Ферни устроила Геннадию безобразную семейную сцену. Она топала ногами, расколотила три хрустальных сервиза: на двенадцать персон, на сто двадцать восемь и на двести шестьдесят четыре персоны. Принцесса, что с нее взять, королевская дочка — существо избалованное, капризное, очень не хотела покидать родительский дом. Она и кричала, и плакала, и уговаривала штурмана не дурить и остаться. Затем она заявила Геннадию, что он ей жизнь испортил и что лучше бы он оставил ее на съедение дракону, чем так поступать. Словом, жена попалась штурману просто сказочно строптивая.

Однако Геннадий держался твердо и был непреклонен.

— Нет, дорогая! — заявил он. — Во дворце я не останусь. Не желаешь со мной лететь, живи, как знаешь! Прощай!

И штурман расправил плечи и повернулся, чтобы выйти, но тут Ферни разрыдалась, ухватила его за руку и поклялась, что она его не оставит.

Через пять минут они уже сидели в кабине вертолета и целовались.

И вновь вертолет пролетел над дремучим лесом и над знакомой поляной с останками несчастного дракона. Затем штурман поднял машину до предполагаемого выхода из сказочного мира и нажал на кнопку прибора.

Уже с минуты на минуту Геннадий надеялся увидеть знакомые очертания зданий и башен столицы Синкса, когда неожиданно обнаружилось, что расчеты штурмана не совсем верны.

Вертолет и в самом деле выскочил из сказочного мира, но попал не на Синкс, а в другой сказочный мир… Пришлось вновь нажимать кнопку — и переходить из этого, нового мира в третий… и так далее — по цепочке. Миров оказалось великое множество. Точно гроздья винограда, висели эти миры на ветке, которая называлась цивилизацией Синкса. Причем многие из этих миров были совсем не сказочные.

Одна картина под вертолетом сменялась другой.

Ферни и Геннадий наблюдали то далекое прошлое Синкса — гибель царств, становление и разрушение империй, бесчисленные войны, битвы, походы, то фантастические картины вероятного будущего.

Вскоре штурману стало ясно, что они попали в своего рода зрительный зал и перед ними как бы прокручиваются все материализованные литературные произведения, созданные, очевидно, давным-давно народами цивилизации Синкса.

«Вот оно — искусство будущего! — размышлял Геннадий. — Наше объемное кино просто примитив рядом с этим. Надо же, точно блины выпекают, создают миры, вселенные на любой вкус и выдумывают их геометрию и законы природы! Правда, есть одна тонкость. Все, что мы наблюдали, сделано по очень старым сценариям. Видно, что когда-то эти миры придумывали люди, а вот кто их воссоздавал? Кто материализацию осуществил?»

После двух часов блужданий по искусственным вселенным, когда горючее вертолета почти кончалось, штурман все же припомнил ту комбинацию кнопок, какая была на пульте прибора, когда он улетал с Синкса. Геннадий нажал на нужные клавиши и с облегчением вздохнул — перед ними возникли очертания столицы Синкса.

— Наконец-то! — обрадовался штурман. — Кажется, выбрались!

У входа в гостиницу их встретил Левушкин. Он сидел в задумчивости на ступеньках крыльца и, казалось, ничуть не удивился появлению вертолета. Не выказал капитан особого удивления и при виде спутницы Геннадия, а только приветливо улыбнулся и после взаимных представлений сбегал в сад рядом с гостиницей и принес принцессе две корзины цветов.

— Признаться, Геннадий, я не ждал тебя так быстро, ведь еще и шести часов не прошло, как мы расстались, а договаривались встретиться вечером. Поздравляю, ты первый вернулся, остальные пока не появлялись!

— Что? — поразился Геннадий. — Как это первый? За две недели, кроме меня, никто из наших не вернулся к месту сбора?

— Какие еще две недели? — переспросил капитан. — Что с тобой? Утром ты выглядел лучше!

— Утром? Ты хочешь сказать, что видел меня сегодня утром?

— А ты разве меня не видел? Странно, ведь мы все вместе обсуждали нашу стратегию.

И тут Геннадий сообразил, что время в сказочных мирах, наверное, течет как-то по-особому и не совпадает со временем обычного мира.

