Описать возникшее ощущение не так-то легко. Возбуждающее, но какое-то призрачное, совершенно непохожее на что-либо из испытанного мною прежде. Я чувствовала, что растягиваюсь, удлиняюсь, страстно при этом желая того, чего даже сама не понимала.

Но именно это телодвижение и завело мою кожу. Я не привыкла одевать одежду на ночь. Она липла ко мне, своими складками оставляла отеки, терла шею, плечи, бедра, и в конце концов я обхватила себя руками и свернулась в клубок. Совсем скоро я превратилась в сущее воплощение отчаяния, и слезы текли по моим щекам. Каждое место на мне, до которого я могла дотянуться, находилось рядом с тем, до чего мне уже было не добраться.

Я была так несчастна, что даже не осознавала своих рыданий. Не услышала я, и как он встал. Он просто вдруг оказался рядом со мной.

— Это невыносимо! — зарыдала я и снова свернулась, но он остановил меня.

— Давай, расслабься, — прошептал он и включил свет. Потом медленно опустил мои руки к коленям. Поднял лицо, нахмурившись при виде множественных шрамов от трахеотомии у меня на горле. Он провел по ним пальцем. Затем зашел сзади и начал растирать мне спину. Плечи. Бедра. Когда ему помешала ткань, он снял с меня рубашку и стал работать с обнаженной кожей.

Это не походило на массаж в спа, где ощущаешь себя замешиваемым тестом. Меня словно утюжили, снова и снова. Он прилагал достаточно силы, чтобы разогнать кровь по коже, но движения его при этом были очень мягкими. Медленно зуд утих и превратился в слой жара — я как будто тлела на дюйм в глубину.

Уложив меня, он продолжил — вниз по каждой руке и ноге и обратно вверх.

— У тебя такая чудесная кожа, — произнес он, выдыхая слова в мое обнаженное плечо. — Чудесная…

— Да, конечно. Пока я держусь подальше от синтетики, — прошептала я. Последний раз, когда я облачилась в искусственный шелк, я выглядела словно прокаженная почти целую неделю, а Рик… Да, Рик, кажется, решил, что может этим заразиться. Еще у меня была реакция на его лосьон после бритья…

Я встряхнулась, пытаясь отбросить воспоминания. «Это уже история», — сказала я себе.

Фокс не обратил на это внимания, слишком занятый массажем моих ягодиц, где начали дрожать крохотные волоски.

«Сколько же прошло времени, — подумала я, — с тех пор как ко мне кто-то прикасался?»

Я села и повернулась лицом к нему. Он улыбался. На каком-то этапе он снял позаимствованную у меня рубашку. Мандала у него на груди сверкала и тихонечко вращалась. Руки его продолжали двигаться, лаская мне бедра.

— Потри меня везде, — потребовала я.

Когда я проснулась в следующий раз, начинался рассвет. Я чувствовала себя… человеком. Я лежала на боку, и тепло на спине было не от отеков. Это был Фокс, обнимавший меня. Он посапывал, каждый его выдох шевелил волосы у меня на затылке.

Я дивилась, не решаясь даже пошевелиться. Мне хотелось, чтобы этот миг продолжался. Он обязан был продолжаться, если вспомнить положение вещей. Лечение по снижению моей чувствительности так и не принесло результатов. Если только не появится что-нибудь новенькое, я так вот и буду жить до конца дней своих.

По крайней мере, у меня не было аллергии на него.

Я улыбнулась. С Реем было как с девственником. Полагаю, он так привык к пирсингу, имплантантам и прочему… И когда ему пришлось обходиться без них, это, кажется, выбило его из колеи. Его неуверенные движения, впрочем, были невероятно мягкими, и я просто не могла не отзываться на них точно так же. И поведение его тоже было таким милым. Он был словно ребенок, делающий открытия. И вот, лежа там, я смутно начала ощущать чувство вины за произошедшее, словно я просто воспользовалась им и его невинностью.

Неприятная мысль. Однако она была прервана щекочущим ощущением, а затем чиханием. Потом еще одним. Чудовищное чихание. Я слетела на пол, и, пока меня сотрясали конвульсии, рука Рея обнимала меня. Как сказала бы моя мексиканская бабуля: «!Que romantico!»[17].

— Что с тобой? Что-нибудь принести? Кортизон? У тебя есть ингалятор? — Он совершенно ударился в панику и готов был приступить к искусственному дыханию. — Это из-за меня?

