Кооперация по-прежнему оставалась огосударствленной, причем кре­дитно-сбытовые кооперативы явно опережали производственные. Как ут­верждает российский исследователь В.Л.Телицин, имеются свидетельства о том, что крестьяне иногда пытались игнорировать учреждаемые «свер­ху» кооперативы и «создать действительно добровольные кооперативы, получившие в официальных документах название «диких». Однако по­добные попытки быстро и жестоко пресекались»[189].

В целом, в первые годы НЭПа действительно удалось восстановить и значительно увеличить сельскохозяйственное производство. Благосостоя­ние сельских жителей в первой половине 1920-х гг. выросло не только по сравнению с периодом гражданской войны, но и с довоенным време­нем. В деревне теперь преобладало «среднее» крестьянство, к которому в 1924 г. относилось свыше 61% хозяйств, причем, как отмечают исследо­ватели, «осереднячивание» в значительной степени означало выравнива­ние крестьянской массы «по низшему уровню обеспеченности средствами производства и прожиточного уровня». Обычно в таких хозяйствах, кото­рые и производили большую часть сельскохозяйственной продукции, бы­ло до 5 «едоков», включая 3 трудоспособных, 1-2 головы рабочего скота и 1 корова (данные для Центрально-земледельческого района). Часто им не хватало земли, и они арендовали ее для обработки. Количество «бедных» крестьян, которых было большинство в дореволюционной деревне, к на­чалу 1924 г. сократилось до 36%. В их хозяйствах часто не было лошадей, а нередко - и коров. Бедняки зачастую арендовали скот и инвентарь, сда­вали землю в аренду[190].

Но наряду с тенденцией к «осереднячиванию» существовала и другая - направленная к росту социального расслоения. Расцветали богатые хозяй­ства, широко прибегавшие к найму рабочей силы и накоплению земли в форме ее аренды. По производительности они значительно опережали хо­зяйства общинников - «середняков». Богачи («кулаки») пользовались под­держкой местных властей, а иногда, занимая ключевые посты в сельсове­тах, и сами становились такой властью. С другой стороны, за 1921-1923 гг. с 816 тыс. до 2,2 млн. выросло число неимущих сельских батраков. По­следние жили в тяжелых условиях. Их положение ярко рисуют письма, которые в те годы направляли бедные крестьяне в газету «Батрак»: «нет про­свещения, живем в темноте», «в полной кабале кулаков», «о детских садах и яслях мы понятия не имеем», богачи «дают батраку столько, чтобы он не подыхал с голоду»[191].

Правда, и большинство «середняцких» хозяйств было, как тогда говори­ли, «маломощными». По официальным данным, которые привел на 13 съез­де большевистской партии в 1925 г. Л.Б.Каменев, на долю 74% наиболее бедных хозяйств («бедняцких» и отчасти «середняцких») приходилось все­го 40% посевов, 50% скота и почти половина потребления продуктов го­родской промышленности. 18% хозяйств распоряжались четвертью всех посевов и поголовья скота и потребляли 30% городских изделий. Наконец, на 8% наиболее зажиточных хозяйств приходилось 34% посевов и четверть поголовья скота. Они покупали около 20% городских изделий[192].

«Среднее» крестьянство было недовольно тяжестью государственного налога, нехваткой скота, удобрений и инвентаря. Политика государства состояла в поддержании сравнительно низких закупочных цен на хлеб при одновременном сохранении на высоком уровне цен на изделия городской промышленности. Как только наблюдался неурожай, власти вмешивались в ценообразование и административным методом снижали хлебные цены (например, во время неурожая 1924 г., дождей и обострения нехватки город­ских товаров в 1926 г.). К тому же, в 1926 г. был значительно увеличен сель­хозналог, усилены меры по принудительному взиманию недоимок, а в уго­ловный кодекс была внесена статья, карающая за «злостное повышение цен».

