Шаткость позиций первого секретаря усиливалась фактическим провалом его экономического планов: задания форсированного развития на семилетку (1959-1965 гг.) были не выполнены, сельское хозяйство оказалось в глубоком кризисе, в 1963 г. пришлось впервые закупать зерно за границей, по стране катилась волна стачек и бунтов.
Воспользовавшись отпуском Хрущева, находившегося в Сочи, члены Президиума ЦК собрались 12 октября 1964 г. на заседание, а 13 октября созвали пленум ЦК КПСС. Вернувшийся в столицу лидер предстал перед партийной верхушкой и смещен со всех должностей.
Пост первого секретаря партии получил Л.И Брежнев, пост главы правительства - старый сталинский министр А.Н.Косыгин. У руководства страной встали люди, насчет которых не было ни малейшего сомнения: они смогут обеспечить стабильную и прочную власть номенклатуры и - одновременно - личную безопасность и карьерное продвижение номенклатурщиков.
Новые власти первым делом избавились от последствий тех реформ Хрущева, которые вызывали наибольшее недовольство среди номенклатуры. Ее представители больше не хотели, чтобы их «подстегивали» сверху. Пришло время насладиться плодами власти в полном объеме. Таково было второе, неявное значение термина «застой», которым позднее, уже в конце 1980-х, назвали «брежневские годы» (1964-1982 гг.). С критикой Сталина и осторожной «десталинизацией» предыдущих лет было покончено. Но сделано это было не во имя возвращения к прежней ненадежности судеб и карьер. В беседе с диссидентом В.А.Красиным в 1973 г. глава КГБ Ю.В.Андропов заявил, что утверждения о том, будто «в СССР происходит возрождение сталинизма», - «это - чепуха»: «Возрождения сталинизма никто не допустит. Все хорошо помнят, что было при Сталине. В руководстве на этот
счет имеется твердое мнение». И откровенно рассказал о своих личных мотивах, типичных для советского партийного номенклатурщика: «Между прочим, после войны я тоже ждал ареста со дня на день. Я был тогда вторым секретарем Карело-Финской республики. Арестовали первого секретаря. Я ждал, что арестуют и меня, но пронесло»[529].
Партийное руководство покончило с разделением органов КПСС на промышленные и сельские, а в 1967 г. отказалось от принципа обязательного обновления части состава органов КПСС в центре и на местах. В 1965 г. совнархозы были ликвидированы; восстановлена система отраслевых министерств. Эта мера, равно как и «косыгинская» экономическая реформа 1967 г., которая предусматривала расширение хозяйственных прав отдельных предприятий и групп и внедрение рыночных элементов, значительно усилили отраслевую и технократическую часть номенклатуры - руководителей министерств и ведомств, директоров крупных предприятий ит.д. Если «с созданием совнархозов на место ведомственного эгоизма пришел региональный», констатировал бельгийский экономист Э.Мандель, то с роспуском совнархозов и восстановлением отраслевых министерств «была создана новая административная система», соединявшая «строгую централизацию наверху с более широкой автономией отдельных предприятий». В результате к ведомственному и региональному «эгоизму» добавился «эгоизм предприятий»[530].
Как отмечал историк А.Н.Николаев, после смещения Хрущева «хозяйственники» стали силой, с которой приходилось считаться высшему партийному руководству[531]. Они широко включались в партийные органы на местах, а иногда даже приобретали относительную независимость от них. О том, как обстояли дела на местах, можно судить, например, по воспоминаниям видного иркутского хозяйственного чиновника В.Яковенко. Предприятия в городе Братске, пишет он, «были достаточно самостоятельны в плане взаимоотношений с партийными и советскими органами на местах. Скажем, уровень начальника «Братскгэсстроя» - номенклатура ЦК КПСС, оклад начальнику... назначал и подписывал сам... председатель правительства... БРАЗ - гигант, общение у руководства шло на уровне самых высоких персон партии и правительства. Поэтому братчан в области не сильно и жаловали - уж больно они были самостоятельными. Частенько мимо обкома ходили, а уж что такое облисполком, мы и не знали, право дело»[532].
