Андрей подхватил телефон с полки и демонстративно скрылся в своей комнате.

— Да, слушаю.

— Андрей Сергеевич Коротков? — серьезно поинтересовался мужской голос.

— Да.

Неожиданно в трубке рассмеялись:

— Здорово, Андрей Сергеевич! Наслышан, наслышан! Был у меня разговор с твоим отцом. Хо-о-роший он у тебя мужик! Чекнарев Борис Иванович мое имя. Запомнил?

— Запомнил.

— Ну и ладненько! Что ж, друг ситный, приходи, поговорим, как решить твою задачку. Завтра к пяти можешь подъехать?

— Смогу. А куда?

Чекнарев назвал адрес здания МВД, и Андрей чуть не свистнул вслух.

— Я закажу пропуск, и у поста тебя будет ждать мой помощник, — рокотал Борис Иванович. — Ну, все, бывай, Ромео!

В трубке зазвучали гудки.

Мать перешла в «атаку» сразу, стоило лишь ему выйти из комнаты:

— Кто это? Я тебя спрашиваю!

— Я должен дать отчет устно или в письменной форме? — равнодушно спросил Андрей, вынося телефон в прихожую.

— Хамство никогда и никого не украшало, мой дорогой.

— Склонность к слежке — тоже, — парировал он.

— Я мать, и имею право знать, что происходит с моим сыном.

— А что происходит с твоим сыном? Он начал мутировать, как оборотень? — Андрей лениво направился на кухню, открыл холодильник, налил в стакан минеральную воду.

— Сядь! — потребовала Маргарита Львовна. — Я должна с тобой серьезно поговорить.

Андрей послушно сел на табурет.

— Слушаю.

Мать налила минералку и себе, тяжело опустилась рядом. В ее голове вертелись тяжелые, неуместные, казенные фразы, годившиеся для совещаний на работе и совершенно непригодные для разговора с девятнадцатилетним сыном. Наступила неловкая пауза.

— Я слушаю, — повторил он, отхлебнув из стакана.

— Не торопи меня! — воскликнула мать. — Это не так просто! Я… я долго откладывала, но, видимо, необходимость такого разговора уже назрела… Мне звонили из университета. Я хочу знать, что происходит, Андрей! Ты совсем не думаешь об учебе! Больше того, ходят слухи (хотя я и не верю в их достоверность), что все это из-за какой-то девочки!

— А почему ты думаешь, что это не так? — спросил Андрей, не теряя хладнокровия, но внутренне напрягся.

— Что? — лицо матери сморщилось, как у старухи, которая глуховата на одно ухо. — Ты серьезно хочешь мне сказать, что какая-то девица, которая поговорила с тобой пять минут и которую ты совершенно не знаешь, явилась причиной всех этих твоих… метаний?

Андрей вздрогнул, но не подал вида. У матери были очень хорошие источники.

— Мне просто интересно, почему ты исключаешь такую возможность?

— Потому что это чушь несусветная! — мать вскочила и заходила по кухне, как, вероятно, привыкла это делать перед своими подчиненными в кабинете. — Бред разгоряченных гормонов! Воспаленное воображение юнца, еще ничего не смыслящего в этой жизни! Выбрось это из головы и подумай об учебе! Сейчас только это должно занимать тебя! Все остальное — чушь и блажь! Именно сейчас ты закладываешь основу фундамента всей своей дальнейшей жизни…

(«Не позволяй ей подсчитывать твои убытки…»)

— … все мы были молодыми. Много чувств, много желаний, много соблазнов, но мы находили в себе силы не размениваться на мелочи. Мы шли к цели…

— Какой цели, мама? — остановил поток ее казенно-канцелярских слов Андрей. — Это твоя цель? — Он обвел руками пространство. — Вы с папой — как чужие. Не потому ли, что ты шла к своей «цели», считая все остальное «мелочью». И вообще, я сомневаюсь, что у тебя были когда-то какие-то чувства и соблазны. В программу твоей жизни они не вписывались, мама. Они были лишними.

— Как ты говоришь с матерью! — на ее лице был написан ужас. — Это отец тебя научил, да?

Андрей встал и пошел в прихожую, снял с вешалки куртку. За ним разъяренной амазонкой неслась мать.

— Я тебя спрашиваю! Это отец?

