Хитрая бестия. Все правильно рассчитал. Это известие, признаться, выбило меня из колеи. Вы должны понять, все вокруг, кто не попадя кричат о том, что я чудовище и монстр. Применяют ко мне положение «Три четверти пять» из устава «Дома Забвения», а тут появляется мой старый знакомый, который меня хочет видеть. Да и еще стоит за дверью.

Ох доктор. Видно как чувствовал, что у меня созрел план, как обыграть баскетбольную команду и поговорить с ним тет-а-тет.

Только, позже пришло понимание, что Эверест Аскольдович, я про доктора, в общем то неплохой мужик. И работу знает свою очень хорошо. Но в то время, я был не прочь его сожрать. С потрошками.

Ну и заговорил он мои зубы вкупе с моими же клыками. Как только все они вышли, меня опять было, закружил вихрь безумства, как дверь распахнулась и на пороге появился тот, кого я меньше всего ожидал увидеть. По совести, после визита Ректора, я вообще не надеялся на какие-либо встречи старых знакомых. Тем более, половину из них я покалечил, а другую уделал.

Но едва завидев своего визитера, я чуть концы не отдал от хохота.

В дверях, с невозмутимым выражением морды, на задних лапах, держа авоську с апельсинами в одной передней лапе, букет фиалок в другой соответственно, стоял слухач собственной персоной.

Чисто персонаж на тему «Ну, здравствуй аллергия!» из одного рекламного ролика, который крутили по телевизору еще в той Москве.

Я бросился к нему и обнял от избытка чувств. Он заурчал. А я, кажется, прослезился.

Вот только после его визита, я начал приобретать душевное равновесие. Как ни говорите, а в кототерапии, что-то есть!

Мы тогда болтали, наверное часа два. Вернее, жестикулировали, крутили хвостом (это слухач), мяукали и рычали (вместе), стремясь передать все последние новости. Вот как раз в тот момент, я остро пожалел, что не удосужился выучить в совершенстве слухачевской язык. Нет, я как собака, практически все понимал, но вот сказать…

Мне даже на ум пришла ситуация из моей прошлой жизни. У нас на работе периодически появлялись эспаты, чтобы проверить, как трудятся их «рабы», на ниве продажи элитной продукции.

И, чтобы показать сопричастность к совместному процессу. Который, заключался в том, что один (эспат) много говорит, руками водит, бонусы и очень хорошую зарплату получает. Радуется возможности прикоснуться к местному фольклору в виде доступных аборигенок и клубной движухи. А другой («раб»), тоже кстати говоря, неплохо зарабатывающий в отличии от большинства так называемого среднего класса — пашет. Так вот этот эспат непосредственно выдергивает из потока офисного планктона какой-то персонаж и на своем родном языке, начинает въедливо задавать вопросы на тему: «Как вообще тут жизнь, и что происходит». Причем, он искренне считает, что любой абориген, даже уборщица в офисе, должна изъясняться на его родном языке.

Ну и, возникает следующая ситуация. Из двадцати процентов того потока слов, что вылетает, с достаточно большой скоростью из рта этого венчурного капиталиста, ты понимаешь, как никак курсы закончил. А вот на остальные восемьдесят, ты делово киваешь головой и пытаешься поддакивать в тех местах, где ты чувствуешь, что надо.

Примерно также происходил и у нас разговор со слухачем. По правде говоря, это он со мной разговаривал, а я пытался уловить ход разговора. Он даже пару раз меня цапнул, рассерженно шипя, на мое непонимание.

Шутили на тему моего нового облика. Слухач говорил, что мне бы еще хвост, шерсть и был бы я вылитый слухач. Только гигантский. Интересовался, а может я все-таки хвост купировал и заодно побрился.

Я пытался расспросить его, что произошло в тот день на плеши, но, к моему огромному сожалению, он после того как на поляну вырвалось нечто большое и уродливое, грациозно свалился в обморок. На всякий случай. И пролежал в обмороке до того момента, пока его не нашли.

«Падение в обморок» слухачей в опасных ситуациях, список которых подробно описывался в служебной инструкции, был достаточно обширен. И это понятно. Слухачи были на вес золота. Если не сказать больше.

