Нисколько не был похож на шутника человек с неприятным голосом. Солиден был, ростом выше среднего, пышноволос. Манеры имел значительные. Шею держал так, словно всё время хотел отстраниться от собеседника, чтоб рассмотреть получше. «Но, может, просто от дальнозоркости, – отметил инспектор. – Лицо вытянутое, подбородок с ямкой, нос длинный, прямой, глаза серые. Смотрит как-то стеклянно. Определённо дальнозоркость. Борода стрижена, одет тщательно. Кажется, склонен к самолюбованию. Это и есть Горин?»
– Да я понимаю, что не до шуток, – ответил Дмитрий Станиславович, окутавшись дымом. – Я просто не верю, чтоб он сам на такое решился. Из всех видов интеллектуального самоубийства этот способ самый изуверский. Да и зачем? Пф-ф!
«Самоубийства? Ещё один труп?» – ужаснулся инспектор и полез вперёд без оглядки на приличия.
– Позвольте! Дайте пройти! Ян Алексеевич!
Оба повернули к нему головы. Дмитрий Станиславович – плотный, какой-то даже квадратный пожилой мужчина, повёл плечом, отступил, дал дорогу, изрядно потеснив при этом соседей. «А, приятель индианочки!» – сказал он без тени улыбки. Видно, не до приятелей Инны Гладких ему и вообще ни до кого – напряжённо что-то обдумывал. Инспектору недосуг было разбираться в причинах задумчивости психофизика, требовалось немедленно поговорить с директором. Смертей хватит.
– Ян Алексеевич Горин? – обратился он к рыжеволосому. – Я вынужден сообщить вам, что Совет по борьбе с распространением запрещённых технологий принял решение установить в вашем институте особый режим. Нужно немедленно предупредить всех сотрудников, чтобы исключить возможные коллизии.
Володю подвергли тщательному осмотру, потом он услышал:
– Кто вы такой?
Тон оставлял желать лучшего. В холле стало тихо.
«С чего это он так высокомерно?» – удивился инспектор и ответил:
– Инспектор особого отдела Совета. Называйте меня Владимиром.
– Я полагал, что буду иметь дело с… – рыжеволосый осёкся, пробормотал в сторону: «Особый отдел? Не ожидал. Доверяй, но проверяй», – потом потребовал:
– Документы!
«Первый, кто усомнился, – отметил Володя, протягивая карточку. – Это надо запомнить. Но, может быть, просто из любви к порядку? Да. На фото – ноль внимания».
– Что значит специальный режим, Ниночка? – спросили рядом.
Владимир забрал карточку, отметил, что ледок в серых глазах директора подтаял, стало заметно беспокойство, вполне понятное, если учесть обстоятельства.
– Господин Горин… – начал инспектор.
Договорить ему не дали.
– Кхе! Кто здесь Горин?
– Вы ошибаетесь, господин инспектор, я не Горин. Я Сухарев. Андрей Николаевич. Заместитель Яна Алексеевича. В силу некоторых обстоятельств вам придётся иметь дело со мной.
– Андрюша! – крикнули поодаль. «Это Инна», – узнал инспектор. Сухарев повернулся на голос.
– Андрей, я ничего не понимаю! Что-то случилось с массивами! Ты слышишь?!
– Да, – едва шевельнув губами, сказал Сухарев.
– Я ничего не меняла, это не я! – с отчаянием голосила индианка, всё громче и громче. – Я подставила в тензор, просто проверить хотела! И «Аристо» мои коэффициенты принял! Мне Светлана Васильевна разрешила! А теперь… Андрей!
Центр зала очистился сам собой, люди жались к стенам, только Дмитрий Станиславович с места не тронулся да Сухарев да ещё Володя, поскольку всё равно не понимал, что произошло.
– А теперь там ничего нет! – страшным голосом выкрикнула Инна.
– Кто-то затёр массивы. Какой-то паршивец, – сквозь зубы выцедил Андрей Николаевич. Инспектора смерил взглядом с ног до головы.
Инспектор сказал:
– Послушайте, вы, заместитель Яна! Бросьте ломать комедию и объяснитесь толком. Почему я должен выслушивать оскорбления сначала от заведующей отделом, потом от заместителя директора, вместо того чтобы поговорить с ним самим? Вы хотите взять на себя ответственность за последствия? Потрудитесь тогда выполнить распоряжение Совета о специальном режиме и оповестить сотрудников института, что с семнадцати тридцати сего дня и вплоть до особого распоряжения никто не имеет права покидать территорию института. Запрещено передавать информацию, оборудование и материалы наружу. Считаю долгом предупредить, что бойцы спецподразделений получили приказ применять к нарушителям режима любые меры вплоть до крайних. Когда я говорю о передаче информации, подразумеваю любые данные и любой способ передачи, включая сигнальщиков и почтовых голубей. Предупреждаю, эфир сканируется постоянно, не рекомендую пытаться установить связь в любом частотном диапазоне.
