Проснувшись в Пасхальный понедельник, Хелена почувствовала, что болит лицо. Верхнюю губу справа раздуло и натянуло. Хелена ощупала лицо. Опухла вся правая половина. Потом в зеркале она увидела, что случилось. Простуда на губе. Такого с ней не было еще никогда. Простуды всегда были у Грегора. Простуда у Хелены была преогромная. Распухла щека. Правый глаз сощурился. Хелена разглядывала себя. Она выглядела так, словно кто-то разбил ей рот и щеку. Собственное лицо внушало отвращение. Она снова легла. Глядела в потолок. Лежала. Не поехала ни в какую аптеку. Если так — пусть так и будет. Не говорила с девочками. Просто велела им не трогать ключ во входной двери и есть кукурузные хлопья, когда проголодаются. Барбара снова подошла к дверям спальной и позвала Хелену к телефону. "Я больна, — закричала Хелена прежде, чем та успела еще что-то сказать. — Я больна. Черт побери! Могу я хоть раз поболеть спокойно". Испуганная дочка испарилась. Хелена лежала. Весь день. Никаких сил. Пусть хоть убивают, сил нет.
Вечером около восьми в комнату ворвалась Барбара. На лестнице — мужчина. И бабуля с ним разговаривает. Но ему нужна она. Хелена не представляла себе, кто бы это мог быть. Вышла. Зачем свекровь снова лезет не в свое дело. У лица Хелена держала большой белый носовой платок. На площадке стоял Хенрик. Свекровь прислонилась к косяку. Рассмеялась чему-то, что сказал швед. Хелена остановилась в своих дверях. Свекровь и швед повернулись к ней. Что случилось? Почему она не подходит к телефону? Хелена не могла говорить. Сразу расплакалась бы. Хенрик сказал пожилой даме, он все сделает. Ей не стоит волноваться. Хелена хотела отослать его. Никто ей не нужен. Ей очень хорошо одной. И пусть свекровь наконец уходит. Сколько можно терпеть. Она никого не желает видеть. Хенрик мягко втолкнул ее в квартиру. Закрыл за собой дверь. Отобрал у Хелены платок и посмотрел, что с ней. Не смог сдержать улыбку. У Хелены немедленно потекли слезы по щекам. Она отвернулась и пошла к кровати. Хенрик шел за ней. Попросил ключи от машины и денег. У него больше нет австрийских. Где ближайшая аптека? Отправил Хелену в постель. Объяснил девочкам, что мама больна. Шуметь нельзя. Хелена укрылась с головой. Проходя по квартире, она увидела, что натворили дети, предоставленные самим себе на целый день. Лежала на левом боку. Лежать на правом было больно. Дергало. Хелена плакала из-за квартиры. Потом из-за того, что плачет по такой ерунде. Вернулся Хенрик. Принес разные мази и таблетки. Присел к ней. Потом пошел к девочкам. Хелена слышала, как они разговаривают. Чаще всего — звонкий голосок Барбары. Но и Катарину тоже. Звенела посуда. Приборы. Хелена дремала. Девочки пришли сказать "спокойной ночи". Хенрик сварил спагетти, а они прибрали на кухне. А сейчас они ложатся спать. И совсем не будут шуметь. Катарина с ужасом глядела на Хелену. Нет, сказала Хелена, она не поцелует их. А то они будут выглядеть так же. Это очень заразно. Наверно, ей надо поискать новую работу. Чудищем. В кино. Дочери не засмеялись. Ушли. Хенрик принес ей яблоко. Очистил его и нарезал тонкими ломтиками. Сбрызнул лимонным соком. Очень вкусно. Он сидел на краю кровати. Если Хелена собиралась заговорить, не давал. Говорить Хелене было тяжело. Правая половина лица за день опухла еще больше. Когда она говорила, казалось, что она пьяная. "Я пойду успокою твою мать", — сказал Хенрик. "Свекровь", — пробормотала Хелена. "Свекровь. О'кей", — улыбнулся Хенрик. Потом он вернулся. Все в порядке. Хелена уснула.