— Невероятно! — покачал головой штурман и поведал капитану о своих приключениях.

Услышав о схватке со сказочным драконом и женитьбе Геннадия, Левушкин долго смеялся.

— Тебе повезло, дружище, — сказал он. — Не каждый может похвастаться, что ударил в челюсть сказочному чудовищу и женат на сказочной женщине. Кроме того, Ферни, — капитан поклонился принцессе, — безусловно, идеальная супруга, ведь только такие жены и бывают в сказках. Но шутки шутками, а твое сообщение меня встревожило. Я серьезно начинаю беспокоиться за судьбу наших товарищей, с ними уже часа три нет связи. Вам, пожалуй, надо отдохнуть с дороги — вздремнуть, подкрепиться, а я еще посижу на крылечке, подожду остальных…

Массивная квадратная дверь из блестящего темного металла была плотно прикрыта.

Роман несколько минут в нерешительности постоял перед дверью, затем резко потянул на себя ручку.

«Два часа брожу по улицам и закоулкам города — и ничего примечательного! Не возвращаться же с пустыми руками. А за этой дверцей, определенно, что-то интересное должно быть. Странное сооружение… Огромное здание без окон, без форточек и труб, с одной-единственной дверью, как тут пройдешь мимо?» — думал он.

Дверь отворилась медленно, с тихим гудением.

В первую минуту Роман решил, что попал в зверинец. Прямо от двери в глубину здания вел широкий коридор, освещенный многочисленными лампами рассеянного розового света. По бокам коридора плотными рядами стояли огромные стальные клетки, тянулись вольеры и загоны. Центральная часть коридора была огорожена ажурным чугунным барьером. Возле каждой клетки стояла табличка с надписью.

С электронным переводчиком надписи читались легко, но не становились от этого понятнее.

Так вывеска на первой клетке справа гласила:

«Злоба человеческая, разновидности…»

Когда Роман внимательно присмотрелся, из глубин клетки выскочили четыре карлика и зашипели, сверкая маленькими рубиновыми глазками.

Рядом находилась клетка с ненавистью, еще дальше по коридору располагались: ярость, жестокость и коварство.

Коварство, когда планетолог проходил мимо, тихим чарующим голосом позвало:

— Остановись, путник, подойди ближе, я так одиноко, так несчастно!

Роман оглянулся. Этот карлик выглядел бы вполне привлекательно, если бы успел спрятать от зоркого взгляда планетолога свои острые когти.

Слева по коридору в просторных вольерах резвились маленькие и большие пушистые зверьки. Из табличек Роман узнал, что там обитали: нежность, доброта, ласка, простодушие. Тут же разгуливали щедрость и самопожертвование.

В отдельном огромном загоне в задумчивости сидел зверь-великан, которого звали благородство.

В клетках справа содержались разновидности подлости, сидели над массивными, отливающими черным лаком, сундуками карлики: скупость и жадность. Яростно мутузили друг друга насилие и свирепость.

В путешествии по этому странному коридору Роман встретил и задрожавшую при его появлении трусость, и безрассудную смелость, и застенчивость, и скромность. Он наблюдал и убежденность, и упрямство, и мнительность, и целые стаи различных восторгов и огорчений.

В одном шумном загоне содержалась обширнейшая группа всевозможных пороков, многие из которых были уже совершенно чужды человечеству Земли.

Словом, в таинственном здании были собраны и персонифицированы в виде различных зверюшек и карликов черты характеров, чувства, когда-либо свойственные людям.

Но зачем, с какой целью, кем создавалась эта коллекция оживших эмоций! Кому понадобилось выводить все эти многочисленные породы кибернетических зверюшек, наделенных особыми, человеческими свойствами! Почему их собрали в одном месте? Этого Роман пока не понимал.

Едва не раздавив неизвестно откуда выползшую угодливость, с трудом увильнув от навязчивости и любопытства, почти совсем оглушенный болтливостью, едва не усыпленный ленью, шарахаясь от клеток с лицемерием и завистью, Роман кое-как пробрался к выходу. Уже на улице, отдышавшись и немного придя в себя от увиденного, он сообразил, что посетил своеобразный заповедник смоделированных кем-то человеческих, а возможно, не только человеческих чувств, эмоций, каких-то привычек…