Настал последний день — завтра Мэри уедет в колледж.

папа с мамой привезли ей из города сундук. Снаружи он был обит блестящей жестью с выдавленным на ней узором. Поверх жести к стенкам и крышке были прибиты планки из светлого полированного дерева. К полукруглой крышке прикреплялись два железных язычка. Когда крышку закрывали, язычки входили в маленькие железные карманчики, а две пары железных колец соединялись. Теперь сундук можно было запереть на два висячих замка.

Папа был очень доволен.

— Это хороший, прочный сундук, — сказал он. — Чтобы его перевязать, я купил пятьдесят футов крепкой верёвки.

Лицо Мэри просияло. Пока она ощупывала свой новый сундук, Лора подробно рассказывала ей, как ярко блестят на жестяной обивке жёлтые деревянные планки.

— Этот сундук сделан по последней моде. Он будет служить тебе всю жизнь, — сказала мама.

Внутри сундук тоже был гладко отполирован. Мама аккуратно убрала в него вещи Мэри, а чтобы в пути вещи не растрясло, переложила их слоями газет и во все углы тоже затолкала скомканные газеты. В конце концов сундук заполнился до самого верха, и, чтобы запереть крышку, маме пришлось на него сесть.

Потом папа, переваливая сундук с боку на бок, при помощи Лоры крепко обвязал его новой верёвкой.

— Ну вот, теперь всё в порядке, — сказал он наконец.

Пока суетились, укладывали и завязывали сундук, мысли об отъезде Мэри ушли куда-то глубоко внутрь. Теперь, когда всё было готово, а ужинать было рано, у всех на душе стало пусто, и появилось время задуматься.

Папа откашлялся и вышел из дома. Мама принесла корзинку со штопкой, но вместо того, чтобы приняться за работу, молча подошла к окну и стала смотреть вдаль.

— Почему ты уезжаешь, Мэри? — захныкала Грейс. — Не уезжай, лучше расскажи мне что-нибудь.

Когда Мэри вернётся домой из колледжа, Грейс будет уже большая. Мэри в последний раз посадила Грейс к себе на колени и стала рассказывать ей историю про пуму в Больших Лесах Висконсина.

— Довольно. Больше не приставай к Мэри, Грейс, — сказала мама, когда рассказ кончился. — Что тебе хочется на ужин, Мэри?

Мэри в последний раз будет ужинать дома.

— Всё, что ты подашь на стол, будет хорошо, — отвечала Мэри.

— Сегодня так жарко, что лучшим ужином, мне кажется, будут творожные шарики с зелёным луком и холодные бобы со сливками. Сходи на огород и принеси немного салата и томатов, Лора.

Вдруг Мэри попросила:

— Можно я тоже пойду с Лорой? Мне хочется прогуляться.

— Конечно. И не торопитесь, — сказала мама. — До ужина ещё далеко.

Сёстры прошли мимо хлева и поднялись на невысокий холм. Солнце уходило на покой, задёргивая роскошные занавеси вокруг своей королевской кровати, — так подумала про себя Лора. Но Мэри не любила такие фантазии, и поэтому Лора сказала:

— Солнце садится на краю земли в пушистые белые облака. У них алые верхушки, а с неба спускаются огромные роскошные розовато-золотистые занавеси с жемчужными краями. Они, словно пологом, закрыли собой всю прерию. Между облаками проглядывают тонкие ярко-зелёные полоски ясного неба.

Мэри остановилась.

— Мне будет не хватать наших прогулок, — дрогнувшим голосом сказала она.

— Мне тоже, — отозвалась Лора, проглотив застрявший в горле комок. — Но зато подумай — ведь ты едешь в колледж!

Если бы не ты, я бы не смогла туда поехать. Ты всегда помогала мне учиться. И даже свои девять долларов отдала для меня маме.

— Но это же так мало, — возразила Лора. — Это ничто по сравнению с тем, что я бы хотела...

— Нет! Это очень много! — возразила Мэри.

У Лоры опять застрял комок в горле. Она часто-часто замигала, глубоко вздохнула и пролепетала:

— Я надеюсь, что в колледже тебе понравится.

— Конечно, понравится! — воскликнула Мэри. — Подумать только, я смогу учиться и так много узнать. И я даже научусь играть на фисгармонии. Как я тебе благодарна, Лора! Если ты даже не станешь учительницей, ты всё равно мне очень помогла.

