Она опустила на землю пустой стаканчик и, опираясь на обе руки, придвинулась к нему. Оливье выплеснул в траву остатки шампанского и пробурчал, отвернувшись от нее:

— Но не с кем попало.

— Разве я для тебя кто попало?

На этот раз он повернулся, посмотрел на нее с неясной тревогой во взгляде и негромко сказал:

— Я не знаю.

— Ты не находишь меня красивой?

Она стояла перед ним на коленях, точно так же, как это было, когда путники наткнулись на спящего Оливье. Так было и через несколько часов, вечером у костра на обочине дороги. Расстегнув несколько пуговиц на блузке, она распахнула ее обеими руками, чтобы преподнести ему в дар всю свежесть своего тела, всю свою невинность. Она проделала это естественно, без малейшего расчета. Ее груди были небольшими, безупречной формы, золотистыми, словно персики, увенчанные скромными, чуть более темными бутонами. Резкий свет фонаря не мог лишить их еще детской нежности. Они походили на плоды, сорванные с райского древа.

Он в бешенстве закричал:

— Ты их всем так показываешь?

Испуганная Джейн вскочила на ноги, запахнув блузку на груди.

Вскочивший одновременно с ней на ноги Оливье с размаха ударил ее по лицу.

Едва она успела вскрикнуть, не столько от боли, сколько от неожиданности, как Оливье схватил ее в объятья, прижал к себе и забормотал в ухо, в шею, непрерывно целуя:

— Прости меня! Я такой идиот, такой грубиян. Прости, прости.

Руки и слова Оливье мгновенно рассеяли испуг Джейн. Она засмеялась и тоже принялась целовать его в глаза, в нос, в ухо. Она смеялась, и он тоже смеялся. Он стянул с нее блузку, снял брюки и трусики и отодвинул на расстояние вытянутой руки, чтобы лучше видеть ее. Он повторял без перерыва: «Ты прекрасна! Ты прекрасна!», и она, слыша эти слова, смеялась от счастья.

Держа ее за руку, он заставил ее медленно поворачиваться перед собой. В мертвенном свете газового фонаря она казалась белой, слегка розоватой статуей. Ее зад был по-девичьи круглым, но небольшим; когда Оливье видел ее перед собой, ему казалось, что небольшой золотистый треугольник над ее длинными бедрами впитывал в себя все тепло, что было в падавшем на него свете.

Он снова привлек ее к себе, поднял на руки и понес прочь.

Засмеявшись, она спросила:

— Куда ты несешь меня?

— Не знаю. Я знаю только, что ты прекрасна, и я должен унести тебя.

Он пронес ее вдоль бассейна, и их охватила ласковая тьма. Джейн

все сильнее прижималась к груди Оливье. Он нес ее уже целую вечность, такую легкую, свежую и горячую. Потом он опустил ее на землю у подножья статуи Будды с открытыми глазами. Здесь тоже горели три медных светильника. Он должен был видеть ее.

Раздевшись, он бережно положил ее на свою одежду, расстеленную на земле. Закрыв глаза, она не мешала ему, неподвижная и счастливая, словно море под солнцем.

Обнаженный, он стоял перед ней, касаясь ногами ее сомкнутых ног. Его желание поднималось к звездам. Он не сводил с нее глаз. Она была тонкой, но не тощей, ее тело состояло из длинных плавных изгибов, окаймленных колеблющимся светом медных светильников. Соски ее небольших грудей казались капельками коричневого золота.

Он опустился рядом, не сводя с нее глаз. Он никогда еще не видел такой красивой девушки. Возможно, конечно, что раньше у него просто не было времени, чтобы присмотреться.

Она почувствовала прижатое к ее бедру продолжение мужского желания. Негромко засмеявшись от счастья, она протянула руку и овладела им. Склонившись над ней, Оливье принялся целовать ее глаза, нос, уголки губ, целовать легко, не торопясь, подобно пчеле, на лету собирающей нектар с цветка мяты. Потом он передвинулся ниже, обхватил губами сначала один сосок, потом другой, поласкал их ресницами закрытых глаз, потерся

о нежные округлости щекой, подтолкнул носом, словно теленок материнское вымя, затем обхватил ладонями. Не отпуская груди, он спустился губами к нежному плоскому животу, к нежным теплым линиям. Бедра Джейн шевельнулись и раскрылись, словно распустившийся цветок. Короткие завитки раскрыли свою тайну. Оливье увидел золотистый свет. Медленно склонившись, он прижался к нему губами.

Джейн, начиная от груди, которую продолжали ласкать его руки, и ниже, где ее тело таяло от его губ, превратилась в волну радости, поток счастья, колебавшегося, подобно приливам и отливам чего-то неизмеримо большего, чем наслаждение, и в этом слились воедино земля и небо. Потом на нее обрушилось нечто ужасное, невозможное, и она вцепилась обеими руками в волосы Оливье, обхватила его голову, словно пытаясь проникнуть в нее. В этот момент что-то взорвалось, она умерла и ее не стало.

Оливье осторожно расстался с золотистым цветком, бережно поцеловал нежные теплые линии, нежный живот, груди, приоткрытые губы, сомкнутые веки. Джейн почувствовала, как он медленно и мощно вошел в нее. Наполовину уснувшая, наполовину лишившаяся жизни, она почувствовала, что в ней возрождается то, что она считала невозможным. И жизнь снова вспыхнула где-то в самой сокровенной глубине ее тела благодаря проникшему в нее божеству, зажегшему в ней солнце и звезды.

Смотрящий Будда взирал на происходящее у его ног. Он помнил, что уже видел всю любовь мира.

Лорен посигналила. Грузовик с кузовом, заполненным непальцами, медленно тащился по самой середине узкой дороги, оставляя позади себя длинный шлейф пыли. Она нажала кнопку, и из багажника поднялась брезентовая крыша и сомкнулась над головами. Стекла поднялись, завершив полную изоляцию кузова.

Пассажиры грузовика орали и смеялись в восторге.

Лорен продолжала сигналить без перерыва. Наконец неуклюжий грузовик подался влево; теперь он почти задевал бортом крутой склон. В Непале левостороннее движение, как в Индии и Англии. Лорен вихрем проскочила мимо грузовика, едва не раздавив группу носильщиков, передвигавшихся рысцой с грузом кирпичей, и вырвалась на простор, продолжая ругаться по-американски. Она не выносила, когда перед ней появлялось препятствие. На сиденье рядом с ней дремал Гарольд. Одним движение руки Лорен убрала крышу и боковые стекла.

На заднем сиденье Оливье был стиснут между Свеном и Джейн. Сидя боком, она не сводила с Оливье глаз. Она никак не могла понять, что произошло с ней этой ночью. Разве было что-то необычное в этом парне? Да, он был красивым, но и Гарольд выглядел не хуже. Конечно, он был искусным в любви, как никто и никогда. Но то, что она испытала, было не просто более сильным наслаждением, чем когда-либо раньше. Это было. Что? Ощущение счастья? Значит, она не была счастлива раньше, с друзьями? Вот если бы он остался с ними, это было бы замечательно. Она вздохнула, улыбнулась и еще сильнее прижалась к нему. Она была измучена любовью.

Оливье взглянул на нее нежно и немного иронично. Он провел с девушкой всю ночь, расставшись с ней перед самым рассветом, и теперь испытывал отрешенность, характерную для юных самцов, организм которых еще не восстановился после длительного сексуального напряжения. Теперь для него более важным было то, как пройдет встреча с отцом в Катманду.

Наклонившись вперед, он спросил Лорен:

— Вы хорошо знаете европейцев в городе?

— Я знаю всех. Я хочу сказать, кроме местных. Всех европейцев, разумеется. Их не так уж много, ведь Катманду — это большая деревня.

— Вы знаете человека по фамилии Жамэн?

— Жака? Его все знают! Это с ним вы хотите встретиться?

Она с любопытством взглянула на него в зеркале заднего вида. Оливье ответил утвердительно и откинулся назад.

— Сейчас его нет в Катманду, — сказала Лорен. — Он занят подготовкой сафари для моего мужа. Жорж хочет добыть несколько голов тигра, чтобы поместить их между картинами Пикассо. Но он стреляет, как слизняк.

После короткого молчания она с отвращением добавила:

— Он все делает, как слизняк. К счастью, Жак знает, что ему нужно стрелять одновременно с охотником. Иначе у него не останется клиентов. Тигры сожрали бы их всех! Сейчас он в своем лагере, в лесу. Это нам по дороге, если хотите, я вас высажу там.