ЕЛЕНА. Сто раз слышала.

Появляется ЖОРЖ с лестницей наперевес. В свободной руке — яблоня. Располагается и деловито прикручивает дерево к сцене. Действует, исходя из последующего рассказа.

МАТЬ. Она послала его за яблоками. На яблоню.

ЕЛЕНА. Я всё это знаю, мам.

МАТЬ. Собрав все плоды внизу, она заставила его залезть наверх.

ЕЛЕНА. Чтоб яблоки не достались птицам.

МАТЬ. Прабабушке не понравилось, что птицы клюют яблоки. И она сказала: «Яблоки — мои. И я удобряла это дерево. И поливала его я. И яблоки с него я буду есть». И она приказала мужу своему взобраться на лестницу как можно выше, чтобы их сорвать. Чтобы яблоки не достались птицам. А сама она стояла внизу и держала лестницу.

ЕЛЕНА. Но, стоя на лестнице, прадедушка не мог достать всех яблок.

МАТЬ. Он срывал яблоки, до которых мог дотянуться, и бросал их на землю. Прабабушка отфутболивала их в общую кучу. Дальше ему пришлось переместиться на ствол, поскольку лестницы не хватало, а яблок оставалось на дереве порядочно. Прабабушка и кричала, и размахивала руками, и указывала на те плоды, которые были видны ей снизу — в общем, руководила процессом… Она сама рассказывала. Она рассказывала нам, чтобы мы поняли, каким крутым был наш прадедушка.

ЕЛЕНА. Он ни разу не заикнулся о том, что ему неудобно или ещё что…

МАТЬ. Судя по её рассказу, прадедушку переполняла благодарность за то дело, на которое подвигла его жена. Во всяком случае, я всегда так понимала эту историю. Я представляю себе серьёзное прадедушкино лицо, он тяжело дышит, но исполняет все указания прабабушки. Потому что она знала, что права. И потому что он знал, что она права. Итак, он, отделившись от ствола, ступил на хрупкую ветку, продолжая сбор плодов. Прабабушка трещала как сорока, обращая его внимание на яблоки, которые он пропускал.

ЕЛЕНА. На прадедушке был костюм.

МАТЬ. Прадедушка не ожидал, что залезет на яблоню так высоко, поэтому на вершине он парил в своём единственном выходном костюме.

ЕЛЕНА. И его пиджак зацепился…

МАТЬ. И его пиджак зацепился. Нога скользнула по ветке вниз и ударила лестницу, которая опрокинулась и упала на землю. Прадедушка, едва удержав равновесие, схватился за ветку обеими руками. Прабабушка пришла в ярость. Она кричала: «Ротозей ты окаянный! Что теперь делать прикажешь? Чуть меня не зашиб! Куда мне эдакую тяжесть поднять, голова садовая!» Но прадедушка не растерялся. Он сказал: «Иди к соседям и позови одного из их сыновей. Кто-то наверняка дома.» Тем временем ветка, в которую он вцепился, стала прогибаться, грозя скинуть прадедушку вниз. Прабабушка, заметив это, стала кричать ещё громче: «Проклятье, Жорж! Замри на том самом месте, где ты есть! Уже достаточно бед ты накликал на нас!» И она пошла к соседям за помощью.

ЕЛЕНА. Вот и дедушке конец.

МАТЬ. Это был последний миг, когда прабабушка видела своего мужа живым. Его мёртвое тело, висящее вверх ногами — вот что обнаружила она, вернувшись с соседским пареньком. Ветка сделала своё дело, и прадедушка, соскользнув с неё, упал вниз головой. Он застрял в развилке, но, не в силах подтянуться, так и застыл в этом положении. Разорванный пиджак, между тем, развивался на вершине, как стяг. Причиной смерти, очевидно, стала хлынувшая в голову кровь. Не знаю наверное, но похоже на инсульт. Прабабушка сказала: к тому времени, как она вернулась, его глаза были черны, как ночь. Она сказала: «Даже мёртвым этот сучий сын оставался крепким, как кремень».

ЕЛЕНА. «И таким же красивым, как в день нашей свадьбы».

МАТЬ. (Обернувшись к ней.) Точно. Вот как она его любила! Вот как любят женщины в нашей семье!

ЖОРЖ «оживает», слезает с дерева и по — деловому разбирает то, что он установил. Скрывается к концу монолога МАТЕРИ.

