Удовольствие не гарантируется.

— Я хочу сигарету.

— Ты хочешь удовольствия, а это не одно и то же.

— Нет, я действительно хочу сигарету. Ну то есть — прямо сейчас.

Уолтер швыряет мне страницы, которые я ему дал, и советует вместо этого что-нибудь записать, поэтому я прошу его рассказать мне историю, и он тут же начинает с 1916 года, утра битвы на Сомме.

Он — рядовой Черной стражи, его взводу приказано выстроиться в шеренгу перед младшим лейтенантом королевских драгун. Продрогший, вымокший и уставший взвод марширует прочь от окопов. На заброшенной ферме Уолтеру и остальным солдатам приказывают привести оружие в боевую готовность, а перед ними выталкивают проворовавшегося снабженца. Ему связывают руки за спиной и ставят к разрушенной стенке фермы. Ему завязывают глаза. Он дрожит с головы до ног, и о последней просьбе его не спрашивают. Ему дают сигарету. Его зубы так стучат, что, когда сигарету вставляют ему в губы, он перекусывает ее пополам. Он в ужасе выплевывает крошки табака, чуть не попав в офицера, который в омерзении отступает и дает приказ открыть огонь.

Уолтер вместе с остальным взводом расстреливает неизвестного вора. Правосудие тут ни при чем. Офицер не валится замертво от пассивного курения. Не делает он и ошибки военных времен — не зажигает третьей спички. Он раздает дополнительный табачный паек — плату за расстрел.

Уолтер вспоминает, как курил расстрельные сигареты, и делал это по той же причине, что и все остальные: когда не мучился от скуки, он, как и все, боялся умереть. Потому что в разгаре войны только это он мог и хотеть, и получить. Потому что лишь очень уверенный и очень глупый человек отказывался от возможности обрести утешение.

А сейчас люди воображают, будто поступают иначе.

Доктор и миссис Джулиан Карр жили на улице, где стояли отделенные друг от друга дома — более прогрессивный вариант улицы, где жили мои родители. Теперь Джулиан жил там один. Хотя я понял, что сами по себе вещи не обеспечивают счастья, дом Джулиана довольно убедительно это счастье имитировал, и у меня сложилось впечатление, будто Джулиан кому-то платил, чтобы его дом поддерживали неизменным с тех пор, как ушла Джулианова жена. По-моему, это печально. Когда я пришел, Джулиан говорил по телефону, и у меня было время хорошенько рассмотреть свадебные снимки на каминной полке. У Люси Карр были волосы до плеч и прекрасная улыбка, но глаза слишком голубые, а волосы — очень светлые.

— Извини, — сказал Джулиан. — В наше время трудно скрыться от людей. — Едва он начал ослаблять галстук, как телефон опять затрезвонил.

На столике лежал журнал “Мир табака”. Я перелистал его и обнаружил статью, превозносившую расправу Джулиана с демонстрантами из ЛЕГКОЕ. Журнал вышел больше года назад, и на снимке Центр серел, точно ядерная установка. Я швырнул его на столик и подумал, зачем я сюда пришел. Отчасти потому, что меня пригласили, и потому что не знал, как отказаться — не позволило досадное чувство приличий, унаследованное от родителей. Но еще мне не терпелось укрепить свое превосходство над Джулианом, потому что он никогда не целовал Люси Хинтон.