Хелена сошла с поезда. Другие пассажиры повлекли ее за собой к выходу. В Местре венский вагон прицепляют к местному поезду. Ей нужно вперед, к голове состава. С Грегором Хелена всегда ездила в Венецию на машине. И пересаживалась из автомобиля на катер. Хелена почти не спала. Сидела у окна. Смотрела в темноту. Она могла бы сказать Хенрику, когда прибывает поезд. Но было так плохо слышно, что Хелена не знала, сможет он расслышать ее или нет. Хенрик кричал, что встретит. Потом связь прервалась. Хенрик же больше не позвонил. Что ей делать, если его не будет. Мысль о том, чтоб провести хоть один день в Венеции. И не встретить его. Знать, что Хенрик в этом городе. Где-то. И не иметь возможности найти его. Эта мысль была невыносимой. Почему только она не спросила, в какой гостинице он живет? Хелена шла вдоль коричневых итальянских вагонов. По крайней мере, у нее с собой — ничего тяжелого. Кофе, подумала Хелена. Чашку капучино в вокзальном буфете. И может быть, есть еще утренний поезд на Вену. Но почему он не дал ей своего телефона. Почему не перезвонил. Хенрик стоял в начале перрона. Прислонившись к чугунной колонне. Искал ее в толпе прибывших. Хелена увидела его первой. Пошла к нему. Потом он заметил ее. Оторвался от колонны. Устремился широкими шагами навстречу. Взял сумку у нее с плеча. Обнял. Поцеловал в щеку. Хелена обхватила его за талию. "Ты наверняка хочешь кофе!" Они пошли в вокзальный буфет. Хелена пила капучино. Изумительный кофе. Ей показалось, что, если приоткрыть рот, будет слышно счастливое бульканье. Она хихикнула. Принялась ядовито комментировать поведение спутников. И окружающих. Не хотелось показывать, насколько она счастлива. Как ликует. Получилось. Они нашли друг друга. Один день в Венеции. Разумный человек так не поступил бы. "Ты, должно быть, страшно устала", — произнес Хенрик. Они выпили кофе. Потом направились в пансион. У Хенрика была комната в пансионе поблизости от церкви Всех Святых. Узкими переулками Хелена шла за Хенриком. В новых туфлях. Через некоторое время она почувствовала, что левая пятка намокла и горит. Пузырь. Хелена старалась не хромать. Пыталась при каждом шаге подавать ногу вперед. Чтобы не терло пятку. Ничего не получалось. Хелена сконцентрировалась на ходьбе. Скоро перестала ориентироваться. Она помнила только, что церковь Всех Святых находится где-то в сторону Дзаттере. Палило солнце. От белых стен домов разболелась голова. А Хенрик все впереди. Торопится. Идет широким шагом. Сначала они разговаривали. Но разговаривать на ходу было неудобно. Дорожки вдоль каналов были слишком узкими, чтобы идти рядом. Говоря, Хенрику приходилось все время оборачиваться к ней. Хелена же должна была кричать в ответ. Хелена ковыляла вслед за Хенриком. У пансиона Хелена вздохнула с облегчением. Они поднялись на четвертый этаж. Лестница узкая. Когда поднимались, Хенрик заметил ее пятку. Он пропустил Хелену вперед. Почему она ничего не сказала? Глупо же. В комнате он усадил ее на кровать. Принес из ванной пластырь. Велел снять чулки. Заклеил пластырем лопнувший пузырь. Пятка выглядела ужасно. Отвратительно. Хелене было страшно неудобно. Новые туфли в дорогу. Она просто дура. Хелена сидела на кровати. Смотрела на свои голые ноги. Белые. На винно-красном ковролине, старом и потрепанном. Жестком под голыми ступнями. Вдруг Хелена перестала понимать, зачем она здесь. В этой комнате. В этом городе. Не слишком ли далеко она зашла? Хелена покраснела. Почувствовала, как кровь забилась в щеках и веках. Ей так хотелось. Увидеть его. Говорить с ним. В Венеции. Но. Так не делают. Разве не мужчина должен взять все на себя? С ног Хелена перевела глаза на руки, лежавшие сложенными на коленях. Хенрик прислонился к ней. Они вместе откинулись назад, на подушки.
Обед Хелена проспала. Потом, около четырех, они пошли на площадь Св. Марка. За чаем в кафе "Флориан" рассказывали друг другу обо всем, что произошло со времени последней встречи. Хенрик надеялся получить под свой проект деньги от фонда "Фиата". Потому-то он в Венеции. И не все ли равно, почему они здесь. Главное — они здесь. Хенрик держал Хелену за руку. Или обнимал ее. Они ни на миг не отрывались друг от друга.
На следующий день Хелена проснулась, когда горничная ковыряла ключом в замке. Хенрик крикнул сквозь сон: "No!" Они повернулись друг к другу. Обнялись. Хелена успела хорошо узнать Хенрика. Знала, где надо гладить. Чтобы он начал коротко прерывисто дышать. И где, чтобы задышал глубоко. Знала, каков на ощупь его пенис. Как это — ощущать его в своей руке. Как он пульсирует, напрягаясь. И как он скользит в ней. И ничего больше не знает. Просто существует. Там. Внизу. Далеко. А она? Хенрик закрыл ей рот рукой. Хелена не помнила, чтобы она кричала. Ей стало неловко. Но сдержать смех не удалось. Она спрятала голову на его плече. Его грудь. Дальше все — как обычно. Хелена все смеялась. Потом они лежали, прижавшись друг к другу. В окно светило солнце. Весенний ветер надувал занавески. И зазвонили колокола. Со всех сторон звонили колокола. Воскресенье. Хелене казалось, что она плывет в колокольном звоне. Потом ей стало грустно. Хелена совершенно не знала этого мужчину рядом. Ей хотелось умолять, чтобы он ее не бросал. Никогда ее не бросал. Всегда так обнимал. Вообще никогда не вставать с этой кровати. Больше никогда. Никогда. Ей хотелось броситься к его ногам. Валяться в ногах и умолять. Сейчас. Именно теперь это было бы возможно. Начать другую жизнь. Только сейчас. Хелена лежала рядом с ним. Слова рвались из груди. Боль посредине живота. Тяжко и душно в груди. И приятно. Хелена улыбнулась тому, как все случилось. Обернулась к Хенрику. Посмотрела на него. Хенрик плакал. Ресницы у него были мокрыми. Он что-то шептал. Хелене пришлось поднять голову, чтобы понять. "Мне кажется, это — прекраснейшее утро в моей жизни", — бормотал Хенрик. Горничная снова сунула ключ в замок. Громкий стук в дверь. "Уже двенадцатый час", — сказала Хелена. Хенрик снова крикнул: "No!" Энергично. Горничная что-то прошипела за дверью. Злобно. Хенрик рассмеялся. Крикнул: "No. Grazie!" и прижал Хелену к себе. "Кому нужны застланные постели?" — вопросил он. Они рассмеялись.
