— Думаю, ты хорошо выспался в первую ночь, а сейчас тебя ждет работа, — сказала Катия. — Пойдем, в зале взбодришься!

Юноша кивнул и вышел из каморки, прикрыв за собой скрипучую дверь. На длинном балконе ему встретилась, по крайней мере, дюжина подвыпивших мужчин и распутных женщин. Продираясь сквозь них, новый охранник таверны поглядывал через перила вниз на собравшихся посетителей.

Публики скопилось гораздо меньше сотни. Все они уже успели отведать горячительных напитков, но еще не достигли состояния, когда начинает тянуть на подвиги. Очевидно, туранцы еще не прибыли, поскольку никто не соответствовал им. Слишком разношерстна была эта толпа, и люди в ней выглядели слишком плохо питающимися, чтобы считаться солдатами. Спускаясь по лестнице, Конан вспомнил о собственном значительном опыте в различных трактирах, когда находился на другой стороне закона. Тогда насилие имело тенденцию вспыхивать в три или четыре этапа, в зависимости от того, как рано заведение открывалось. Первый наплыв гостей, пьющий от заката, начинал выплескивать агрессию задолго до полуночи. Вторая смена, когда проблемы первой группы потихоньку сглаживались, спустя пару часов, с успехом вцеплялась друг другу в глотки, вспомнив какие-то давние взаимные претензии. И в таком духе обычно продолжалось до позднего утра, пока бравые мужчины от чрезмерного возлияния не переставали представлять опасность для всех, кроме себя, упав под стол или валяясь в пыли снаружи.

После захода солнца прошло не так уж много времени, и Конан был уверен, что серьезных неприятностей следует ждать не раньше, чем через час — два. Сходя с последней ступеньки, он усмотрел на дальнем конце зала Ругаса. Молодой гирканец ощерился в его сторону подобием улыбки, но варвар в ответ лишь бросил угрюмый взгляд.

Не сомневаясь в своей правоте насчет спокойствия в заведении и отвлекшись мыслями о Ругасе, киммериец спохватился, когда его стройная теория была в раз опровергнута потасовкой возле стойки. Двое чужеземцев, осыпавших друг друга проклятиями, перешли от слов к делу. Так один из них вдруг хватил кружкой по столешнице и, зажав в руке зазубренный осколок, с кровожадной ухмылкой воткнул его левый глаз своего недавнего приятеля. Конан сделал движение, собираясь вмешаться, но тут же остановился, увидев Ругаса и с ним незнакомого здоровенного жителя страны Куш.

Чернокожий кушит молниеносно захватил жертву в медвежьи объятия. Скорее для того, чтобы раненный не грохнулся без чувств, нежели помешать ему принять ответные меры. А тем временем, Ругас опустил кривой ятаган в лакированных ножнах на кисть другого мужчины. Тот вскрикнул от боли и выпустил острый черепок. Через мгновение оба драчуна были бесцеремонно вышвырнуты из таверны. Они полетели кувырком в грязь внутреннего двора. Как заметил Конан, на улице снова пошел дождь.

Став более бдительным, варвар прогулялся по периметру зала. Убедившись, что на текущий момент вокруг стоит мирная атмосфера, он подошел к стойке и заказал пива у Хассана. Трактирщик неодобрительно заворчал, однако выставил кружку и тут же сделал пометку в толстой книге, которую держал под прилавком.

— Наверное, специально хранишь ее поблизости, — предположил Конан.

— Уж во всяком случае, для тебя, — парировал Хассан.

Он налил пива из бочонка, затем открыл кран чудовищных размеров емкости и стал заполнять стакан за стаканом светящейся зеленоватой жидкостью. После, трактирщик медными щипцами из высокого чана с узким горлышком принялся с осторожностью выуживать отвратительных пауков, чтобы украсить каждый напиток. Наконец, Хассан хлопнул крышкой и брезгливо вытер клещи о передник. Тщательно скрывая свое отвращение, он повернулся к клиентам.

Следующие несколько часов не доставили особых волнений киммерийцу. За это время варвар выкинул за дверь троих молодцов: двоих за пустяковую стычку, одного за непристойное поведение. Первой парочке оказалось достаточно лишь пинка под зад. Третий же проявил большую смелость, но и он в итоге покинул заведение, правда, со сломанной челюстью.

