"Значит, все! Поджечь промысла и бежать!.."

Двадцатого апреля Пономарев снова приехал в Баку. Последний раз он был здесь в феврале вместе с Али Мамедовым и другими ленкоранцами на Первом съезде Компартии Азербайджана. Съезд проходил нелегально в помещении легальной профсоюзной организации — Центральной рабочей конференции, которая размещалась в самом центре города, в двухэтажном доме на Николаевской улице. Два дня делегаты от всех партийных организаций республики собирались под самым носом правительства, рассказывали о положении дел на местах. С докладом по организационному вопросу выступил Дадаш Буниатзаде.

Съезд называли объединительным: он провозгласил создание Коммунистической партии Азербайджана, в которую наряду с Бакинским комитетом РКП (б) вошли организации "Гуммет" и "Адалят", хотя фактически они слились еще осенью девятнадцатого года.

Председателем ЦК АКП(б) стал двадцатишестилетний большевик, инженер-экономист Мирза Давуд Гусейнов. Он учился на том же факультете коммерческого института в Москве, что и Иван Осипович Коломийцев. Членами ЦК были набраны Гамид Султанов, Дадаш Буниатзаде, Али Гейдар Караев, Али Байрамов.

Съезд призвал рабочих и крестьян Закавказья готовиться к свержению своих буржуазно-помещичьих правительств.

Теперь, два месяца спустя, Пономарев приехал по заданию ленкоранекого ревкома, чтобы информировать ЦК о готовности ленкоранской организации выступить для захвата власти. Сойдя с парохода, он сразу же направился в лавку "Торговля пеньковыми канатами", намереваясь повидаться с Лукьяненко и просить его устроить встречу с членами ЦК. Хозяин лавки Ягуб Мамедов узнал Пономарева и сказал, что Анатолий будет только завтра утром.

— Ну что ж, придется подождать до завтра, — огорчился Пономарев.

Он пошел побродить по городу, чтобы скоротать время до вечера, когда можно будет пойти к своим землякам, у которых он обычно останавливался.

Апрель — лучшее время года в Баку.

Деревья миндаля и абрикосов оделись в розовое и белое кружево. По Ольгинской и Торговой гуляли нарядные дамы, господа и офицеры в форме мусаватской, русской, английской, турецкой и итальянской армии. Шла бойкая торговля на Будаговском, Мясном и Угольном базарах, в пассаже Лалаева. Магазин "Космополит" предлагал американские макароны, французскую обувь, английский крем для обуви, швейцарские сезонные ткани.

На углу проезда Лалаева чинно восседал на козлах фаэтона известный в Баку кучер Саттар-хан. Чуть подальше, на тротуаре, прислонясь спиной к стене, сидели в ожидании клиентов амбалы во главе со своим "королем" амбалом Дадашем, гороподобным богатырем в кожаном фартуке и кожаных нарукавниках.

В синематографах "Феномен", "Ампир" и "Французский" шли фильмы с участием Ивана Мозжухина и Веры Холодной. Не было отбоя от посетителей в духанах и шашлычных, в Немецкой кондитерской на Торговой. До двух часов ночи работали первоклассные рестораны "Тили-пучу-ри" и "Медведь".

Город жил своей привычной будничной жизнью, которая, казалось, не предвещала никаких перемен.

Утром следующего дня, придя в лавку, Пономарев застал Лукьяненко на месте. "Господин Титорец" сильно переменил-ся со времени последней встречи, осунулся, выглядел озабоченным и не таким франтоватым, как прежде. В каморке находились еще двое молодых людей.

— А, Иосиф, заходи, — поднялся навстречу Лукьяненко. — Садись, я сейчас освобожусь… Вот, знакомься, ребята с "Вана".

— С "Вана"? — заинтересовался Пономарев. — Знакомый пароход. На нем англичане наших товарищей с Ашур-Аде в Энзели везли.

Молодые люди представились. Это были кочегар Константин Рожковский и машинист Иван Фролов.

— Вот предлагают угнать "Ван" в Красноводск, — как бы советуясь, сказал Лукьяненко. — Послезавтра "Нан" должен идти в Энзели с пассажирами и грузом для англичан.

— Семь вагонов сахару, семь тысяч пудов бензина, два вагона авторезины и еще много прочего, — перечислил Рожковский.