Растущее недовольство в деревне вызывало и усиление кулачества. В 1925 г. в докладах политической полиции ГПУ отмечалось, что «связь низового соваппарата с кулаками - обыденное явление по всем районам Союза»[193][194]. В отличие от большевистских властей, которые определяли «кулаков» прежде всего по благосостоянию крестьянского хозяйства, сами крестьяне считали «кулаками» тех, кто нанимает рабочую силу, занимает­ся торговлей, посредничеством, ростовщичеством, а также стремится к голой наживе любой ценой. «В своей деревне всякий крестьянин очень хорошо знает, кто как нажил состояние: своим ли трудом или чужим... Не

богатство, а его душу называют кулаком, если она у него кулацкая», - пи-

|01 „

сали крестьяне . С такой же ненавистью они нередко относились и к го­родским богачам, и к ответственным партийным и государственным ра­ботникам, обладавшим растущими материальными привилегиями.

В 1924 г. с мест сообщали, что общинники вновь стихийно начали «черный передел» земли. Крестьяне нередко бойкотировали выборы в сельские Советы, отказывались продавать хлеб по установленным сни­женным ценам. В середине 1920-х гг. усилились и распространились на­строения в пользу создания собственного движения - крестьянских сою­зов. Эти союзы рассматривались крестьянами наполовину как профсоюз, наполовину - как политическое движение. Широта выдвигаемых при этом требований (от «справедливых» цен, развития добровольной кооперации и кооперативного продуктообмена с городом до обеспечения свободных выборов в Советы) позволяет говорить о своеобразном крестьянском син­дикализме тех лет.

Введение НЭПа не только не означало отказа от большевистских планов ускоренной индустриализации России, но и было, по существу, очередным шагом к ней. На сей раз власти, осознав ограниченность госу­дарственных ресурсов, решили прибегнуть для этой цели к средствам зарубежного и частного капитала. Необходимо «догнать передовую тех­нику передового капитализма, - провозгласил Ленин на X съезде больше­вистской партии в марте 1921 г. - Сейчас мы этого сделать иначе не в си­лах. Тот, кто знает состояние нашего хозяйства, поймет это»[195]. Съезд рас­смотрел вопрос о сдаче в концессию иностранным предпринимателям части нефтепромыслов Баку и Грозного, причем Ленин просил не записы­вать и не публиковать этот вопрос. Затем на повестке дня встала проблема денационализации мелкой и средней промышленности: власти сочли, что без подъема этих отраслей невозможно обеспечить продовольствием и сырьем отрасли тяжелой промышленности. Партийная конференция в мае 1921 г. постановила, что должна быть осуществлена серия преобразований в области индустрии: «поддержка мелких и средних (частных и коопера­тивных) предприятий»; «допущение сдачи в аренду частным лицам, коо­перативам, артелям и товариществам государственных предприятий»; «пересмотр (в известной части) производственных программ крупной промышленности в направлении усиления производства предметов широ­кого потребления и крестьянского обихода»; «расширение самостоятель­ности и инициативы каждого крупного предприятия в деле распоряжения финансовыми средствами и материальными ресурсами»[196][197]. Уже в мае 1921 г. СНК издал декрет, поощряющий развитие частных и кооператив­ных мелких и средних предприятий, и отменил закон от 29 ноября 1920 г. о национализации промышленных предприятий. Началась частичная де­национализация таких предприятий; часть из них сдавалась в аренду даже прежним владельцам (правда, в декабре 1921 г. ВЦИК подтвердил нацио­нализацию промышленных объектов, проведенную до 17 мая). К сентяб­рю 1922 г. в аренду было сдано 3800 предприятий, на которых работало в общей сложности 680 тыс. человек. Согласно переписи 1650 тыс. пред­приятий в марте 1923 г., 88,5% из них находилось в частной собственно­сти или было сдано в аренду частным лицам, 8,5% приходилось на долю государственных, а 3% - кооперативных предприятий.