Я покачала головой:

— Нет. — Я немного задыхалась, однако вовсе не из-за закупорки, причиной которой могла послужить какая-нибудь химия. Таковая, скорее, заключалась в физическом покалывании где-то в глубине носоглотки. Я шумно высморкалась, но облегчения не последовало. Вот тогда я и вспомнила, что кожа у меня чешется так неистово из-за инфекции Би-ома.

Ну что на этот раз? И где?

Вылетев через входную дверь, мы обнаружили, что землю покрывает добрых полметра снега. Не по правилам. Должен быть дождь в это-то время года.

Мотоцикл Рея оказался погребен под сугробами, хотя небо над нами к тому времени уже было кристально ясным. На востоке был различим рассвет, обрамляющий горы Сьерра-Невада неземным кружевом чистого снега. Красота неописуемая.

То есть пока что-то не влетело мне прямо в лицо и не вцепилось крошечными коготками. Я стукнула по нему и смахнула с носа. А потом налетел еще один.

Что это? Совы? Жуки?

Я схватила оставленные Реем полотенца, теперь основательно замороженные, и замахала ими на досаждающих тварей, стараясь не подпускать их к себе. Рей поступил по-другому: он забрался на перила крыльца и уставился на козырек крыши, поскольку вокруг дома их носилось еще больше.

— Что это? — прошептала я, опасаясь, что привлеку существ к себе, если заговорю громче. Я слышала слабое, так сказать, поскрипывание, как будто кто-то водил ногтями по классной доске.

— Стой там, — велел Рей. — Что?

Он перелез через крыльцо и взобрался по лестнице, прикрепленной к обшивке, до выхода вентиляции возле крыши — треугольника, ведшего внутрь чердака. Как и многое в этом доме, устройство это походило на свой первоисточник — мой нос. У меня на глазах эти летающие твари набрасывались на отдушину. Добравшись до ноздрей, они сворачивались в формы поменьше и потом исчезали совсем.

— Х-х-х… Х-х-х… Апчхи!

Я чихнула с такой силой, что отбросила одного из этих летающих чертенят почти на метр. Вот это наконец-то и отпугнуло тварей! Они отвязались от меня и присоединились к своим сородичам наверху.

Рей спустился. Он ухмылялся.

На этот раз я не снижала тона:

— Что?

Он и вовсе засмеялся — не обязательно надо мной, но мне все равно это не понравилось.

— Летучие мыши, лапочка, — ответил он. — Теперь у тебя все дома. В пазухах — уж точно!

Поначалу я не поверила, но когда окончательно рассвело, Рей снова забрался по лестнице и открыл вентиляционную решетку. Он засунул туда руку, вытащил одну из тварей и спустился вниз. Я даже испугалась, увидев, какой маленькой она была. Со сложенными крыльями — размером с мышку. Точнее, с мышонка.

— Видишь полоску на спинке, как у бурундука? — спросил Рей. — Это не естественный вид. Это «голая» летучая мышь[18]. Продукт генной инженерии, как и твой дом. Им добавлены некоторые человеческие аллели, чтобы они были устойчивы к синдрому белого носа[19], а также к бешенству. Возмещение вымерших.

— Но… но… что они делают здесь?

Он усмехнулся:

— Я так полагаю, они нашли на чердаке славную, теплую и уютную пещерку, которая в буквальном смысле пахнет, как они, как дом. У тебя их тут целая колония, — порадовал меня Рей. — Хотя это легко устранить. Всего лишь поставить решетки с ячейками поменьше.

Я кивнула, предавшись мрачным думам о мышином гуано. Неудивительно, что я столько времени ощущала забитость в пазухах, хотя и забралась в такую даль.

А потом меня осенило.

— И насколько они «человечны»? — спросила я Рея. — Они могут подхватить другие вирусы? Скажем, ветрянку?

Представитель компании попытался отмахнуться от открытия, но Рей послал несколько мышей в качестве образца, воспользовавшись стерилизованным контейнером-ловушкой, который нам спустили тем же способом, что и каламиновый лосьон. Через пару дней все сомнения рассеялись. Так и есть, у моих мышек обнаружилась ветрянка. И эти «голые» летучие мыши, конечно же, оказались ее разносчиками, распространив болезнь среди почти всех би-омов на севере Калифорнии. В результате последовало массовое изгнание зверьков, посредством соляного промывания пазух и несколько поспешной замены естественных фильтров металлическими — как минимум до тех пор, пока они не подправят фенотипы домов. И летучих мышей, быть может.