— Слава, а у меня шпатель пропал. Где взять?

Тут на помощь Славке приходит забежавший к нему по мелкому делу плотник. Пуча свои зеленоватые глаза, он кричит пришелице:

— Как где взять? Укради! Ты что — первый день на стройке работаешь?

Коля Фролов со своими помощниками работает в коридоре. Они выравнивают стены, заделывают в них дыры и щели известковым раствором. Там вообще никаких разговоров, все делается молчком. И если кто-то из Колиных помощников начал заделывать неправильно, Коля берет у него терку, говорит тихо, будто по секрету: «Надо вот так», — и начинает проворно растирать раствор по стене. Нередко он увлекается и забывается. И тогда тот, у кого он взял терку, вынужден напомнить о себе, либо взять Колину и перейти на его место. А если он не напомнит, то Коля, забывшись, так и закончит участок своего подшефного. И только закончив, спохватится, что он должен показывать, а не делать за других.

Недолгий зимний день идет к концу… Солнца уж не видно, оно скрылось там, за дальней окраиной города, за горизонтом. Только верхушки его лучей еле дотягиваются до краешка западной стороны неба, окрашивая тот краешек в ярко-красное, и видятся из окна бытовки как что-то отдаленное, постороннее, не имеющее больше к ней никакого отношения. Потом в какой-то момент в бытовке вдруг начинает ощущаться синева, в углах, удаленных от окон, ложатся тени. Очертания предметов начинают терять свою определенность, смягчаются, а сами предметы становятся в густеющем воздухе вроде бы легче, невесомее и кажется, что вот-вот поплывут. Отпирается дверь, и бытовка постепенно заполняется людьми, их голосами, шарканьем подошв, хлопками отряхиваемой одежды, шумом и плесканием воды над ведром и в железной бочке, стоящей в углу. Из разных концов слышатся веселые переклички, обмен мнениями насчет того, кто сколько успел затереть, заделать, зашпаклевать, кто из новичков-отделочниц нынче ленился, а кто молодцом.

Славка и плотник Огневой стоят в сторонке ото всех и вполголоса о чем-то переговариваются.

— Ага, так, — удовлетворенно заключает эти переговоры плотник, — тогда я пошел, приведу Ванюшку.

Вскоре он возвращается со вторым плотником, и они уж втроем начинают говорить — все так же, вполголоса. Речь идет о предстоящем вечере. Предстоит, оказывается, вот что. Должен заехать сюда на «Жигулях» какой-то Колька Тимофеев и захватить их всех с собой. Потом они все куда-то поедут. Второй плотник допытывается, куда именно. Оказывается, либо в женское общежитие, а может, и к Клавке.

— А-а, к Клавке! — оживляется второй плотник. — К той, у которой собственный дом, такой здоровенный!? Та самая Клавка — веселая вдова, — и он усмехается. Усмешка у него какая-то значительная и двусмысленная.

Потом оба плотника сооружают некоторое подобие стола — из сдвинутых досок как во время обеда — и усаживаются за этот стол. Плотник Огневой вынимает из кармана карты и, примолвивши: «А пока мы перекинемся», — начинает их жадно тасовать соскучившимися пальцами. Попутно он рассказывает напарнику, как он вторую половину обеденного перерыва играл у гелиевских, и что там полно асов по картам, и игра вся на нервах, но что он все же выиграл пятерку с мелочью, а Славка — два рубля.

Появляется бородатый научно-исследовательский, который уж переоделся и теперь зашел за своими, чтобы идти с ними вместе. Огневой-Василий увидел бородатого, и тут что-то щелкнуло в его бедовой голове, какой-то клапан — он оживляется, улыбается бородачу и машет ему, зовя к себе и заговорщически подмигивая. Тот подходит, и Василий говорит ему вполголоса:

— Айда с нами.

Тот смотрит вопросительно.

— Да там увидишь, куда… На машине повезут, — на подвижном лице огненного плотника задор и веселый призыв.

Потом он спрашивает у сотрудника, есть ли у того деньги. Оказывается, есть — десятка.

— Ну и лады! — восторженно орет Василий. — Садись. Мы ж простецкие люди. В свару умеешь?

Оказывается, да, он и в свару умеет.

Василий начинает раздавать. Он даже не раздает — он раскидывает карты мелкими, скупыми толчками, как-то снизу и вроде исподтишка.

