Почти сразу после этого разговора кабинет Мюллера стал наполняться людьми. Первым прибежал Айсман и стал, ползая у Мюллера в ногах, умолять никому не говорить о той характеристике, которую он написал на Штирлица. За этим занятием его и застали офицеры гестапо, собравшиеся к Мюллеру на экстренное совещание. Трудно сказать, кто произвел на них большее впечатление: Айсман, целующий сапоги Мюллера или Холтофф, сохранявший при этом полнейшее спокойствие, но офицеры затрепетали.

— А правду все говорят, что Штирлиц — русский шпион? — решился спросить один из них.

Мюллер не ответил, и от этого все затрепетали еще сильнее.

— А это опасно?

Мрачный смешок вырвался из уст бывалых гестаповцев.

«Воды!» — простонал Холтофф.

— А вы знаете, я слышал, что русские шпионы первыми не нападают. Если с ними ласково, то они не трогают.

— Да что вы все трусите? Двое сбоку, третий бьет по голове…

— Вот ты и будешь его бить.

— Да что же мы все с одним шпионом не справимся?

— Штирлиц идет по коридору! — вдруг объявил Шольц.

— Куда идет? — еле слышно спросил внезапно потерявший голос Мюллер.

— Сюда идет, сюда, — зловещим шепотом ответил ему Шольц.

Переполненный кабинет мгновенно опустел, в нем остались только Мюллер, которому бежать было некуда, да и неудобно, и Холтофф, который уже не боялся Штирлица, а лежал себе спокойненько в углу, забывшись каким-то детским сном.

Виделся ему мрачный подвал средневекового алхимика, в котором злосчастный Рунге листал толстую полуистлевшую книгу, мелькали заголовки: «Машина времени», «Эликсир молодости», «Вечный двигатель», «Философский камень», но Рунге остановился на странице с заголовком «Атомная бомба». Потирая ручки, злобный физик Рунге, пошел к огромному шкафу, из которого он достал реторты с шипящими и бурлящими разноцветными жидкостями. Он смешал их в равных пропорциях и в клубах дыма появилось его зловещее создание. Пораженный его военной таинственностью Рунге застыл в оцепенении. Он не заметил, как из шкафа на цыпочках вышел Штирлиц с еще одной ретортой в руке. Озираясь как преступник, русский шпион подменил ей одну из реторт у Рунге и опять скрылся в шкафу, а безумный Рунге, оправившись от первого потрясения, снова бросился к столу, чтобы сделать еще одну атомную бомбу, так необходимую для самолетов рейха. Но к его ужасу из дыма вместо атомной бомбы вышли два дюжих гестаповца. «Еврей!» — закричал один из них, показывая пальцем на Рунге. Они схватили его под руки и потащили к выходу. Когда они ушли, из шкафа снова появился Штирлиц. Он вырвал из книги страницу, где было написано про атомную бомбу, сунул ее в карман и со зловещим хохотом растворился в воздухе.

Штирлицу казалось, что в РСХА все посходили с ума: охранники тянули в знак приветствия не одну, как всегда, а обе руки, большинство коллег, издалека завидев его, бросались наутек, а те, кому некуда было бежать, говорили: «Гитлер капут!». Просидев некоторое время у себя в кабинете, он обнаружил пропажу спичек, видимо их спионерил Холтофф. Штирлиц пошел попросить огоньку, но все от него разбегались. Когда же ему удалось найти какого-то хромого шарфюрера, то вместо того чтобы одолжить спички, он стал рассказывать про свою семью и детей. Штирлиц не дослушал его и продолжил охоту. Следующая «жертва» вместо спичек отдала ему часы и кошелек. Штирлиц догадывался, что тут не обошлось без козней завистников, ведь те же люди, которые сейчас разбегаются от него как клопы, готовы были просить у него автограф, после допроса русской радистки.

Ноги сами принесли Штирлица к кабинету Мюллера. «Этот убегать не станет», — подумал он и вошел. У дверей его встретил растерянный Шольц с множественными следами ног на мундире. Он поспешно прижался к стене, пропуская Штирлица.

Одна створка двери кабинета лежала на полу, другая болталась на одной петле. В самом кабинете был такой разгром, будто через него пробежало стадо слонов. Войдя, Штирлиц опустил руку в карман, а Мюллер быстро сунул руку под газету.