— Это было бы здорово! — оживился Пономарев.

— Только нам деньги нужны, товарищ Ни, тысяч двадцать, — сказал Фролов. — Надо купить наган, да и мало ли что…

— Деньги дадим. А вот как вы пронесете оружие на пароход? Такой тщательный досмотр…

— Моя жинка пронесет, — успокоил Фролов. — Придет ко мне на пароход с ребеночком, попрощаться вроде бы. Мальца же не станут обыскивать. Она вместе с ним и запеленает…

Оговорив с моряками детали операции по угону парохода и выдав им деньги, Лукьяненко проводил их и вернулся.

— Ну, здравствуй еще раз! — Лукьяненко сел на диван рядом с Пономаревым, обнял его за плечо: — Как там у вас? С чем приехал?

Пономарев изложил ему свою просьбу.

— Встречу устроим, — призадумавшись, ответил Лукьяненко. — Только придется тебе повременить. У них сейчас хлопот не оберешься. Время горячее, напряженное… — И Лукьяненко рассказал Пономареву о том, что правительство усилило репрессии. Министр внутренних дел публично грозился "беспощадно искоренить большевизм". По его приказу полиция разгромила центральный рабочий клуб, закрыла ряд газет, ведет повальные аресты. В первых числах марта, сообщил Лукьяненко, контрразведка напала на след Центрального военно-революционного штаба, созданного еще в октябре девятнадцатого года. При обыске на квартире члена штаба Габиба Джабиева были обнаружены списки организации, документы, планы. В тот же день контрразведка арестовала несколько десятков человек, и среди них многих членов ЦК. Арестованных распределили на три партии: одних заключили в баиловскую тюрьму, других этапировали в Гянджу, третьих отправили в распоряжение петровской контрразведки.

— Помнишь Дадаша Буниатзаде?

— Как же! Он тоже арестован?

— Приговорен к расстрелу.

— Не может быть!

— Сам губернатор Тлехас вынес приговор. Говорят, вызвал Дадаша на допрос, стал корить его: "Ну что вы идете против правительства? Вы же мусульманин. Ну, допустим, придут русские. Они же заставят вас подметать улицы!" А Дадаш с усмешкой ответил: "Не вижу в этом ничего страшного, так как один коммунист должен управлять, а другой, если нужно, подметать улицы".

— Неужели расстреляют?

— От них всего жди… Месяц назад полиция схватила Али Байрамова.

— Члена ЦК?

— Да, и члена Военно-революционного штаба. Тоже из "гумметистов", капитаном плавал на Каспии. В ночь на двадцать третье марта полицейские зверски убили его. Весь пролетариат Баку шел за его гробом, когда хоронили.

— Что же теперь будет?

— Потери большие, трудности неимоверные, — признал Лукьяненко. — Но штаб продолжает действовать. Председательствует Мирза Давуд. И Гамид Султанов активно сотрудничает. Так что продолжаем вооружать рабочих, создавать боевые дружины, отряды кавалеристов, пулеметчиков, подрывников. Специальные отряды охраняют промыслы… Вот такие дела, Иосиф, — закончил Лукьяненко свой невеселый рассказ. — Завтра я должен повидаться кое с кем, скажу и о тебе. Ты где остановился?

— Есть тут земляки…

— Пойдем ко мне, у меня поживешь.

— Спасибо, Толя, не беспокойся об этом.

— Нечего, нечего! — настоял Лукьяненко и интригующе добавил: — Познакомлю тебя с одним интересным человеком. Обрадуешься. Ну ладно, мне сейчас надо идти в порт. А ты никуда не уходи, сиди здесь. Ягуб покормит тебя. Вернусь, вместе пойдем.

Вернулся Лукьяненко не скоро, перед самым закрытием лавки.

Шли через центр города, но Молоканской улице. Проходи мимо театра "Поль-Мель", Пономарев невольно обратил внимание, что афиши спектакля с запомнившимся ему названием "Большевичка, или Тайна запломбированного вагона" уже нет. Спросил об этом Лукьяненко.

— Конфуз получился, — ответил он. — Выяснилось, что этот бред сочинил не "американец мистер Мен", его состряпали двое ловких дельцов из театра, чтобы обстричь доверчивых обывателей.