— Человек! — позвал тот же голос — «челоэк», как произносил это высокий эльфийский голос.

Эльф не кончал с собой. Эльф не выказывал никаких признаков желания сделать это, а Де Франко лежал и дрожал в своем скафандре и испытывал неодолимое желание вытереть нос, до которого он не мог дотянуться, вскочить и дать деру, что было бы глупо. Хуже того, мочевой пузырь внезапно дал ему понять, что он полон. Настойчиво. Заставляя его думать о ерунде, вместо того чтобы пытаться добраться до дома живым.

Заря вставала над равниной, свет заливал ее, такой быстрый на этом расположенном под причудливым углом ландшафте, что казалось, он водой растекается по земле.

А эльф все стоял в разгорающемся свете зари, в котором он был виден так ясно, как Де Франко никогда еще не видел живого врага, прекрасный по-своему, по-эльфийски, не так, как люди, и смотрел, в своих одеяниях похожий на какую-то помесь человека с чем-то веретенообразным — человечьекожую и насекомовидную помесь. Стоящие торчком уши постоянно находились в движении, но большую часть времени были направлены на него. Нервозно.

«Чего он хочет, почему он стоит там, почему они его выпихнули? Мишень? Отвлекающий маневр?»

Эльфийское упрямство. Де Франко ждал и ждал, а солнце всходило, а в это время где-то в туннелях солдаты ломали себе головы и держали свое оружие на изготовку, полные решимости своими телами преградить дорогу газу или тому, что принесли с собой эти психи.

Стало уже достаточно светло, чтобы можно было различить красный цвет одеяний, полоскавшихся на ветру. И достаточно светло, чтобы разглядеть руки эльфа — казалось, они… они, как это ни безумно, связаны.

Светало. Вода стала навязчивой идеей. С похмелья Де Франко мучила жажда, и он разрывался между желанием присосаться к трубке у рта и страхом, что еще одна капля воды в организме — и игнорировать мочевой пузырь станет далее невозможно; и он все думал и думал об этом, потому что ждать было долго, и идти назад тоже долго, и облегчиться за пределы костюма одной рукой было чертовски трудно, а внутрь костюма — чертовски неприятно. Но ему уже было невтерпеж. И в то время как жизнь и смерть качались туда-сюда на весах, его пальцы сжимали гранатомет и он стоял напротив эльфа, который явно что-то затеял, это пустяковое решение было единственным, о чем он мог мыслить ясно; думать об этом было легче, чем о том, что требовалось решить немедля, например о том, что делать и пристрелить ли эльфа прямо сейчас, вопреки всем инструкциям и приказам штаба, потому что ему хотелось выбраться отсюда?

Но он не стал и в конце концов разрешил обе задачи: сделал глоток воды, положил гранатомет на землю, так, чтобы казалось, будто он все так же держит его, исполнил все необходимые манипуляции, чтобы справить нужду за пределы скафандра, и все это лежа плашмя, насколько это вообще было возможно. Потом оправился, взял гранатомет и вздернул себя на ноги под завывание фиксаторов сочленений.

За все это время эльф ни разу не шелохнулся, и Де Франко махнул гранатометом: «Давай сюда», — не ожидая, что эльф поймет и жест, и окрик. Но эльф двинулся, медленно, как будто холм был совсем его (как это было когда-то) и он был его хозяином. Потом остановился на склоне, на расстоянии вытянутой руки, не далее, и встал со связанными руками (все-таки он, а не она, решил Де Франко, исходя из роста). Белая кожа эльфа едва не светилась на заре, обнаженная кожа лица и рук на фоне темного, окаймленного металлом багрянца одеяний; его большие глаза были прикованы к Де Франко, уши подергивались и мелко дрожали.

— Я твой пленник, — сказал эльф, просто, как любой человек, и Де Франко застыл, с сердцем, колотящимся о грудную клетку.

— Почему? — спросил Де Франко. Он спятил, он совершенно спятил и уснул где-нибудь на пригорке, или эльфийский газ добрался до него сквозь открытые вентиляционные отверстия — дал маху, не надо было включать открытую циркуляцию, и теперь умирает где-то под кустом, а вовсе не говорит.

Эльф вскинул связанные руки.

— Я пришел сюда, чтобы найти тебя.

