– Одно другому не мешает.
Джон отставил кальян и задумчиво сплёл пальцы на колене.
– Вы обе правы, квазисёстры. Люди уходят в океан добровольно, ища и обретая в нём нирвану. Он врачует все страдания, физические и душевные. В том числе и смертью, если страдание неустранимо. Вам претит идея эвтаназии, потому что вы дети христианской культуры. Вспомните: существуют другие культуры и другие взгляды на проблему смерти.
– Твой спич предназначен скорее Игорю, чем мне или Дарье. Дело не только в эвтаназии. Если я правильно поняла, океан втянул колонистов в симбиоз. И мы ничего не знаем о своём симбионте. Не знаем даже, насколько он разумен и сколько включает видов. Или тебе что-нибудь всё же известно?
– Мне известно лишь, что люди ему необходимы, -ответил Джон. – Необходимы настолько, что он по мере роста населения рождает для нас сушу. Когда Аксентьев с Оргондоем открыли планету, на ней был один-единственный остров – Ракудо.
– Как возникают острова? – встрепенулся Игорь. – Извержением или…
– Всплывают.
– А из каких пород сложены?
– В этом я не компетентен. Там травка, деревья… Кстати, неделю назад всплыл один, милях в двадцати к северу. Говорят, красивый. Давайте сгоняем на яхте, посмотрим.
Но Анна не желала менять тему.
– Но и он знает о людях немногим больше. Иначе не стал бы ломать им психику ксенофобией, страхом высоты и детским бегством от страданий. Вероятно, он даже не различает нас как индивидуальности, разве что замечает… м-м… некондиционные особи. Тогда мы можем установить с ним контакт.
– Хм…
– Через меня. Если я войду в воду, океан обратит на меня внимание. И вы с Дарьей, подключившись, попробуете втолковать ему…
– Ты сколько сонетов перевела? – вкрадчиво осведомился Джон.
Анна яростно мотнула головой:
– Ты не купишь меня даже Ванором.
– Что тебе нужно, в конце концов?! – взорвался Нэвилл. – Чего ты хочешь? Разрушить гомеостаз? Зачем? Освободить колонистов от психического паразита? А ты не подумала, что без него колония обречена? Океан даёт людям пресную воду, изобильную землю, синие алмазы, здоровье, мир, радость жизни! А берёт взамен всего лишь творческие способности.
– Да не берёт он у них творческие способности! Наоборот, стимулирует!
– Что-что?…
– Вот они-то, наверное, ему и нужны. Человеческий взгляд на мир. Создание небывалой духовной информации. Океан так старается создать колонистам условия для творчества! Он не понимает простых вещей. Во-первых, колония не может развиваться замкнуто, ей нужны связи с внешним миром. Они и сейчас существуют, но в каких уродливых формах! Во-вторых, человек до тех пор человек, пока он выше головы. Пока он смотрит вверх. Лишить его неба, звёзд, полётов – это лоботомия. И в-третьих, нет привязи прочнее любви. Океану нет нужды отпугивать детей от странствий. Все их дороги рано или поздно приведут домой, к маме-океану. Я думаю, тогда ему не придётся и так ревностно искоренять страдание. Аксоргиане научатся взрослеть, переплавляя боль в силу или в мудрость. Ну должны же мы объяснить ему, неужели он не поймёт? Дашенька, Джек, у нас единственный шанс, уникальное совпадение всех «за». Приманка, обезображенная до такой степени, что океан клюнет на неё, не раздумывая; приманка, умеющая дышать под водой, способная противостоять его внушению и ни в грош не ценящая нирвану. И два мощнейших эмпата, один из которых – хэйнит, выросший в океане, в любви к нему, но неподвластный никаким его фокусам…
– Полухэйнит, – поправил Джон, наматывая на палец волосы.
– Тем более, – с безупречной логикой отчеканила Анна. – А второй эмпат в резонансе и с тобой, и со мной. Нам так повезло! Кто ещё справится, если не мы?
– На все твои «за» есть чудовищное «против», – заметила Дарья. – Для тебя эта затея может кончиться смертью.
– Дудки, – голос Анны дышал убеждённостью почти гипнотической силы. – Ничего со мной не случится. Рядом будете вы.
– Я тебе не верю, – внезапно произнёс Игорь.
– Почему? – она обернулась к нему и увидела в его синих глазах ледяное плато. Закусила губу. – А Дарье поверишь? Дашенька, прозондируй меня. Я ищу смерти?