А в инструкции, черным по белому было написано, что падение в обморок при непосредственной и не избегаемой угрозе уничтожения группы, не является позорным малодушием. А есть акт гражданской сознательности. И то, что с одной гранатой на три танка, таких хоть ложкой ешь. А вот, слухачей, как говориться, днем с огнем не сыщешь!

Мало того, бывали случаи, что слухачи, игнорировали устав. И если после передряги они выживали, то их ждало суровое наказание. И это наказание било, можно сказать прямо по живому. В общем, в период с марта по май, их закрывали в карцер. И не о каких плотских удовольствиях, ни могло идти и речи.

А могли и кастрировать. Вот такой беспредел. Производителем ты можешь и не быть, а служить на благо Отечеству — обязан!

Рассказал, что он уже свиделся и с Ником, и с Черепом. Вроде у них все гуд. Передавали привет и просили не грузиться на тему, что произошло. В общем и целом, зла не держат. Мы же все еще одна команда. Шутили насчет нашего сержанта. Ржали, воображая, как мы его сделаем. С таким-то красавцем. Я даже внутри покраснел. Обещались зайти, как выпишут.

С Кешой похуже. Но тоже, все обойдется. На это надеются его врачи.

Да, классно провели с ним время.

После его ухода, во мне родилось и окрепло чувство, что я опять стал самим собой. Иваном Синицыным. Ну и что с того, что клыки и глаза с шевелюрой. Вот горбун из «Нотр Дама», уродец, зато добрый внутри.

Рассматривая себя в зеркало, пришел к выводу, что я даже ничего. Экстравагантно, но со вкусом. Может какая богатая дамочка и польститца на зверюшку.

Опять заныло сердце. От боли. Джалия. Она тоже приходила ко мне. Совсем недавно. Когда открылась дверь, и я ее увидел, думал, что свихнулся. Скажите на милость, кому нужен я, убивец и прочая, прочая, прочая. Но нет, пришла, присела на край кушетки, глядя на меня своими карими омутами, потом внезапно, порывисто обняла и заплакала. Я умер от счастья. Но только на те долгие двадцать четыре минуты с небольшим, покуда мы целовались, как в последний раз. И еще взахлеб говорили о своих чувствах, о будущем и о всякой остальной милой белиберде. Говорили все тоже самое, что говорят все влюбленные во всех уголках Мирозданья.

А потом, произошло то, что и объяснить-то трудно. Когда, мы оторвались друг от друга, ей нужно было уже бежать, она что-то прощебетала и повернулась уже к двери, я это увидел. Заканчивая поворот своей прекрасной головы, она расслабилась, и я это увидел. Нет, не так. Почувствовал. Всем своим новым приобретенным существом. Новым нутром и новыми чувствами. Новыми возможностями, нового организма. Почувствовал так ярко и резко, что не осталось и доли сомнения, что это абсолютная и непреложная правда. И то, что это было так неоспоримо, заставило меня внутренне съежиться от боли. Самое страшное, я это уже осознал, ничего не сделаешь, не изменишь.

На ничтожную миллисекунду, в ее глазах я увидел, усталость, вынужденность, легкий налет презрения и еще такую ледяную холодность, что казалось вот он микроскоп и вот он я — презабавная букашка. Букашка симпатичная где-то, хотя какая разница. Букашку нужно изучить, занести в перечень букашек, немного препарировать, для изучения глубинных слоев, и с чувством выполненного долга высушить, и занести в гербарий. Или куда заносят высушенных букашек?

Джалия, что-то почувствовав, остановилась и повернулась смотря вопросительно. В больших пронзительно карих глазах, плескался океан любви. Я с готовностью в него погрузился. Почти полностью.

Когда за ней закрылась дверь, я был убежден, что она ничего не почувствовала. Не прочитала, что я знаю. Я был этому рад. Я начинал учиться.

После этого, наши встречи, каждую неделю повторялись. И я даже ждал этого. Прислушивался к себе. Но как бы я не забывался в ее объятиях, какие бы безумные слова она бы мне не шептала в экстазе переплетенных тел, внутри меня, периодически позвякивал колокольчик моей внутренней безопасности. Ненавязчиво, не тревожно. Просто для того, чтобы я не расслаблялся полностью. И еще болело в области сердца. Я потерял любимого человека, даже не обретя его.