Пупсик позвонила Хелене на работу. Не пообедать ли им вместе? Они встретились в кафе "Прюкль". Пупсик ничем не выделялась. В джинсах и пуловере. Она была одна. Заказала шампанского. "Ты должна меня поздравить, — сказала она. — Я выхожу замуж". Хелена уставилась на Пупсика: "За кого?" — "За Джека. Разумеется". Официант принес Хелене кофе с молоком. Пупсик курила. Она понемножку подливала себе шампанского из бутылочки, тут же выпивала. И подливала еще. Глядя на Хелену с торжеством. Казалось, ее ненакрашенные глаза расплываются за стеклами очков. Хелена ничего не говорила. Знала, что должна произнести нечто, подходящее к случаю. Разделить радость. Но на память приходило лишь, как Пупсик отговаривала ее от всех мужчин и любого нового замужества. Именно Пупсик вправила ей мозги. Когда Алекс предложил искать квартиру, чтобы жить вместе. Съехаться. "А дети? — спросила тогда Пупсик. — А твоя свобода? Теперь-то наконец ты свободна". Хелена задала Пупсику те же вопросы. "А Софи? А твоя свобода?" Пупсик опять налила себе капельку шампанского. Улыбнулась в бокал. "Да, Пупсик, — сказала Хелена, — подумай, будешь ли ты счастлива". Пупсик продолжала улыбаться в бокал. Хелена откинулась назад. Они сидели за одним из столиков у окна, выходящего на Ринг. Голые ветки каштанов на фоне свинцово-серого неба. В кафе горели большие хрустальные люстры по моде пятидесятых годов. Все столики заняты. Гардеробщица обходила зал и собирала пальто. Хелена сказала ей, что сейчас уходит. И ей тут же стало стыдно лишать женщину пяти шиллингов платы за гардероб. Но обеденный перерыв у нее — всего полчаса. "Приглядишь сегодня за Софи? — справилась Пупсик. — Таиландка от меня сбежала". — "Когда?" — спросила Хелена. Ей не хотелось. "Только разочек. — Пупсик вертела бокал. — Ты же никуда не собираешься вечером". Можно было бы что-нибудь соврать. Но Пупсик всегда знала, что правда, а что — нет. Хелена не умела врать. Даже фрау Шпрехер в конторе тут же ловила ее на отговорках. "Почему бы тебе не остаться дома?" — спросила Хелена. Пупсик удивленно взглянула на нее: "Но. Хелена. Первый раз я тебя о чем-то прошу. Один-единственный разочек. А потом!" Хелена согласилась. В девять она будет на Каролиненгассе. Раньше не получится. Собственно говоря, Пупсик может привезти Софи к ней. У них девочка и переночевала бы. И ее детям компания. "Хелена! У тебя же есть бабуля, — сказала Пупсик. — А у меня никого нет. Ты знаешь, что это значит. И знаешь, что Софи не уснет, если она не дома". — "Ну ладно". Хелена положила рядом с пустой чашкой сорок шиллингов. Поцеловала Пупсика в щеку. Для этого пришлось низко нагнуться. Пупсик тут же опять налила себе капельку шампанского. В цветочном магазине на Ринге Хелена купила букет тюльпанов. По пути на Фердинандштрассе. На работу. Там она отдала цветы фрау Шпрехер. Это ей. Фрау Шпрехер удивилась. "Кстати, фрау Гебхард, — сказала она Хелене, — Вас искали. Некий г-н Эриксен. Или Эриксон. Я сказала, вы вышли". Хелена села за свой стол. Г-н Надольный отсутствовал. Дверь в его кабинет открыта. Хелена принесла себе из кухни кофе. Швед звонил сюда. Надо его спросить, откуда у него телефон. Значит, он звонил из Милана. Хелена занялась письмами. Когда г-н Надольный вернулся после одного из своих затянувшихся перерывов, папка с бумагами на подпись лежала у него на столе. Надольный был в дурном расположении духа. Тут же потребовал кофе. И Хелене следует сходить за бутылочкой ундерберга в лавку за углом на Чернингассе. Плохой знак. Обычно до бутылочки ундерберга доходило лишь к пяти часам. Покупать про запас Хелене запретили. Она должна ходить в лавочку за каждой бутылочкой. Несколько бутылочек Хелена держала в своем шкафчике в гардеробе. Она взяла одну и присела на лестнице. На пятнадцать минут. Глядела в окно. Из него видно колесо обозрения. По лестнице никто не ходил. Все ездили на лифте. Через четверть часа Хелена вернулась в контору. Поставила бутылочку ундерберга и стакан воды на поднос. Ставя поднос г-ну Надольному на стол, сказала: "Ваше здоровье!"