Наша любовь опасна, и поэтому мы всегда хороним наших мужей. Мужчины изначально чувствуют риск, и остаются с нами до конца. Во всяком случае, достойнейшие из них — те, что способны оставаться крепкими, как кремень. Сильными духом. Эти мужчины готовы расшибиться, чтобы только войти в нашу семью. Мы, женщины, заставляем их бороться за право попасть в нашу постель. А, добравшись до нашей постели, они уже никогда не пожелают выбраться из неё. Я услышала рассказ о яблоне от прабабушки, когда ей стукнуло девяносто пять, и она съехала с шариков. Но она помнила день смерти прадедушки. Потому что гордилась своим мужем. Ей тогда стукнуло семьдесят восемь, а ему — восемьдесят один.

ЕЛЕНА. И она так возлюбила мужа своего, что направила его на Древо познания, и он так возлюбил жену свою, что погиб в нём, доставая ей плод. (Неспешно идёт вглубь сцены к зеркалу. Стоя перед ним, всматривается в себя.)

Затемнение, во время которого кровать перемещается к авансцене, а стол исчезает. На кровати сидит ЕЛЕНА; МАТЬ — возле кресла; на авансцене — ВИКТОР.

ВИКТОР. (Рассматривает свою кисть руки, время от времени поглаживая её. Обращается конкретно к кому-то из публики.) Кожа стала прозрачной. Раньше такого не было. Вены вздулись. Хрящи выпирают… или это кости?.. Вместо загара — пигментация. Кожа как у… игуаны. Оттягиваешь — морщинится, и разглаживается не сразу. То же самое происходило с моим отцом, когда он постарел. Хотя он и не дожил до преклонного возраста. Тем не менее, перед кончиной он стал прозрачным. И я тоже становлюсь прозрачным.

МАТЬ. (Гладя затылок Виктора.) Молодец, Витя.

ВИКТОР. (Продолжая общение с публикой.) Елена не схватывает, о чём я веду разговор. Элементарно не слышит меня. Не хочет слышать.

МАТЬ. (К Елене, не обращающей на неё ни малейшего внимания; продолжая гладить Виктора.) Витя молодец. Тебе повезло, Лена. Он заботлив и любит тебя. Это бросается в глаза.

ВИКТОР. (То ли себе, то ли кому.) Только попробуй заговорить с ней об этом!.. Безсмысленно. Я научился держать рот на замке. А иначе: детские выходки, истерики, неоправданные обвинения, а то и истерику закатит…выходки. Будто живу с фашистом, с микро- Гитлером в юбке. (Садится в кресло.)

МАТЬ. (Елене.) Что мне теперь делать, а?

ЕЛЕНА. Ты останешься с нами, мама.

МАТЬ. Я не могу. Я соскочу с резьбы.

ЕЛЕНА. Ты вполне можешь остаться с нами, мама. Виктор будет заботиться о нас обеих.

МАТЬ. Не сможет. Я свихнусь. (Пауза.) Я уйду.

ЕЛЕНА. Мама, ты никуда не уйдёшь.

МАТЬ. Нет, уйду.

ЕЛЕНА. И куда, интересно?

МАТЬ. Не знаю, но вы меня не найдёте.

ЕЛЕНА. Я и не буду искать тебя — ты останешься с нами.

МАТЬ. Посмотрим. В одно прекрасное утро откроешь глаза — а меня и след простыл. Не дозовёшься, не докричишься… Начнёшь поиски — пальцем в небо.

ЕЛЕНА. Всё уладится.

МАТЬ. Ты мне не веришь — это хорошо… Мне же легче будет исчезнуть…

ЕЛЕНА. Мам.

МАТЬ ….испариться. Никогда меня не найдёшь! Я начну другую жизнь под другим именем в другом городе. На мне будет новая одежда: я обмотаюсь какими-нибудь тряпками, сменю волосы на новые. Ты ни за что не узнаешь меня. Пройдёшь мимо на улице. И даже если мы столкнёмся — не признаешь меня.

ЕЛЕНА. Мама.

МАТЬ. На самом деле трудно будет узнать тебя мне. Я как ластиком сотру вас из своей памяти, всех вас. Никогда вы не были мне нужны. Что вы значили в моей жизни? И разве вы нуждались во мне? Какая вам от меня польза?

ЕЛЕНА. Мамуся.

МАТЬ. Там, куда я уйду, меня не будет знать никто. И ты никогда меня не найдёшь.

ЕЛЕНА. Мамуля.

МАТЬ. Я обрету покой. Наконец-то смогу быть только самой собой. Не показушничать. Как мне приходилось делать всю жизнь.