— Я стану учительницей, как только вырасту, и тогда я смогу ещё больше тебе помочь.

— А я совсем не хочу, чтобы тебе пришлось это делать из-за меня, Лора.

— Мне всё равно придётся, — отвечала ей Лора. — Но по закону преподавать в школе можно только с шестнадцати лет.

— В это время меня здесь не будет, — грустно сказала Мэри.

Обе вдруг почувствовали себя так, словно расстаются навсегда. Годы, ожидающие их впереди, показались им пустынными и страшными.

— Ах, Лора! Я ведь ещё никогда не уезжала из дому. Я не знаю, что буду там без вас делать, — призналась Мэри, вся дрожа.

— Всё будет хорошо, — утешала сестру Лора. — С тобой поедут папа и мама, и я уверена, что ты сдашь экзамены. Не бойся.

— Да я боюсь не экзаменов. Я боюсь, что мне будет одиноко без всех вас. Но тут уж ничего не поделаешь...

— Конечно, — согласилась Лора. Немного помолчав, она сказала: — Солнце садится. Оно прошло сквозь белые облака и превратилось в огромный дрожащий шар жидкого огня. Облака над ними стали алыми, розовыми, золотистыми и багровыми. А ещё выше ярким пламенем пылает всё небо.

— Мне кажется, я чувствую этот свет у себя на лице, — вздохнула Мэри. — Как ты думаешь, в Айове тоже бывают такие закаты?

Но Лора ничего об этом не знала.

Девочки медленно спустились с низкого холма. Прогулка закончилась. Им теперь долго не придётся гулять вместе.

— Я уверена, что благодаря тебе смогу сдать экзамены, — тихо сказала Мэри. — Ты так подробно повторяла со мной свои уроки, что я выучила наизусть все учебники. Но, Лора, как вы теперь будете жить? На мой сундук, на моё новое пальто, новые ботинки, на железнодорожные билеты и на всё остальное папа потратил столько денег!.. Как он теперь сможет купить учебники и одежду для тебя и для Кэрри?

— Не беспокойся. Папа с мамой найдут выход, — успокоила сестру Лора. — Ты же знаешь, что они всегда его находили.

Рано утром, когда Лора ещё только одевалась, мама ошпарила и ощипала чёрных дроздов, которых папа застрелил накануне. После завтрака она их зажарила, подождала, пока они остынут, завернула и уложила в коробку из-под ботинок, чтобы взять с собой в дорогу.

Папа, мама и Мэри принарядились. На станцию их отвезёт соседский мальчик, а через неделю, когда мама с папой вернутся, они придут из города пешком.

Подъехал фургон с веснушчатым мальчиком, у которого из дырявой соломенной шляпы торчали рыжие вихры. Он помог папе уложить сундук. На дворе пекло солнце и дул сильный ветер.

— Кэрри и Грейс, вы должны хорошо себя вести и слушаться Лору, — сказала мама. — Не забывайте подливать воду цыплятам. А ты, Лора, следи за ястребами и каждый день кипяти и суши на солнце молочные кастрюли.

— Да, мама, — отвечали все трое хором.

— До свидания, Лора, Кэрри и Грейс, — с трудом выговорила Мэри.

— До свидания, — тихо ответили Лора и Кэрри, а Грейс молчала, во все глаза глядя на Мэри.

Папа посадил маму и Мэри в фургон. Они разместились на сиденье рядом с возницей, а папа сел сзади на сундук, попрощался с девочками и велел ехать.

Фургон тронулся. Грейс разинула рот и заревела в полный голос.

— Как тебе не стыдно, Грейс! Ты уже большая. Не смей плакать! — строго сказала Лора. У неё самой в горле застрял такой большой комок, что оно даже заболело. Грейс ещё раз всхлипнула и замолкла.

Папа, мама и Мэри не оглянулись. Ничего не поделаешь — ехать так ехать. Никаких сожалений. За фургоном не осталось ничего, кроме молчания. Лора ещё никогда не слышала такой тишины. Тишина в прерии совсем другая — от неё человек чувствует себя счастливым. А от этой тишины у Лоры даже под ложечкой засосало.

— Пошли домой, — сказала она сёстрам.

В доме тоже царило молчание. Было так тихо, что Лоре захотелось что-нибудь прошептать. Грейс начала было хныкать, но осеклась и притихла. Все трое стояли посреди собственного дома, и им казалось, что в нём нет ничего, кроме пустоты и молчания. Мэри уехала.