– Не буду. Я и так знаю: сейчас в тебе только азарт контактёра. Всё равно не пущу. Аська, я тебя уже теряла. Я не могу больше!
– Нэн, что ты ещё натворила? – полюбопытствовал Джон.
– Длинный нос, – прошипела Анна.
– Классический, – справедливо возразил он.
Их перепалку прервало пение дверного звонка. Джон, чертыхаясь под нос на трёх языках, пошёл открывать.
– Директриса, – прислушавшись, определила Дарья.
– Сушёная вобла? – вспомнила Анна. – Визит к месту и ко времени.
В холле раскатилось напористое контральто:
– Опять над Вашим домом птица летает. Как Вы терпите этакую дрянь, Джон? Впрочем, дело Ваше. Я по делу, и не к Вам…
– Вы губите мои надежды.
– …А к Вашим родственникам.
– Извольте.
Джон ввёл в патио высокую поджарую женщину в брюках и бесформенной хламиде из батика.
– Мисс Анна Северин – мисс Анна Заринь.
– Здравствуйте, очень ра… – лицо у женщины вытянулось, став совсем лошадиным. – Бедняжка, как же Вы…
– Хотите выпить? – перебил Джон. – Какое вино Вы предпочитаете в это время дня? Попробуйте: тюрвайи урожая сто шестьдесят восьмого года. Кстати, Аннет, мы собираемся на новый остров. Не хотите присоединиться? Дело подождёт.
– Это Ваше дело может ждать – потому что у Вас нет никаких дел! Ещё налейте, – Анна Северин уселась по-турецки. Продула длиннющую папиросу. – Дариен, дорогая, я не понимаю: как Вы могли принять предложение этого обаятельного шалопая?
– Я тоже, – очень серьёзно созналась Дарья. – Какое у Вас дело, Анна?
– Что-нибудь не так с картиной? – спросил Игорь.
– Вот именно. Не так. Картина уплыла к Вайбергу. А что такое частное собрание? Чулан! Акс-Арт – лучший музей Аксорга. Десятки тысяч посетителей. Богатейшая экспозиция. Интенсивная научная и педагогическая деятельность. Да, нам не хватает средств для участия в аукционах! Конечно, у нас преимущественное право покупок, но, увы, не все художники его соблюдают.
– Для нас было бы честью выставить работы в Вашей галерее, – утешил её Игорь.
Директриса истово кивнула.
– Но у нас их просто нет, – виновато добавила Дарья. – Несколько рисунков, этюд – Инг вчера написал…
– Быть не может! Вы что, не работаете? Показывайте, что есть, – она решительно встала. – Яхта от Вас не уплывёт, остров не утонет. Дело важнее.
Игорь пожал плечами и отправился за холстами-картонами.
– Браво! – Анна Северин, забыв о папиросе, уронила её в фонтан. Взяла в костистые руки Игорев этюд, как опытная акушерка – младенца. – Роскошно! Ба, да ведь это площадь Сатаки? – она перевернула этюд вверх ногами. – Какой точный и смелый мазок! – казалось, она вот-вот попробует этюд на зуб. – Какое неожиданное видение! Так. Эти рисунки Ваши, а эти – Ваши, – она молниеносно рассортировала листы. – Очень, очень. Вы у кого учились?
– У Вартаняна, – ответил Нэвилл.
– Джон, я не Вас спрашиваю, а Зариней! Да, очень. Дариен, Вы тоже мило рисуете. Не так смело, но, я бы сказала, задушевнее. И холст Ваш, да? Так. Здесь тоже позировала моя тёзка…
Она замолчала, остановившись перед холстом.
– Это просто игра, – нерешительно объяснила Дарья, не в силах вынести её оцепенение. – Я попробовала писать только белым, потому что Анна белокожая…
– Да, но как?… – директриса неуклюже порылась в кармане штанов, комкая подол хламиды. Извлекла огромный клетчатый платок и высморкалась, судорожно вздыхая. – Как Вы сумели написать туман?
– Это не так уж сложно.
– Вы сами не понимаете, что создали. Видала я… Город в тумане, море в тумане… – директриса пренебрежительно махнула рукой. – Но один лишь туман, без сравнения… Живой, дышащий… И этот томительно нежный женский торс – только сгущение тумана, он через миг растает навсегда… Как Вы сумели передать это…
Она пощёлкала сильными пальцами.