— Видеть очевидное не нужны чужие глаза.

— Андрей! Вернись! — слышалось за захлопнувшейся дверью.

Огромными прыжками, игнорируя лифт, он сбежал на два этажа ниже и прислонился спиной к холодной бетонной стене.

— Андрей! — раздалось оглушительное.

Он закрыл глаза и промолчал.

«Андрей! Вернись!» — этот вопль донесся до него через годы. Мать хотела вернуть его себе «под крылышко», «раздавить микрокалькулятором», подчинить своему пониманию жизни. Но именно тогда она упустила его, как упускает неудачник-ковбой норовистого мустанга. Это потрясло Маргариту Львовну. И она задавалась вопросом, как ее сын мог с такой легкостью разорвать прочную паутину из здравого смысла и соображений элементарной необходимости. Необходимости «делать самое важное», идти к цели, не оглядываясь по сторонам.

Конечно, в этом был виноват отец, являвшийся живым примером того, что может человек, слишком озабоченный собственными чувствами и внутренними метаниями. Вернее, примером того, что не может такой человек, ибо это она сделала из вечного МНС в каком-то задрипанном НИИ уважаемого чиновника в министерстве! Своими руками слепила из него человека, о которого не вытирают ноги все кому не лень. Спасла его от него самого, как спасают неразумное дитя, старающееся потрогать огонь руками. Теперь сын! Весь в папочку! Чувства! Увлечения! Страстишки! Где же она ошиблась? В чем?

С самых пеленок она учила своего сына расчету, жизненным формулам здравого смысла. И что получила в результате? Копию отца-хлюпика! Только куда более норовистую, куда менее покладистую! Кошмарное сочетание бурлящих страстей, невероятного упрямства и этакого тонкого интеллигентного лицемерия!

Испорченный ребенок! Откуда у него такой характер? Наверное, проклятые гены — и ее, и его отца, — смешавшиеся в причудливом варианте.

Но сдаваться Маргарита Львовна не собиралась. Все было не так уж плохо. Сын не знал этой девушки. Не знал, где она живет. Ничего о ней не знал! Перебесится, помучается… и все пройдет. Конечно, на ее месте может оказаться другая, но тогда Маргарита Львовна будет уже бороться не с тенями, а с реальным человеком, имеющим точное местожительство.

Маргарита Львовна недооценила своего сына. И в этом заключалась очередная ее ошибка.

Андрей отправился в МВД сразу после лекций. В огромных дверях его задержал человек в форме, спросил по какому делу и к кому. Поинтересовался документами.

Когда Андрей уже потерял надежду встретиться с Борисом Ивановичем, к ним по лестнице сбежал человек в штатском, спрашивая на ходу:

— Вы Андрей Коротков? Отлично. Сержант, он со мной. Вот его пропуск.

Передав сержанту бумажку, человек увел его вглубь здания. Они молча шли по длинным коридорам, устланным красными ковровыми дорожками. Человек коротко здоровался со встречными, кому-то, походя, жал руку.

Вскоре они вошли в дверь, обитую кожей, с табличкой «Приемная». Они оказались в светлой комнате. За столом у окна сидела женщина и что-то печатала. Солнечные лучи отражались от янтарного паркета. Стулья у стен пустовали. Справа была еще одна дверь с красной табличкой, на которой золотыми буквами было выведено «Зам. нач. отдела Чекнарев Б. И.». Человек в штатском подвел его к этой двери и вопросительно взглянул на женщину за столом.

— Борис Иванович ждет, — важно кивнула она, и ее губы чуть-чуть тронула улыбка.

Человек открыл дверь. За ней оказался маленький тамбур и еще одна дверь. В нее штатский постучал, вошел сам.

— Разрешите, товарищ подполковник?

— Пришел? — раздался из глубины кабинета знакомый голос.

— Пришел.

— Давай его сюда.

Андрей оказался в большом помещении со всеми атрибутами принадлежности к государственной службе человека, здесь обитавшего. Стол буквой «Т», стулья у стен, телевизор, книжные шкафы и неизменная аура власти.

Во главе стола, среди телефонов и письменных принадлежностей, сидел Борис Иванович Чекнарев. Тоже в цивильном костюме (к удивлению Андрея). Мужчина лет пятидесяти, седой, с крупными чертами лица. Типичный начальник. Типичный кабинет.