— Извините, у вас огоньку не найдется? — спросил Штирлиц, доставая папиросу.

Мюллер достал из-под газеты спички и протянул их ему. Штирлиц закурил.

Чтобы как-то заполнить возникшую паузу, Мюллер спросил:

— Штирлиц, вы говорите по-немецки?

Штирлиц подавился дымом. Мюллер суетливо вскочил из-за стола, похлопал его по спине, и, как бы случайно заслоняя плакат с русским шпионом, заговорил:

— Я не понимаю, почему меня все боятся. Я старый добрый человек, о котором распускают слухи. Ваш Шелленберг в тысячу раз злее меня, только он умеет улыбаться и говорить по-французски, а я ем яблоки с косточками. Я никогда не обижал коммунистов, разве что расстреливал, но это все Кальтенбруннер виноват: он меня заставлял, а я не причем?

— Конечно, — согласился Штирлиц, а Мюллер, ободренный этим, сказал:

— Пойдем.

— Куда?

— Мне надо сказать вам одну важную вещь, а у меня в кабинете очень дорогие пуленепробиваемые стекла, если вы их разобьете, то всю жизнь будет не расплатиться, так что давайте лучше выйдем.

— Ну, давайте, — вздохнул Штирлиц, с горечью подумав, что эпидемия сумасшествия не миновала и этот кабинет. «Совершенно теряют голову от поражений на фронтах», — подумал он, пропуская Мюллера вперед.

— Только после вас, — сказал Мюллер, — а то еще шандарахнете меня как Холтоффа.

— Воды! — простонал Холтофф, хватая его за брюки.

— Да ну тебя! — отмахнулся от него Мюллер.

— Дайте вы ему попить, жалко же, — сказал Штирлиц.

— Напоите, — буркнул на ходу Мюллер, обращаясь к Шольцу.

— Чем?

— Чем хотите, только не коньяком: ему хватит.

Холтофф с благодарностью взглянул на Штирлица: русский шпион был первым за этот день, кто отнесся к нему по-человечески.

— Мы, видимо, вернемся, — нарочито весело сказал Мюллер.

— Но я еще не вызывал машину, — заметил Шольц.

— А мы никуда не едем.

— Вернетесь скоро?

— Как получится, Шольц, как получится.

— Не пуха вам, господин обергруппенфюрер!

Мюллер вздохнул и, ничего не ответив, повел Штирлица вниз в подвал. Шольц проводил их долгим печальным взглядом. «Ай да сукин сын!» — подумалось ему.

Переговоры с американцами от имени Гиммлера вел генерал Вольф (таки истинный ариец). Летчик, возивший в Берлин его донесения, каждый раз замечал, как осунулся и похудел генерал.

— Передадите это в собственные руки рейхсфюреру, — говорил он, дрожащей рукой отдавая очередную депешу.

— Передать еще что-нибудь?

— Да, передайте, — быстро, дрожащим голосом заговорил Вольф, воровато озираясь. — Скажите ему, что я больше не могу, что завтра я сам полечу в Берлин.

— Слушаюсь, — сказал летчик и полез в самолет.

— Если вас собьют, — сказал Вольф, судорожно хватая его за руку, — съешьте этот пакет еще до того, как отстегнете парашют.

— Это невозможно, — отвечал педантичный пилот, глядя на огромный пакет.

Вольф поспешно протянул ему банку с горчицей.

— Слушаюсь! — козырнул летчик.

— И помните: никто, кроме рейхсфюрера, не должен ничего знать.

Выслушав доклад летчика, Борман невольно испытал чувство мстительной радости. «Так значит, Вольф возвращается?» — переспросил он, разбив портрет Гиммлера о голову секретаря. — Ну теперь они в моих руках. Теперь я отучу этого засранца рейхсфюрера от всяких там переговоров за моей спиной!

Он вызвал двух своих лучших агентов и, дав каждому по морде, сказал: «Поедете на аэродром. Как только появится генерал Вольф, действуйте по инструкции N125/674-IV-A». Это означало: один бьет по зубам, другой бросается сзади и скручивает руки, а потом «объект» сажают в машину и отвозят к Борману.

Штирлиц не сразу решился войти в кабинет Шелленберга. После того, как стало известно, что он — советский разведчик, можно было ожидать любой реакции. Но, против ожиданий, Шелленберг встретил Штирлица очень радушно: