Без дополнительных объяснений можно было понять, что желание как можно скорее получить результаты фотографирования было основным. При этом следовало учитывать некоторые обстоятельства. Первое: целесообразно вести прием на минимально возможном расстоянии от Земли. Чем ближе к ней, тем сильнее радиосигнал, увереннее и качественнее прием. Второе: надо учитывать, что электроэнергии в аккумуляторной батарее на длинный сеанс связи может не хватить. Ведь ее приток от солнечной батареи никак не компенсировал расхода при долгой и непрерывной работе всех бортовых систем. И пожалуй, третье: связь со станцией могла быть не в любое время. При подлете к Земле она возможна в зоне радиовидимости. При облете Земли радиосвязь пропадает и сможет возобновиться только после выхода станции из-за горизонта. На это уйдет несколько суток.
Все сгрудились около машины, которая должна была регистрировать принимаемое изображение открытым способом на электрохимическую бумагу. «Картинка» будет сразу видна — не то что на магнитофоне.
— Кстати, о магнитофонной ленте, — рассказывал Глеб Юрьевич. — Знаешь, удивительный все же человек Сергей Павлович. Слава богу, не один год его знаешь, а восхищаться не перестаешь. Дня за два до сеанса кто-то из местных на одном из совещаний «сделал заявление», что для регистрации изображения на магнитофонах может не хватить магнитофонной ленты. СП с укоризной, молча посмотрел на заявителя, подошел к московскому телефону. Его быстро с кем-то соединили. Он спокойно произнес несколько слов, что-то записав на бумажке, и через минуту, не повышая голоса и не меняя позы, сказал: «Через три с половиной часа можете взять ленту у командира Ту-104…» И он назвал номер самолета.
Протолкаться ближе к машине я не мог, — продолжал Глеб Юрьевич, — сам понимаешь, поважнее меня народ был. Смотрю издали. Ничего не видно за спинами. Влез на стул. Сверху вроде можно будет что-то рассмотреть. Пока ползет чистая лента бумаги. Но вот с одного края начинает появляться потемнение. И сразу возгласы: «Есть! Есть!!!» А что есть, не вижу. Спрашиваю кого-то из рядом страдающих, что там? Отвечает: «Кусок неба, космос!» Ну, думаю, спорить нечего. Чернота есть чернота, это с великим успехом может быть и космос. Он, конечно, черный. Но вот где-то в середине бумажной полосы строчка за строчкой становятся светлее. Проступает что-то круглое, светлое. Что тут началось, можешь сам представить! Обнимались, целовались, кричали… А «картинка» медленно ползла и ползла. Вот уже почти полкруга нарисовалось. Смотрю я издали — хорошо видно, действительно, Луна! Кратеры темные, моря, быть может… Посмотрел я на Главного. Он, это сразу заметно было, с большим усилием демонстрировал внешнюю сдержанность. Подошел и деланно-спокойным голосом произносит: «Ну, что тут у нас получилось?» Ему протянули еще влажную бумажную ленту. Евгений Яковлевич — ученый и инженер, отвечавший за все радиохозяйство на станции и на Земле, увидев, что изображение лунной поверхности достаточно густо украшено следами помех, взял ленту, посмотрел и, сказав: «Сейчас улучшим!» — порвал ее. «Эх ты! Зачем же? — с искренней досадой вырвалось у Сергея Павловича. — Ведь это же самая первая…» Ну что же еще рассказать? Вроде все. Хотя да, вот еще одна штука забавная. Ждем передачу изображения. Представляешь, конечно, все волнуются, и СП, и Келдыш, и главные, и ученые — все. И вот в этот момент подходит к Сергею Павловичу один из астрономов и вполголоса (а ты знаешь, когда в такой обстановке кто-нибудь подходит к Главному и что-нибудь ему вполголоса начинает говорить, ушки у всех на макушке) говорит: «Сергей Павлович, я полагаю, что оснований волноваться нет никаких. Абсолютно. Я произвел расчеты, из них следует, что никакого изображения мы не получим! Да-да, не получим. Вся пленка должна быть испорчена космической радиацией. У меня получилось, что для ее защиты нужен полуметровый слой свинца! А у вас сколько?» Представляешь реакцию?
Я попытался представить ее, зная немного характеры действующих лиц.
— Ну и чем же все кончилось?
— А кончилось тем, что, когда была получена самая первая фотография, Сергей Павлович приказал немедленно сделать один отпечаток и с надписью: «Уважаемому… Первая фотография обратной стороны Луны, которая не должна была получиться. С уважением. С. Королев» — подарил этому ученому.
— Это все ладно, это хорошо. А вот почему не получились повторные сеансы связи, как ты думаешь?
— Черт его знает. Пропала станция, словно ее корова языком слизнула. Что-то произошло, причем сразу. Ведь не то чтобы отказало что-то одно, ну, приемник, ФТУ или научный прибор какой-нибудь! Сразу все! Думали-думали, но что придумаешь? Разве только метеорит? А может, какая и внутренняя причина? Жаль, конечно. Работала станция прекрасно. Ушла за горизонт, связь, естественно, прекратилась. Сидеть здесь несколько дней никакого толку не было, и СП принял решение всем, кроме инженеров-радистов, выехать в Москву. Нужно было срочно начинать обработку полученных «картинок». А мне было велено готовить статью для газет. Не одному мне, конечно. Целая группа писала. И вот в один из вечеров приглашают нас в редакцию «Правды». Приехали, сидим, ждем. Входит кто-то, в руках пачка свежих, еще краской пахнущих газет. И каждому из нас подарил по номеру на память. Эта газета у меня как реликвия хранится. Потом нас главный редактор «Правды» принял. Памятная была встреча. А когда настало время возобновить связь со станцией (сам представляешь, как это было нужно, ведь всех фотографий мы получить не успели), ни на какие радиокоманды она не отвечала…
— Что ж поделаешь? Вот если бы могли подскочить к ней, посмотреть, что случилось, поправить, и валяй дальше… Если бы человек в космосе… А знаешь, СП меня уже вызывал. «Востоком» надо заниматься. Слышал?
— Слышал. Дело интересное. А Луну что же — бросишь? А ведь мы и о Венере с Марсом думаем. Уже бумагу портить начали. Вот через годик как раз подходящее время для Марса будет, а потом и к Венере можно. Неужто все это забросишь? — спросил Глеб Юрьевич.
— Нет, бросать не хочется. Но сам понимаешь, «Восток», пожалуй, много времени не оставит. Хватит ли на все? Думаю у Сергея Павловича просить помощника. Одному не справиться…
Много месяцев трудились ученые. Были выявлены и описаны 498 образований на лунной поверхности, в том числе 400 невидимых с Земли, составлены первые карты обратной стороны Луны. На них появились горный хребет Советский, Море Москвы, Море Мечты, кратеры Циолковский, Ломоносов, Жюль Верн, Джордано Бруно, Максвелл, Попов, Эдисон, Пастер, Герц…
— Зайдите-ка срочно ко мне! — Сергей Павлович произнес эти слова по телефону с какой-то непривычной для рабочей обстановки теплотой.
Через несколько минут я входил в его кабинет.
— Ну вот, старина, еще один год нашей жизни прошел. Завтра Новый год. Поздравляю тебя с наступающим!
Главный, приветливо улыбаясь, вышел из-за стола, крепко пожал мне руку. Потом повернулся к столу, взял из пачки нетолстых, в голубых переплетах книг верхнюю, протянул мне. Скосив глаза на обложку, я успел прочесть: «Академия наук СССР» — и ниже золотом: «Первые фотографии обратной стороны Луны». Не удержавшись, открываю переплет. На титульном листе в правом нижнем углу наискось крупным энергичным почерком: «На добрую память о совместной работе. 31.XII—59 г. С. Королев». В груди поднялась теплая-теплая волна.
— И подожди минутку… — Сергей Павлович вышел в маленькую комнату, что за кабинетом.
Через минуту вошел обратно. В руках — две бутылки, по форме — винные, завернутые в мягкую цветную бумагу.
— А вот это тебе к новогоднему столу!
— Сергей Павлович, что это? — недоуменно пробормотал я.
— А ничего особенного! Вот винодел-француз какой-то, говорят, в Париже пари держал, обещал поставить тысячу бутылок вина из своих погребов тому, кто на обратную сторону Луны заглянет. Недели две, что ли, назад в Москву, в академию, посылка пришла. Ровно тысяча бутылок. Проиграл мусье! Так что вот, тысяча не тысяча, а две бутылки твои. С Новым годом!
