Мальчишки двигались практически наощупь, то и дело спотыкаясь, запинаясь, напарываясь на торчащие во все стороны ветви и сучки, и рискуя каждое мгновение лишиться глаз. Босой и голоногий Смакла ругался и бранился по-гоблински на весь лес, и обиженный лес в ответ подставлял ему то острые сучья, то торчащие из земли корни, то ямы, то непролазные колючие заросли. В общем, было невесело. Стёпка молчал, но ему доставалось ничуть не меньше. Удивительно, как легко и быстро он взбежал наверх, и как долго и трудно теперь спускаться вниз. Будь это не склон сопки, а обычная тайга, они давно и безнадёжно заблудились бы в зарослях.

— Эвон вы где! — облегчённо выдохнул Неусвистайло, шагнув навстречу выдравшимся из лесной чащобы мальчишкам. — Оба целы? Не поранены?

— Целы и здоровы, — устало отрапортовал Стёпка. Он был доволен. Они не только добрались до своих, они умудрились ещё и выйти прямёхонько на костёр. — Поободрались, правда, немного. В лесу темень жуткая, не видно ни… чего. Смакла, кажется, ногу сучком рассадил, да шею ему слегка порезали.

— Догнал их? — спросил Брежень с надеждой.

— Догнал, — Стёпка виновато пожал плечами. — Это они ведь из-за меня на вас напали. С ними охотник тот был, который нас в Предмостье в свою повозку зазывал. И ещё колдун какой-то.

— Не, то не колдун был, — возразил Смакла, тяжело прыгая на одной ноге и натягивая порты. — То был чародей Усть-Лишайский Щепота.

— А ты откуда знаешь? — поразился Стёпка. Ему представлялось, что на него охотится кто-то неопознанный, никому не известный, мрачный и таинственный… А оказывается, это был всего лишь какой-то лишайный Щепота. Даже как-то обидно становится.

— Он в замок приезжал давеча, — сказал Смакла. — Я за его кобылой присматривал, покудова он с отцом-заклинателем беседовал. Ругались они шибко, — гоблин осторожно потрогал подсохшую рану на шее и добавил вдруг. — Энтот Щепота с Полыней шибко дружен.

Опять Полыня! Стёпка помрачнел, вспомнив недобрый взгляд княжьего колдуна-оберегателя. Чего ему от меня нужно? Сначала Никария натравил, потом дружка своего с разбойниками… Если он хочет стража заполучить, то чёрта с два он его получит!

Дядько Неусвистайло крякнул в бороду и, ни слова больше не говоря, повёл гоблина к костру — врачевать раны и порезы.

Стёпка запоздало спросил у Бреженя:

— А у нас никого не… это… все целы?

— Целее не бывает, — весело сверкнул зубами неунывающий гоблин. — Царапинами да синяками отделались от разбойничков. Да, между нами, не разбойники то и были. Так, мелюзга приболотная. Они и не воевали всерьёз, больше для острастки мечами да топорами махали. А как увидели, что мы отпор дать могём, так сразу и дёрнули в лес, от греха подальше. Я так понимаю, что они нас с умыслом от повозок уводили. Чтобы тебя сподручнее было повязать. Ежели бы мы сразу сообразили, что они Смаклу уволокли, не пришлось бы тебе по лесу шастать. Мы бы их, мы бы с ними… — Брежень махнул рукой и засмеялся. — Эх, да что там! Опосля драки кулаками стращаю. Ты, Стеслав, чего с ними содеял, ежели не секрет?

Вот бы где Степану и расхвастаться, вот бы где подвиги свои ратные расписать! Но он сдержался, потому что не его то были подвиги и не его заслуга. Страж ведь за верёвочки-то дёргал.

— Разбежались они, — просто сказал Стёпка. — Демонов они шибко боятся.

— А Щепота?

— И он разбежался. Даже посох свой потерял.

Брежень хмыкнул в усы и толкнул легонько Стёпку к костру:

— Тогда, мыслю, до утра они нас не потревожат.

Небо ещё и не думало светлеть, поэтому Стёпка привычно забрался в повозку, устроился поудобнее — и не смог заснуть. Перед глазами назойливо мелькали разбойничьи рогатины, скрюченные руки Щепоты, недобрая ухмылка Деменсия и отравленные стрелы гномлинов. Болело помятое горло, болели руки и ноги и даже спина. Победа не радовала. Всё случилось слишком быстро и обыденно. Враги, конечно, разбежались, но до Стёпки вдруг дошло, что разбежались они не все, что непременно будут и другие, и будет их немало, и придётся с ними со всеми как-то справляться… И Полыня непременно придумает ещё какую-нибудь подлянку… Встретить бы его и показать бы гаду, как он крупно ошибся, возжелав заполучить демона.