Хелена приготовила детям горячий ужин. Картофельное пюре и шницель для Барбары. Катарина мяса не ест. Зашла в магазин по дороге с работы. У "Майнля" на Гимназиумштрассе задержался у выхода больной мужчина. Лицо у него изжелта-серое. По лицу тек пот. Капал на шею. Шея блестела. Мужчина силился сглотнуть. Поэтому его шея все время судорожно дергалась. Он задыхался. Стоял, прислонившись к стене. Упершись в нее руками. Сползал по стене. Снова перехватывал руками повыше. Руки оставляли на грязной белой стене возле стола, где укладывают покупки, темные пятна. Хелена спросила кассиршу, что стряслось. Чем помочь. Женщина пожала плечами. Проворчала что-то вроде: "Мог бы и другое место найти, для такого-то". Она продолжала пробивать Хеленины покупки. Вся ушла в это дело. Будто ее обидели. С упреком. Хелена подошла к больному и спросила, не хочет ли он прилечь. Не принести ли одеяло. И наверное, где-нибудь есть носилки. Ведь в магазине работает больше десяти человек. А в этом случае инспекцией по труду предписано иметь носилки. Появился администратор. Курт Биндер, как было написано у него на груди. Сказал: "Сейчас будет «скорая»". Подошла пожилая дама в спортивном костюме, кроссовках и куртке и спросила, не помочь ли. Нет. Больной не хотел ложиться. Не мог. Качал головой. Задыхался. Опирался о стену. Соскальзывал. С носа у него тек пот. Хелена ушла. Она тащила к машине две тяжелые сумки с покупками. Машина стояла на Штернвартештрассе. Она услышала сирену "скорой помощи". Как всегда, чуть не расплакалась от ее воя. Сжалось горло. По дороге на Ланнерштрассе, докуда было совсем близко, она вдруг поняла, почему мужчина так прижимался к стене. И не хотел ложиться. Он наделал в штаны. Хелена долго сидела в машине у своего дома. Невыплаканные слезы комом стояли в горле. Словно она проглотила чересчур большой кусок яблока.

После еды Хелена усадила девочек к себе в постель и стала им читать. Они потребовали «Пойдем искать клад». Как всегда, полагалось задержаться на том месте, где львенок и тигренок далеко-далеко ушли от дома. Совсем-совсем одни. Они обсудили злоключения львенка и тигренка. Поскольку все знали, что книжка кончится хорошо, то для зверят выдумывались самые страшные приключения. А что было бы, если бы львенка разлучили с тигренком? Хелена разрешила детям спать у нее. Попозже заглянет бабушка. Девочки могут ей позвонить. А почему она едет к Софи? Почему Софи не может просто приехать к ним? "Ну Барбара, — сказала Хелена, — ты же знаешь. Софи намного младше тебя. И они столько переезжали за последние два года. Сперва в Англию. Потом из Англии в Вену. А в Вене она жила уже в четырех квартирах. Папа-то с ними не живет". — "Наш тоже с нами не живет", — сказала Катарина. "Да. Но у нас есть бабуля. А у Софи — только ее мама. А новая няня опять ушла. Нет. Я не знаю, почему. Но она ведь издалека. И никогда не учила наш язык. Должно быть, соскучилась по дому. Или не поладила с тетей Пупсиком. Не знаю. А теперь — спать. Завтра в школу. Спите, котятки. Я потом позвоню. Хорошо? Позвонить? Ладно. Как приеду — сразу позвоню. А потом вы уснете. А я скоро-скоро вернусь. Хорошо?" Хелена поцеловала девочек. Она пошла к бабушке и спросила, все ли в порядке. Она хочет поблагодарить за заботу о девочках. Старушка явно плакала. Грегор звонил. Она спросила, в чем дело. Где он живет? Она хочет знать, где он живет. Она решилась спросить. Наконец. Она. Она мать, и ей нужно знать, где он живет. Она женщина старая. В любую минуту что-нибудь может случиться. И как же тогда сообщить ему. Но. Грегор бросил трубку. Говоря с ней. Своей матерью. Просто бросил. Старуха снова заплакала. Хелене бы сказать ей, что она сама его испортила. Подбирала с пола его трусы и выполняла все желания. Считала его таким замечательным. Разумеется, он решил, что он — само совершенство. Что он всегда и во всем прав. Но Хелена слишком устала, чтобы препираться. Да старуха бы ничего и не поняла. Хелена поцеловала ее в щеку и ушла. По дороге на Каролиненгассе ее захлестнули ярость и бессилие. Она тоже не знает, где живет Грегор. Пупсик посоветовала выследить его. А она бы помогла. Это очень просто. Никто никогда не замечает, что за ним следят. Но Хелене не хотелось знать, где он живет. Если он не говорит, так что ей за дело.