– Добро пожаловать в концентрационный лагерь, – сказали в толпе.
– За что нас удостоили такой чести? – спокойно спросил старый психофизик, держа на отлёте погасшую трубку.
– Совет получил информацию, что научная работа Яна Алексеевича Горина представляет опасность для человечества.
– Проинформировал же кто-то.
– А мой Петя утром уехал в Венецию.
– Считайте, вы теперь в разводе.
– Глупые шутки, зая, ты бы лучше помолчал.
– Говорил я…
– Андрей, ты не понял?! – сказала Инна. – Всё затёрто, пусто! Слои, поля состояний, поля отношений, матрицы связей, семантическая база, всё!
– Но когда я собирался сюда, всё это было на месте, – пробормотал Сухарев, глядя поверх голов. – Ты не ошиблась, Инка?
– Сам посмотри, – простонала девушка.
Инспектор посторонился, чтобы Андрей Николаевич не задел его плечом.
– Над чем он работает? – спросил Владимир у психофизика, флегматично прочищавшего трубку ёршиком.
– Собираете сведения? Над тем же, над чем и все мы. Изучает человека.
– То есть? Мне казалось, этот предмет далёк от математики и теоретической физики.
– А он, видите ли, ближе, чем вам казалось. Принято считать, что физика теперь занимается одной теорией гравитации. Всеми этими гиперструнами, петлями… Чем там ещё? Динамической триангуляцей. Но, как видите, остались ещё ископаемые физики, которым интересно, что внутри.
– Внутри чего?
– Внутри кого. Себя. Впрочем, лично до меня не дошла очередь, начальство не позволяет. Начальство решило начать с себя, и, кажется, преуспело в начинании.
– Вы о Сухареве? – Володя спросил нарочито небрежно, следя за реакцией собеседника.
– Вообще-то Андрей Николаевич всего лишь вождь племени топографов мозга. Видите, как индианка на него смотрит? Я про Горина.
Володя оглянулся и отметил – Инна, если и не боготворила Сухарева, кумиром его сделала. Надо сказать, вытянутая физиономия Андрея Николаевича более всего напоминала теперь лик идола. Та же рельефность черт, оттенённая мертвенной экранной подсветкой, та же деревянная неподвижность.
– Формально он заместитель директора и, если принять во внимание то, что случилось с Яном, – бубнил психофизик, – действительно пролез в директора. Теперь именно его вам придётся казнить за фокусы Горина. А Ян, выходит, сам наказал себя за…
– Что?! Горин покончил с собой?!
– Пусти… те пиджак. Экий вы, – кхм! – вспыльчивый. А я-то думал, холерики среди секретных сотрудников не встречаются. Покончил, но не окончательно. Правду сказать, лично я предпочёл бы смерть, но каждому своё.
– Прошу внимания! – возгласил Сухарев.
Володя выпустил лацкан пиджака Дмитрия Станиславовича, повернулся и обнаружил новоиспечённого директора в двух шагах от себя. «Быстро очухался; хоть лик деревянный, но духом упруг. Кажется, хочет перехватить инициативу. Ну-ну. А вы, господин инспектор, наблюдайте и слушайте. Что всё-таки с Яном? Каким боком его работа прислонилась к топографии мозга? Чем он занимался? Метризуемые пространства… Джей-преобразования… Вместо разговоров по делу приходится копаться в какой-то уголовной дряни. В человека заглядывать. Тьфу!»
– Прошу внимания! – повторил заместитель Яна. – Обстоятельства, вынудившие меня принять полномочия директора…
Собрание ответило невнятным ропотом.
– Я говорю, – возвысил голос Сухарев, – что временная, я подчёркиваю, временная недееспособность Яна Алексеевича вынуждает меня принять его полномочия. Чтобы исключить кривотолки, разъясню: всем вам хорошо известно, что Ян Алексеевич проводил на собственном мозге серию опытов по неразрушающему сканированию и декодированию массивов информации. Я прошу, помолчите! Теперь нет смысла скрывать. Все мы в той или иной степени причастны к работе, и по мнению этих господ (Сухарев указал на инспектора) виновны. Институт блокирован. Насколько я понимаю, до окончания расследования мы под арестом.
