— Не я его вытребовал сюда. Его обком рекомендовал.

— Ты с ним полтора года работал бок о бок, должен был изучить человека.

— Работал, ну что ж. Никаких особенных грехов не замечал. Так себе, ни рыба ни мясо.

— Вот и стал этот «ни рыба ни мясо» первым секретарем! Конечно, ему трудно, ответственность, первый год в такой большой роли. Так надо же советоваться с коммунистами, привлекать к себе на помощь актив. А он орет на тех, у кого должен учиться! Так орет, будто всех мудрее, один он понимает все, а вокруг него — несмышленыши. Хоть и разные они люди с моим супругом бывшим, но методы их что-то очень схожие.

— Значит, меня ругаете за Медведева?..

— Видишь ли, Петр Илларионыч, можно много лет проработать в районе, много хорошего сделать, но надо же, чтобы это хорошее и закрепилось. Тебе самому разве не жалко, если кто-то после тебя загубит твои начинания?.. Он уже всех председателей колхозов против себя настроил. Не очень и мне приятно, когда хожу по колхозам и слышу, что у нас в районе опять борзовщиной запахло. Фамилию мою треплют. Надо паспорт переменить! На девичью фамилию. А Долгушина он прямо поедом ест. Но и тот не дает спуску Медведеву. Требует, и правильно, конечно, требует: «Отвыкайте от старых методов руководства. Ведь в промышленности такого не бывает, чтобы кто-то пришел на завод и без ведома директора и главного инженера стал переставлять по-своему станки в цехах. В промышленности этого нельзя делать, почему же можно это делать в сельском хозяйстве? Вы едете в колхоз и даете там какие-то распоряжения по хозяйству, о которых я, директор МТС, ничего не знаю. Да и с кем вы там, в райцентре, консультируетесь? У вас же там и специалистов не осталось, все специалисты теперь у нас, в МТС».

Мартынов закинул руку за голову, потянул подушку за угол, неловко повернувшись, поморщился от боли.

— Чего тебе? — нагнулась к койке Борзова.

— Подбей, пожалуйста, подушку чуть повыше. Вот так, спасибо… Ох, как мне надоело здесь лежать!

— Что ж поделаешь, надо лежать. Хорошо, хоть жив остался и на поправку дело идет… А сколько времени тебя еще продержат здесь?

— Месяц, говорят, надо еще вот так вылежать, а потом начну учиться ходить на костылях.

— Христофор Данилыч забрал семью вашего погибшего шофера в Надеждинку, — сказала Борзова. — Жену устроил на работу в мастерскую, к шлифовальному станку, а старшего сына отправил на курсы комбайнеров.

— Да?.. Сколько у него детей осталось?

— Два сына и четыре дочки. Большая семья… А ты и не знал, сколько детей у вашего шофера?

— Да как-то не приходилось спросить.

Борзовой показалось, что смугло-серое лицо Мартынова чуть покраснело.

— Сердечный он, Долгушин, широкой души человек, — сказала она, глянув на Мартынова с легкой укоризной. — Хватает его и на большое государственное дело, и не пройдет мимо чьей-либо нужды… А Виктор Семеныч мой, когда, бывало, стану упрекать его в черствости, отвечал: «Я делаю такое дело, что сразу тысячам людей добро принесет. Мне некогда думать о единицах». И мне иногда казалось, что он прав. Я, маленький человек, колхозница, недавняя трактористка, смотрела тогда на секретаря райкома как на бога.

— Ну, а как наши посланцы работают? — перевел Мартынов разговор на другое. — Как Руденко? Прокурор?