Произношение не было безукоризненным. Оно было таким, на какое способен эльфийский язык. В нем таилась музыка. А Де Франко стоял и таращился на него, потом наконец махнул гранатометом на вершину холма.

— Давай, — сказал он, — шагай.

Пленник безропотно зашагал в том направлении, куда указал Де Франко.

— Что я такого сделал, что всегда делают люди? — спрашивает Де Франко эльфа, и в его серьезных глазах цвета моря что-то теплится, меняясь. Возможно, веселье. Или страдание.

— Ты стрелял в нас, — говорит эльф своим мягким певучим голосом. — А потом остановился и не стал убивать меня.

— Это было предупреждение.

— Чтобы мы остановились. Так просто.

— Господи, а вы что подумали?

Что-то снова мелькает в глазах эльфа. В глубине они золотистые и серые. А уши у него нервно подрагивают.

— Де Франко, Де Франко, вы до сих пор не понимаете, почему мы воюем. А я не совсем понимаю, что было у тебя на уме. Ты говоришь мне правду?

— Мы никогда не хотели воевать. Это было предупреждение. Господи, да даже животные понимают, что такое предупредительный выстрел.

Эльф моргает. (А в соседней комнате кто-то ерзает в кресле и клянет собственную слепоту. Агрессия и птицы. Другой тип реакции. У всей экосистемы.)

Эльф разводит руками.

— Я не знаю, что у тебя на уме. Никогда не знал. Что мы можем знать? Что ты оказался там по той же самой причине, что и я? Да?

— Не знаю. Я даже не знаю этого. Мы никогда не желали войны. Хоть это-то ты понимаешь?

— Вы хотели, чтобы мы остановились. Так мы говорили вам то же самое. Мы посылали корабли отстаивать территории, которые принадлежали нам. А вы продолжали прилетать туда.

— Они принадлежали нам.

— Теперь принадлежат. — Лицо у эльфа печальное и застывшее. — Де Франко, произошла ошибка. Наш корабль выстрелил по вашему, и это была ошибка. Может, это я выстрелил. Что творилось в душе у того эльфа? Испугался, когда корабль не улетел прочь? Что творилось в душе у того человека? Испугался, когда мы не улетели? Глупо получилось. Вышла ошибка. Это был наш сектор. Наша…

— Территория. Вы считаете, что она принадлежала вам.

— Мы были там. Мы там были, и прилетел тот корабль. Ладно, меня там не было, я слышал, как все произошло. Перепуганный эльф сделал глупую ошибку. Эльф не ожидал увидеть тот корабль и не захотел бежать и уступить прыжковую станцию. Она была наша. А вы были в ней. Мы хотели, чтобы вы ушли. А вы остались.

— И вы взорвали безоружный корабль.

— Да. Я сделал это. Я уничтожил все остальные. Ты уничтожил наши корабли. Нашу космическую станцию. Ты убил тысячи наших. Я убил тысячи ваших.

— Не я и не ты, эльф. Прошло двадцать лет, тебя не было там, и меня тоже…

— Я это сделал. Я же сказал, я. А ты убил тысячи наших.

— Мы прилетели не затем, чтобы развязать войну. Мы прилетели, чтобы разобраться. Ты понимаешь это?

— Тогда мы еще не были готовы. Теперь все по-иному.

— Господи боже мой, почему вы допустили столько смертей?

— Вы никогда не разбивали нас наголову. Вы поступили жестоко, Де Франко. Не дать нам понять, что мы не можем победить, — это было очень жестоко. Очень коварно. Даже сейчас я страшусь вашей жестокости.

— Неужели вы до сих пор не понимаете?

— А что я должен понять? Что вы гибли тысячами. Что вы ведете затяжную войну. Я думал, ты убьешь меня на холме, по дороге, и когда ты позвал меня, я почувствовал страх и надежду. Надежду, что ты отведешь меня к высшему руководству. Страх — что ж, я из костей и нервов, Де Франко. И я не знал, будешь ли ты жесток.

Эльф шагал и шагал. Как будто вышел на увеселительную прогулку: руки связаны впереди, багряные одеяния золотятся в свете зари. Он не знал устали. У него-то не было тяжелого скафандра, а Де Франко включил режим герметизации и говорил через микрофон, когда нужно было указывать эльфу дорогу.