Два проведённых в Таёжном улусе дня, до предела насыщенные не самыми весёлыми событиями, заслонили всю прошлую жизнь, и она — такая спокойная и обычная — стала казаться теперь ненастоящей, придуманной, далёкой-предалёкой. А настоящая была здесь, в этой повозке, в этом лесу, под этим небом. Она пахла свежим сеном, дымом костра и медвежьей шкурой. От неё болели руки и сводило мышцы на ногах, и что-то неприятно кололо кожу на груди…

Стёпка уже решил, что так и будет ворочаться до самого утра, но сон незаметно подкрался к нему — и он уснул, не успев додумать какую-то показавшуюся ему очень важной мысль.

А утром вновь потянулась дорога, неспешная и размеренная, с привычным уже скрипом колёс, с привычными ухабами и взгорками, насквозь пропахшая терпкими запахами летней тайги.

О бурных событиях минувшей ночи напоминали только синяки на шее да расщепленный стрелами борт повозки. Однако часа через два, когда обоз, поплутав меж скалистых теснин, выкатился на весёлые, праздничные луга, сплошь поросшие васильками и ромашками, Стёпка обнаружил ещё одно напоминание о ночном бое.

Сначала его внимание привлёк некий посторонний звук, примешивающийся к монотонному поскрипыванию колёс. Какое-то поскрёбывание в том углу, где лежала его котомка. Когда звук повторился, Стёпка решил, что это безобразничает мышь, учуявшая что-то вкусное и прогрызающая котомку в надежде добраться до бесплатного угощения.

Он склонился над котомкой и рывком приподнял её, ожидая увидеть маленького испуганного грызуна… Но там была не мышь, совсем даже не мышь. Там было такое, что он непроизвольно швырнул котомку на место, чтобы поскорее закрыть то… это… непонятно что такое.

— Блин! — сказал он. — Не может быть!

Он опять приподнял котомку — уже осторожнее! — и увидел то же, что и в первый раз. Чешуйчатое тёмно-зелёное тело, длинная шея, ещё более длинный подрагивающий хвост, аккуратно сложенные на спине изумрудные крылья. Головы не видно: она спрятана под крылом, зато очень хорошо видны лапы, почти такие же, как у ящериц, но крупнее. И оно… размером с небольшую кошку и всё опутано ремешками. Забилось в угол повозки, притаилось, только задняя лапа неловко скребёт по доске. Этот звук и привлёк Стёпкино внимание.

— Кого нашёл, Стеслав? — оглянулся пасечник. Прищурился, протянул без удивления. — А-а-а, дракон. Выкинь его в кусты. Ночью, верно, угодил, когда Брежень гномлина сшиб. А дракон, глянь-ко где притаился. Он не подраненый?

— Да, вроде, не похоже.

— Ну тогда выкинь его, выкинь. Да не бойся, он не кусается.

— Дракон?! — не веря, переспросил Стёпка. — Это дракон?

— Ясно-понятно, дракон, — кивнул тролль. — Лошадка гномлинская. Али ты не знал? Неужто у вас драконы иные?

— Да у нас их вообще нет, — сказал Стёпка, жадно разглядывая дракончика. — В сказках только… А я думал, что все драконы большие, а он какой-то совсем крохотный.

— Этот-то ещё большой, — возразил тролль. — Его, видать, гномлины демоникой да молоком откармливали. А дикие драконы — те гораздо мельче.

Вот так сюрприз! Ну и ну! Стёпкино разочарование не поддавалось никакому описанию. Он-то мечтал увидеть настоящих драконов. Огромных, страшных, огнедышащих, на которых можно летать, с которыми не каждый рыцарь отважится сразиться. Могучих повелителей неба, величественных и гордых, внушающих священный трепет… А они… А тут… Вот они здесь какие. Лошадки гномлинские. А он тогда решил, что гномлины на нетопырях научились летать.

Дракончик беспомощно трепыхнулся, и стало видно, что его держит. Бедняга зацепился упряжью за расщеплённую стрелой доску, запутался в ремнях, и освободиться сам не мог.