Постепенно Конан стал чувствовать, как страсти неумолимо возрастают. Головы посетителям мало-помалу затуманил хмель. Однако прежде, чем юноша перешел к решительным действиям, в таверну ввалилась шумная толпа туранских солдат. Через дверной проем прошли без малого три дюжины намокших под дождем вооруженных людей. Все они сложили у входа свои щиты и шлемы, но никто из них не расстался с мечом.

С их приходом крупные проблемы были теперь уже не за горами…

Это случилось вскоре после того, как сам Харкатес в сопровождении неизменного телохранителя — кхитайца появился в зале. Он вышел легкой походкой, принадлежащей человеку гораздо более молодому. Поправляя на ходу мебель, хозяин с радушной улыбкой приветствовал клиентов своего заведения. Выделив среди туранцев офицера, Харкатес направился прямо к нему и долго кланялся, выражая свое почтение. Потом взял его за запястье и почти потащил в отдельный кабинет. Там был уже накрыт специальный стол и ждали некие экзотические развлечения. Когда командир вместе со стариком и безумным кхитайцем скрылись, солдаты быстро разделились на меньшие группы и принялись пировать с завидной энергией. Некоторые из них предпочли сразу прикоснуться к плотским удовольствиям второго этажа, тогда как большинство облепило стойку или требовало от прислуги немедленно подать «тот самый таинственный напиток».

Когда шумная компания туранцев употребила первую порцию жутковатой смеси, тревога Конана усилилась. Он стал высматривать среди присутствующих людей, поставленных следить за порядком. Харкатес сегодня максимально увеличил подкрепление. В итоге киммериец насчитал никак не меньше двадцати «охранников» и в целом удовлетворился их числом. Хотя молодые солдаты казались пригодными к военным действиям и, несомненно, имели определенные навыки, но все-таки таверна не была полем боя. Учитывая ситуацию, Конан предпочел бы иметь дело с шайкой преступников или кучкой дебоширов, чем противостоять отряду обученных пехотинцев. Утешало то, что туранские воины, скорее всего, должны быть более опытны в строевом шаге, а не в борьбе за жизнь, находясь при этом в пьяном угаре. Если насилие неизбежно, то пусть враг основательно опьянеет. Варвару оставалось только надеяться, что солдаты успеют хорошенько набраться прежде, чем наступит решающий момент, и ждать.

Как оказалось, ожидание не слишком затянулось. Началось с того, что какой-то кхитаец отпустил грубую шутку в сторону пирующих солдат, вызвав приступ ярости у гордых воинов. В ответ старший из них выплеснул ему в лицо содержимое стоящей на столе кружки. Это считалось страшным оскорблением. Выступать в одиночку против кучи противников приравнивалось к самоубийству, но там где была поругана честь, даже один кхитаец с удовольствием бы схлестнулся с толпой чужаков, чтобы умереть с мечом в руке и с правосудием в сердце. Собственно, так он и поступил. Изогнутое лезвие его клинка с шипением покинуло ножны, описало дугу и со смертельной точностью отделило голову солдата от туловища.

Некоторые из угрюмых завсегдатаев трактира, на которых не действовали обычные шутки, вдруг обнаружили, что и они способны смеяться. Смех их раздался, когда из перерубленной шеи вверх ударил фонтан крови, и тело туранца рухнуло на пол, содрогаясь в конвульсиях. Однако товарищи мертвеца не нашли в этом зрелище ничего забавного. Опрокидывая чаши с напитками, они повскакивали со своих мест и обрушились на смельчака стальным вихрем.

Житель Востока косил их ряды с дикой яростью, не расходуя впустую самое незначительное движение. О его мастерстве красноречиво говорила дорожка из разъединенных членов и зияющих ранами тел. Техника этого желтолицего человека действительно вызывала восхищение, и Конан сначала просто с восторгом наблюдал, торопливо глотая пиво. Но даже изощренное боевое искусствокое было способно лишь отсрочить неизбежное. Кхитаец пал, обливаясь кровью, задолго до того, как киммериец или кто-нибудь еще смогли бы придти ему на помощь.