Лена. Брешешь ведь все!

Катя. Ленка… Ленка! Не передать, как сошла, как доехала до дома! Папа как раз собирался в Москву ко мне, представляешь! Смотрю: он пакуется. Покормил блудную дочь, постелил мне девичью мою оттоманку…

Молчание.

Лена. Да ладно! Кончай ты!

Катя. Ну подушку мне под голову дал — столько слез я на ней девичьих пролила…

Молчание.

Лена. Да я тебе сказала: не надрывай…

Катя. Нахлынуло, знаешь как, сама понимаешь. Зубы стиснула, накрылась с головой… ну и пришел тут последний сон Веры Павловны. Будто сижу я, Лен, на той же самой оттоманке — ну присели мы как бы на дорожку. Ну, отец, мама еще живая. Проверила я билет, заграничный паспорт — все в порядке. Ну, надо вставать, идти. Чувствую, что-то не то, знаешь, в интерьере: лето, жара, а окна закрыты и форточки, как припаянные все. Иду к двери, но уж чувствую: не откроется она. Глянула на часы — а до поезда минуты три, а езды до вокзала полчаса, ну как минимум! И ни матери, ни отца в комнате нет. И вот… вот уж я одна сижу, понимаешь, в комнате…

Лена. Точно — один к одному!

Катя. Проснулась, Лен, лежу, потная вся, как улитка, мокрая, под одеялом. Ночь, какая-то собака воет. Глянула в окно: темень… И такой меня ужас обуял, что я никогда уж отсюда не выберусь. Понимаешь, никогда! И вот, когда мы вышли утром с отцом — он меня в Москву повез провожать, — вот в поезде мне все чудится: вот-вот ко мне подойдут! