Когда вынырнул, на берегу стоял шум - смех вперемежку с криками о помощи. Какой-то анархического вида дед в тельняшке и бескозырке орал с берега:
- Шлюпки на воду! Человек за бортом!
Я увидел Наташины глаза, выпученные от страха. Страха за меня, за мою жизнь...
И Николай, и Таня, и Маринка громко смеялись, когда я в сопровождении Натальи явился к ним с требованием первой помощи пострадавшему от этого моего кораблекрушения. Дальше прихожей меня в таком виде не пустили. Заставили раздеться и подали пушистое махровое полотенце. Коля остался со мной, дамы скрылись на кухне.
- Ну как? - Николай заговорщически подмигнул мне.
- А ты не видишь? Где прохлаждался? Договорились же, что у окна ждать будешь.
- Ну, извини, Змей. Тесть звонил, целый час душу изливал. Не мог же я трубку бросить. Он, кстати, неплохую идейку подкинул.
- Ты что?! Сказал ему?! Ты!...
- Успокойся, он ничего не знает. Я имею в виду, информацией своей на мысли навел интересные. Может, ванну примешь, согреешься?
- Неплохо бы...
- Ну, давай. А я в магазин сбегаю. Таньку предупрежу только. Кстати, самое то, что надо, получилось. И естественно так, не подкопаться... Ты в прошлой жизни артистом не был? Перевоплощение, брат, великая штука! Станиславский говорил...
- А то ты не знаешь, кем я был в прошлой жизни, - перебил я Станиславского.
В ванной я пробыл долго, часа полтора. Не хотелось выходить. Наташка принесла чашечку кофе и маленькую рюмочку коньяку. Пробовал ты когда-нибудь, Леша, двадцать граммов коньяка на полтора часа растягивать? Сам думал, не получится, и себе удивился не меньше твоего.
Потом обедали. Гулять не пошли. Мы с Колей в шахматы играли в комнате, Маринка все норовила мне подсказать "правильный" ход. Таня с Наташей шептались о своем на кухне. Высушенный и отглаженный заботливой Татьяниной рукой мой костюм висел на плечиках, зацепленных за дверцу шифоньера.
Я и не заметил, как вечер наступил.
- Может, у нас ночевать останетесь? - искренне предложила Татьяна, когда мы обувались в прихожей.
- Нет, Танечка, спасибо. Я пойду, мне завтра вставать рано, в библиотеку надо сходить. А Сервелант может и остаться. Ты как? - Последнее обращение относилось ко мне.
- Да, нет, спасибо Тань. Я Наташу провожу...
Вечерний выходной Ленинград кишел туристами. Белые ночи - время замечательное. Прямо по нашему курсу неподвижно завис апельсиновый диск Луны, а спину еще грели нежные лучи собирающегося на короткий сон дневного светила. Мы вышли на Невский. Адмиралтейская игла казалась необычно длинной и острой, на самом деле оправдывая свое название, старалась заштопать местами разорванное облаками небо. Удивительный вечер. Свернули на Дворцовую набережную. Перед зданием Эрмитажа прогуливались, то и дело натыкаясь друг на дружку, влюбленные парочки. Пара милиционеров в серой форме, видимо недавно сменившиеся с дежурства, сидели, болтая ногами, на гранитном невском парапете и, рискуя лишиться премии, пили из бутылок "жигуленка". Наглый нетрезвый гражданин стрельнул у них закурить и, шатаясь, побрел дальше.
Наташка держала меня под руку. Мой кремовый пиджак, висевший на ее плечах и доходящий почти до колен, выглядел, как дурацкое пальто из фильмов про беспризорников. Но никто на нас внимания не обращал. Нужны мы кому, когда вокруг такая красотища!
- Что-то я устала, Сервелант. Давай такси возьмем.
Вот так да! А я-то уж задумался о реанимации отношений. Что ж, будет тебе такси.
Водитель попался болтливый. Всю дорогу развлекал нас шоферскими байками из своей трудовой жизни. А может, и не из своей. Кто его разберет? Впрочем, не важно. Мы искренне смеялись над водительскими шутками и доехали как-то особенно быстро. Счетчик натикал девяносто копеек. Десятик с рублевки я не взял, получив на прощание добродушное "спасибо, братишка".
От дежурным тоном произнесенного "зайдешь?", отказался. Понимал, что предлагает из вежливости. Домой не хотелось. Да и интересно было, что там Татьяна выведала.
Я уже подходил к оставленному накануне дому, когда на плечо мне опустилась тяжелая ладонь и прогремел раскатом грома незнакомый бас:
- Что ж ты, Никита, от старых друзей-то моську воротишь? Невежливо как-то, в натуре.
Я резко обернулся. На меня откуда-то сверху смотрели колючие глазки, которых раньше я, это уж точно, никогда не видел.
- Вы обознались, товарищ, я не Никита, - проговорил я и уже собирался продолжить свой путь, но меня взяли за плечи и развернули.
- Ага, не Никита, ха! Не было бы шрама этого, что над бровью у тебя, я б, может, и поверил, что обознался. Ты, гадюка, не юли, а то хвост-то твой поганый можно и каблучком...
Глава десятая, вроде б повествующая об истории Сервелантова тела, но приоткрывающая завесу над Наташиной тайной
Передо мной стоял, Леша, натуральный человек-гора. Такого Кинг-конга я даже по телевизору не видел. На голову меня выше - это минимум. А я ведь тоже не маленький! Кулак, что твой глобус. Голова ж небольшая, ничем не выдающаяся, кроме глазок острых, пронзительных и ушей огромных, поросших редкими седеющими волосками.
- Ну что, теперь узнал? - голос огромного прозвучал угрожающе.
Я решил не спорить. Как же обращаться-то к нему, ведь даже имени не знаю.
- Тебя не узнать трудно, - отвечаю.
- Это точно, го-го-го, - заржал, словно конь на выпасе, громила. - Слона за три версты видно.
Ага, значит, Слон. Ну что ж, думаю, и на том благодарствую тебя, бог колбасный. А я, стало быть, Никита. Смекаю про себя, откуда ж может этот тип знать меня? Точно, тело-то, в коем я теперь живу, опознать никто ж так и не смог! А этот приметил...
- Надо нашу за встречу вспрыснуть. Как считаешь, Гадюка?
- Одобрямс, - отвечаю, а сам мысль свою развиваю. Гадюка - мое прозвище. Я-то в первый раз подумал, что обозвал он меня со злости. Нет, оказывается, не обозвал. - Только магазины уже закрыты.
- Не ссы, кирюха, - прогрохотал и по плечу меня легонько хлопнул, - у меня всегда с собой. Пойдем-ка в садик, там лавочки есть. Как же ты, Никитка, жив-то остался? Тебя ж Сайгак с пятого этажа головой вниз опрокинул?
Вот, думаю, зоопарк: слон, гадюка, сайгак. Кто следующий?
- Ты, Слон, - отвечаю, - не обижайся. Только не помню я ни хрена. Полгода в Мариинке провалялся, пока не выписали.
- Это не удивительно, братан. Я вообще не думал, что встречу тебя еще когда-нибудь. Не дрейфь, сейчас раздавим пузырек, я тебя по поводу прошлого просвещу. Стой! А ты фуфло не гонишь? - Слон вдруг остановился и, резко обернувшись, посмотрел мне в глаза. У меня в душе аж все перевернулось. Ну, думаю, и взгляд. Таким партизан пытать можно.
- Брось, - отвечаю, - тебя-то не сразу узнал.
- И то верно, - успокоился.
Мы сидели на лавочке в Михайловском саду и пили из горла теплую водку. Закуски не предусматривалось. Слон оказался человеком, в общем-то, неплохим, как мне показалось. Ну и что, что уголовник. Всякий сорваться может. Не всем же артистами и учеными быть.
Звали Слона Сергеем. Сам мне сказал. Вообще, много интересного он тогда поведал. Как в ростовском зоопарке (это он следственный изолятор так назвал) в одной камере втроем куковали. Сайгак еще с нами был. Как слиняли во время прогулки, через забор в непросматриваемом углу перебравшись, а потом на товарняках до Питера добирались. Здесь к хохлам-ксивщикам в халупу на Лиговке вписались, они документы и выправили. Потом сберкассу взять решили, а Сайгака менты повязали, он и навел. Разбегались в шухере. Падлу этого, Сайгака, то есть, шпионить за нами выпустили. Я, мол, его тогда просек, ну, он меня за пятки, и в окно, а сам слинял. Хохлы потом говорили, что его колпинские замочили, но Слон не поверил, хотя и не нашел. Сейчас Сергей в котельной где-то на Лесной обитает, для отвода глаз кочегаром устроился. Сам же, чтоб не отвыкнуть, хаты бомбит.