— Прокурор по-прокурорски и начал. Да ему и колхоз достался не лучше «Рассвета». Довел до конца ту ревизию, что ты еще назначил, наши ревизоры там целый месяц копались. Был суд, показательный процесс. Человек пять пришлось и там исключить из партии. Ничего, работает Андрей Семеныч, не хнычет! Как перемучился на том партактиве, так с тех пор, может, хоть и тоскует по своей прежней канцелярии, но виду не подает. Со злостью взялся за дело. Но заявил у них на колхозном собрании так: «Работаю у вас три года. Обязуюсь поднять колхоз, догнать доход до пяти миллионов и вырастить за этот срок из местных кадров хорошего председателя себе на смену, такого, что будет работать не хуже меня. А сам дослужу несколько лет в органах юстиции и — на пенсию, рыбу удить». А Руденко срока не устанавливал, тот прямо сказал: «Буду работать у вас председателем до смерти, если сами не прогоните». Варвара Федоровна взяла свекловичное звено. Молодец у него жена, Петр Илларионыч! Если бы у всех начальников были такие жены! Никакого форсу, и не жалеет и не вспоминает, что была городничихой. Да и здоровье позволяет ей работать в поле. Не всякий мужчина поднимет такой мешок с зерном, какие она ворочает возле сеялок. Иван Фомич там начал с бытовых вопросов. Продал председательскую «Победу» — это не «Победа» у них была, а позорище, колхозникам на трудодни ничего не давали, а председатель ездил на «Победе», — продал ее и оборудовал за те деньги детские ясли в бригадах. Очень это понравилось колхозникам! Вагон хороший сделал для трактористов, выделил строительную бригаду для ремонта хат, таких, что совсем уж плохи, а стоимость ремонта — в рассрочку на три года. Правильно начал.

— Про других тоже говорят, что хорошо пошли у них дела, — сказал Мартынов. — Письма были от колхозников в райком, хвалят новых председателей, приносил мне Трубицын. В общем, можно считать, что двоих только послали неудачно — Бывалых и Корягина. Ну что ж, и этих теперь проверили до конца. Правильно исключили из партии Бывалых. Ведь о нем не скажешь, что он не сумел вытянуть колхоз. Он же и не пробовал. Пальцем не пошевелил! Не думаю, чтоб бюро райкома не утвердило решения парторганизации. А?

— Да Медведев, когда хочет какой-то вопрос по-своему решить, не полностью созывает бюро, только тех, кто не будет ему возражать.

— Работать не умеет, а ловчить уже научился?.. А Митин как работает? Как у него с Медведевым?

— Ездит все по району, в кабинете сидеть не любит, степной человек. Ругается за лесопосадки — почему забросили это дело. Депутатов сельских Советов собирал у нас, про которых много лет уже не вспоминали. Взялся за дело как будто крепко. А как у них с Медведевым — не поймешь. На бюро не ругаются, а что бывает, когда они вдвоем остаются, — это нам неизвестно.

— Чем дольше лежу я здесь, тем реже Медведев заходит ко мне, — сказал Мартынов. — Да и Митин что-то стал забывать. Отвыкают от меня… Вот так уехать из района, где столько сил положил, и года через два никто уж тебя и не вспомнит. Спроси колхозников: «А кто такой у вас был Мартынов?» — скажут: «Да приезжал какой-ся начальник на зеленой «Победе», может, то и Мартынов был».

— Нет, — покачала головой Борзова, — тебя, Петр Илларионыч, здесь не скоро забудут. — Засмеялась. — Председатели-то эти новые, во всяком случае, долго тебя будут помнить!..

Девочка давно уже слезла с подоконника, перелистала и те журналы, что лежали на табуретках, походила по палате, подошла к матери, потерлась о ее колени, заглянула в глаза, захныкала потихоньку.

— Заскучала, Верочка? — Марья Сергеевна взяла дочку на колени. — Час посидела и уже заскучала, а дядя Петя сколько времени здесь лежит и не скучает.

— Скучаю, положим, — возразил Мартынов, — но не реву. Спусти ее, Марья Сергеевна, через окно в сад, пусть побегает. Видишь там больного, высокий такой, халат на нем по пояс, рука на перевязи? Вот это мой товарищ, Тихон Кондратьич. Он ей покажет соловьиные яички. Рассказывал мне вчера, что нашел в кустах соловьиное гнездо.

Верочка запросилась в сад. Борзова, перегнувшись через подоконник, спустила ее, взяв под мышки, на землю.

— Больше всего злится Медведев, когда Долгушин станет говорить, что в районе запущена партийная работа, — продолжала рассказывать, вернувшись на место, Марья Сергеевна. — Но ведь это же правда. И ты, Петр Илларионыч, партийными организациями не занимался. Что за состав парторганизации, лицо колхозных коммунистов, как они работают в колхозе, какой у них авторитет в народе — до этого ты не добрался. В секретарях ходили случайные люди. Председателей колхозов ты всех знал, конечно, и по имени-отчеству, и знал, какой у кого характер, а секретарей парторганизаций, признайся, ты так не знал. Верно?