— Славка! — кричит он Славке, который толкует что-то с забежавшим носатым дядькой о чисто строительных делах. — Айда скорей, чего ты там! — у него уж руки подрагивают от нетерпения.

Подходит Славка. Василий хватает карты, подгоняет с игрой и попутно говорит, качнув головой в сторону сотрудника, что он тоже поедет и что у него десятка. Славка одобрительно кивает и, подмигнув сотруднику, берется за карты.

В бытовке оживление и суета, вокруг переодеваются, собираются, торопятся и нетерпеливо посматривают на весело распахнутую дверь. Только четверо, сидящие у сдвинутых досок, как островок отчуждения посреди этого плеска оживления и суеты.

Софья, убрав в укромное место инструменты, обсудив со своими девчатами дела и планы на завтрашний день, теперь переодевается в своем углу. Ее загораживают от мужских взглядов три молоденьких отделочницы.

Со времени инцидента у подъемника Софья ни единым словом не перекинулась со Славкой, даже ни разу на него не посмотрела. Теперь же, заметив возле него возню и шушуканье, она начинает подозрительно присматриваться в ту сторону. На лице ее обозначается недовольство, которое потом сменяется раздражением. Наконец, она не выдерживает и кричит через всю бытовку:

— Славка, ты что — опять на пьянку налаживаешься?

— На ее, проклятую, — отвечает вместо Славки Василий, сбрасывая карты.

— А куда?

Ей не отвечают.

— Там и девки будут?

— И д-девки будут, двадцать восемь очей — мой банк, — говорит Василий. — Но ты, Софья, не расстраивайся, они будут одетые.

В бытовке все громко смеются. Все, кроме молоденьких отделочниц, которые стоят возле Софьи и посматривают на нее.

Софья заканчивает переодевание, поправляет у пояса складки своей хоть и не новой, но еще добротной шубки, надевает внушительного вида очень лохматую меховую шапку. Потом подходит к сидящим, вырывает у Славки карты, бросает их чуть ли не в лицо Василию и говорит:

— Пойдем, Слава.

Все четверо сидящих от неожиданности застывают и молча смотрят на Софью. Она, видать, с трудом сдерживает то чувство или крик, которые просятся наружу, грудь ее волнуется, и волнуются складки меха на груди. В глазах скапливается гроза, вспыхивают синие молнии. Глаза эта широко и великолепно распахиваются.

— Пойдем, Слава, — говорит она, еле сдерживая себя.

— Да он кто тебе — муж, что ты с ним так… — ввязывается плотник Василий, который, кажется, не на шутку испугался, что компания будет разлажена.

— Сгинь, поганец, — бросает Софья Василию и опять оборачивается к Славке: — Слава, пойдем.

— Да ты мне… да я тебе… — весь так и взвивается плотник, аж чуть не задохнувшись.

Но Софья не обращает больше на него внимания. Она говорит с одним Славкой. Даже не говорит, а требует. И Славка — странное дело! — не смеется, не отмахивается от нее, как это могло бы быть еще вчера — нет, он вроде весь в смущении и нерешительности.

— Пойдем, Слава, пойдем, — упрашивает Софья, и в голосе ее уж слышится и мольба, и вроде жалоба на что-то. — Ну, хочешь, я тебе сама бутылку поставлю, только не ходи туда.

— Да брось ты! — кричит плотник.

— Да брось ты, на самом деле, я ж обещал, компания же!.. — кричит Славка, маскируя криком некоторую растерянность.

— Так пойдешь или нет? — говорит Софья, сверкая глазами.

— Не пойду, — вроде бы обиженно говорит Славка.

Софья резко поворачивается и идет к двери. И уж от порога кричит Славке:

— Черт с тобой, блуди, шляйся там! Сопьешься, дурак, кобель шелудивый, проблудишь всю свою жизнь — издыхать будешь никому не нужный, одеяло некому будет на ноги натянуть! — В глазах ее скапливается новая гроза, еще большей силы и ищет выхода. — У-у-у! — и Софья швыряет в Славку подвернувшуюся под руку терку.

Деревянная терка мала, легка, и Славка отмахивается от нее, как от мухи. Плотники смеются. А Софья с закипевшими на глазах слезами поворачивается, берет под (руку Колю Фролова и, приказавши: «Пойдем, Коля!» — направляется к выходу. Коля оглядывается и, пожав плечом, идет, увлекаемый Софьей.