Однако реальность быстро показала, что уровень знаний и квалифика­ции «выдвиженцев» все еще недостаточны. И режим в очередной раз - до поры - отступил. 23 июня 1931 г. Сталин провозгласил «шесть условий», прекратив форсированную «кадровую революцию». Он осудил «спецеедст- во» и призвал к «большей заботе» о «старых специалистах». 40 тысяч ра­бочих - «выдвиженцев» были возвращены на производство. Власти отме­нили большую часть стипендий и предоставление за счет предприятий 2 часа в день на обучение рабочих. Ограничения на доступ детей старых кадров к высшему образованию были ослаблены или отменены[362].

Все это, разумеется, не заставило режим в принципе отказаться от формирования новой, послушной ей технической и творческой интелли­генции. Уже упоминавшийся шахтер-эмигрант «И.Волго-Дунайский» рас­сказывал, как на шахте, где он работал в 1930-е годы, управляющий «на­чал очищать себе дорогу от тех инженеров, в основном беспартийных, которые мешали ему «развернуться»». Только с 1934 по 1936 гг. он «вы­гнал из своей шахты 34 главных инженера и их помощников, в большин­стве с высшим образованием и многолетним стажем в горной работе. Как ярый большевик, доверенный партии и правительства, он хотел показать большую добычу угля «болыпевицкими темпами», то есть не считаясь с тем, что выйдут механизмы из строя и будут никому ненужные человече­ские жертвы. Инженеры на это не соглашались, а потому и получали... по шапке». Только когда в 1939 г. на шахту прибыл молодой инженер, состо­явший в партии, управляющий нашел с нем общий язык. Они «секретно договорившись с представителями плановой комиссии, добились для шах­ты заниженного плана добычи угля, поэтому норма эта всегда перевыпол­нялась... Но за перевыполнение плана получали премии несколько чело­век: управляющий, три инженера, начальники участков, их помощники, секретарь и помощник партячейки, председатель и помощник профсоюз­ного комитета»[363].

Гигантская волна кадровых перемещений, чисток и новых «выдвиже­ний» прокатилась в годы «большого террора» в 1936-1938 гг.

В отношениях с работавшей на нее интеллигенции сталинский режим прибегал к методу сочетания кнута и пряника. Террор второй половины 30-х годов больно ударил по творческой и научной интеллигенции. В то же время художественная, писательская и научная элита пользовались мате­риальными привилегиями, немыслимыми для простого человека «страны Советов». В 1936 г., когда средняя зарплата в СССР составляла 231 рубль в месяц, 251 писатель зарабатывал от 500 до 2000 рублей в месяц, 50 - от 2000 до 6000 рублей в месяц и, наконец, 14 наиболее видных - свыше 10 ты­сяч рублей в месяц[364]. Не удивительно, что верхушка интеллигенции со­храняла лояльность по отношению к сталинскому режиму. Н.Мандель- штам, жена репрессированного поэта О.Манделыптама, вспоминала: «Жители нового дома с мраморным, из лабрадора подъездом понимали значение тридцать седьмого года лучше, чем мы, потому что видели обе стороны процесса. Происходило нечто похожее на Страшный суд, когда одних топчут черти, а другим поют хвалу. Вкусивший райского питья не захочет в преисподнюю. Да и кому туда хочется?.. Поэтому они постано­вили на семейных и дружественных собраниях, что к тридцать седьмому надо приспосабливаться»[365].

Как бы то ни было, режим модернизации не мог обойтись без работ­ников умственного труда - «старых» или «новых» (хотя постановление 1940 г. о введении платного образования должно было ограничить их число). Следовало, во-первых, определить их место в новой социальной системе, а, во-вторых, не допустить их единства с работниками физического труда в отстаивании интересов наемных тружеников в противовес правящей элите. По существу, политика властей была нацелена на то, чтобы посеять рознь между различными категориями трудящихся. При принятии конституции 1936 г. Сталин категорически отверг предложения записать в основном до­кументе, что СССР является государством не только «рабочих и крестьян», но и «трудовой интеллигенции», пояснив, что та «является прослойкой, а не классом»[366]. В художественных произведениях и обыденном сознании по существу поощрялось третирование интеллигенции - от традиционного вы­смеивания интеллигента в образе странноватого чудака и до навешивания на целый социальный слой политических ярлыков («гнилая интеллигенция»), отлучения его от народа и даже физического истребления. Постоянно под­черкивалось, что интеллигент - это нахлебник на народной шее, что он «не производит материальных благ» и потому имеет перед людьми физическо­го труда одни лишь обязательства. В то же самое время, лица умственного труда в целом получали в 1930-х гг. большую зарплату, чем те, кто был за­нят на производстве. Все это порождало глубокие и незаживающие соци­альные обиды. Взаимное натравливание интеллигенции и рабочих было одним из ключевых факторов устойчивости сталинской модели[367].

Правящий режим стремился установить полный, тоталитарный кон­троль над областью образования, культуры и превратить ее в средство пропа­ганды и восхваления власти и ее «вождей». В рамках унификации культуры и искусства 23 апреля 1932 г. ЦК ВКП (б) принял постановление «О пере­стройке литературно-художественных организаций», которое ликвидировало все имевшиеся творческие объединения. По диктату ЦК создавались единые творческие союзы по профессиям - писателей, композиторов, художников, архитекторов и т.д. Все издания отдельных групп ликвидировались вместе с ними[368]. Был утвержден единый, обязательный для всех художественный метод так называемого «социалистического реализма», любой творческий поиск, выходящий за эти узкие рамки преследовался как «формализм» и «авангард». «Культурная революция» по-сталински оказалась, таким обра­зом, также завоеванием и подчинением культуры сталинизмом.

Точно так же были подчинены нуждам режима образование и наука. Преподавание во всех учебных заведениях было построено в соответствии с положениями официальной идеологии. 15 мая 1934 г. было принято по­становление правительства и ЦК партии, предписавшее изучать историю в школе с «обязательным закреплением в памяти учащихся важных истори­ческих явлений, исторических деятелей, хронологических дат». Прежнее рассмотрение прошлого (с точки зрения упора на классовую борьбу и от­сутствие единых интересов между «верхами» и «низами») было названо «отвлеченными социологическими схемами»[369]. После этого заговорили о «прогрессивности» тех или иных государственных деятелей царского вре­мени, войны, которые велись дореволюционной Россией, стали оценивать­ся с симпатией к «нашим». Тем самым, сталинское государство фактически признавало себя преемником царизма.

Этот поворот происходил постепенно, не в одночасье, но его направ­ленность не вызывала никаких сомнений: речь шла о культивировании идей советского и русского патриотизма. Во второй половине 1930-х гг. власти окончательно свернули проводившуюся с 1920-х гг. политику «ко- ренизации» в союзных и автономных республиках, которая предусматри­вала усиленное выдвижение партийных, государственных и хозяйственных кадров из «титульных» национальностей (то есть тех, по чьему имени на­звана республика), обязательное изучение чиновниками национальных язы­ков и т.д. Во всех школах вводилось изучение русского языка, поборники «коренизации» были обвинены в «национал-уклонизме» и репрессированы. В мае 1941 г. начальник управления пропаганды и агитации ЦК А.А.Жда- нов передал руководителю Коминтерна Г.Димитрову директиву Сталина: «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого нацио­нализма с пролетарским интернационализмом. Пролетарский интерна­ционализм должен опираться на этот национализм... Безродный космопо­литизм, отрицающий национальные чувства, идею родины..., подготовля­ет почву для вербовки разведчиков, агентов врага»[370].