— Привет, старик.
— Что у тебя в руке?
— Да так, валялось на дороге. Нно, не балуй.
Окороти-ка, слышь, своих амбалов.
Давай вперед поговорим на ветерке.
— Давай.
— Что дома?
— Я не знаю где твой дом.
— Не знаешь? Блин. (Короткий выпад слева)
— Ах, так. Дешевой славы захотел, шалава.
Стань здесь. (Становятся в позицию один.
Становятся. Садятся. Встают из-за стола.
На мрамор сыплют пепел)
— Что? ЗамОхал?
Давно ты, парень, братской помощи не нюхал
из арамейского котла.
Давно в твоем краю бесплатное метро,
как крыса по тебе не пробегало
и ведомость хозяйственного мыла
не плавала в бачке, как видимость утрат.
Пора, мой друг, пора!
И так мы дали фору.
(Дерутся. Курят. Опрокидывают трамвай)
— Что? Изувечил? Не переживай,
тебя же похоронят под фанфары.
Причешут, склеят. Будешь, как живой.
Причешут, склеят. Если мухи не склюют,
со мною спутав.
— Есть еще вопросы? (Вопросов нет.
Есть дротики, обрезы. Есть даже пулемет)
Дерутся. Поворот, укол, захваты, пассы,
и новый поворот.
Шесть городских ворот глядят на алтари.
Тепло от клюквы, хлюпающей в латах.
Шесть городских ворот в кишках и амулетах
и только на седьмых державная заря.
И только на седьмых — вне знаков и систем —
Державная заря. Условная, как знамя.
Дерутся. Умирают. Дергают ногами.
Встают. Расходятся задами
по внутренним покоям и скитам
— Прости, старик. Что можем мы
в сравненьи с тем, что могут с нами…