Определенного «реванша» партийная бюрократия добилась после того, как в начале 1970-х гг. размах маятника хозяйственных экспериментов Косыгина по расширению самостоятельности предприятий в попытке увеличить их прибыльность постепенно угас. Количество «хозяйственников» в партийных органах несколько сократилось. Но нешуточное противоборство между различными ведомственными «группами влияния» продолжалось и нарастало. «Семидесятые - первая половина восьмидесятых годов ознаменовалась еще одной тенденцией: обострением борьбы между различными отрядами технократии: сырьевой, строительной, оборонной и т.д., - отмечает иркутский историк Е.Н.Волосов. - Каждый из них имел своего покровителя наверху в Политбюро и секретариате ЦК. Но объективные, прежде всего, геополитические обстоятельства усиливали позиции руководителей военно-промышленного комплекса»[533].
В «геополитической» области СССР усиленно подтверждал свою роль мировой сверхдержавы. Он отразил попытки отпадения от своей империи таких непокорных «провинций», как Чехословакия (в 1968 г. была оккупирована войсками Варшавского договора) и Польша (в 1970 и 1976 гг. рабочие протесты были подавлены с помощью советских войск). Руководимый компартией режим в Северном Вьетнаме, опираясь на помощь СССР и Китая, сумел заставить США в 1975 г. вывести войска из Южного Вьетнама и, полностью переориентировавшись на Москву, установил контроль над Лаосом, а в 1978-1979 гг. - над Камбоджей. В Африке и на арабском Востоке под советским влиянием находилось все большее число стран. СССР воспользовался плодами распада португальской колониальной империи в 1974 г., с помощью вооруженных сил своего союзника - Кубы завладел после 1975 г. Анголой, а после 1977 г. - Эфиопией. По западным данным, доля военных расходов в советском ВВП составляла 11—15%[534].
Бурное развитие науки и военной промышленности обходилось советской номенклатуре во все более крупные суммы денег, поскольку западные конкуренты, в свою очередь, не собирались признавать поражение в «гонке вооружений» в рамках «ядерного паритета». Немалые средства уходили и на поддержание внешнеполитической гегемонии в различных уголках Земного шара. Народные анекдоты тех лет сравнивали СССР с великаншей с множеством грудей, к которым жадно припали многочисленные режимы стран «Третьего мира».
Хотя существовавшая прежде «пирамида форсирования» окончательно превратилась в двухступенчатую «трапецию» номенклатура - народ, в которой первая стремилась к спокойствию и стабильности, а второй пытался не давать эксплуатировать себя чересчур сильно, правящие круги еще пытались продолжать модернизацию, в попытке нагнать конкурентов. За годы «застоя» им удалось закрепиться на ведущих мировых позициях по показателям, которые считались определяющими для первой и второй индустриальной революций: доля городского населения к 1985 г. возросла до 65%, СССР занял первое место в мире по выплавке стали, добыче нефти и газа, второе - по объему промышленного производства, производству электроэнергии и химической продукции, третье - по добыче угля и т.д.[535] Но на рывок в третьей индустриальной революции бюрократическая система оказалась уже неспособна. Более того, в этой области ее отставание становилось все больше. Несмотря на прогресс в отдельных отраслях, советская индустрия так и не вышла за рамки «примитивного тейлоризма»[536][537]. По уровню технического развития, механизации и автоматизации стране было далеко до развитых индустриальных держав. Доля ручного труда в промышленности составляла в 1975 г. почти 42%, а в 1985 г. - 35%. В области нововведений, по оценке российских экономистов Д.С.Львова, С.Ю.Глазьева и др., Советский Союз в 1970-х - 1980-х гг. отставал от Запада на 10-25 лет, причем, по сравнению с серединой 1960-х гг. отставание увеличилось вдвое[538]. Особенно сильно оно ощущалось в развитии таких ключевых технологий, как микроэлектроника, информационные технологии, переход на использование газа в качестве доминирующего энергоносителя и рост авиационных перевозок[539]. В целом, по размерам ВВП на душу населения СССР находился на уровне
