— Если у вас найдется десять минут, не могли бы вы подождать, пока я напишу письмо?
— Десять минут у меня найдется, — ответил связник.
Штирлиц вырвал несколько страниц из записной книжки и, взяв самописку в левую руку, написал: «Здравствуй, любовь моя!»
Ты, любовь моя, извини,
Что я не писал:
Я за эти долгие дни
Очень уставал.
В каждом сне встречаюсь я с тобой,
Но обязан я продолжить бой,
Так что, я боюсь,
Скоро не вернусь.
Если скажут, что я был жесток,
Слухам ты не верь.
Обходился я всегда как мог
Без больших потерь.
Если я кого и убивал,
То всегда от этого страдал.
Ты пойми, жена:
Это же война.
И теперь продолжу я вновь
Свой нелегкий труд.
В нем твои мне верность и любовь
Силы придадут.
Если трудно станет мне в борьбе,
То тогда я вспомню о тебе
И смогу опять
Битву продолжать.
Жену Штирлиц видел всего один раз. Ее показали ему издалека в берлинской пивной. Подойти к ней он не имел права, но он сразу полюбил ее и хранил верность до сих пор.
— Мой поезд отходит через десять минут, — сказал связник, — пишите быстрее.
Штирлиц посмотрел на листок из записной книжки: «Здравствуй, любовь моя!» — это все, что он успел написать. Он скомкал свои листки и сказал:
— Извините, что я задержал вас так сильно. Не стоит тащить это через три границы.
Они попрощались и Штирлиц пошел к своей машине. «Трудно будет, — подумал он. — Как выполнять задание, когда все косятся, спрашивают о здоровье Достоевского и просят научить играть на балалайке? Трудно будет, да кому сейчас легко?»
Штирлиц долго еще стоял у машины и курил. Он имел на это право, потому что он решил вернуться в Германию.
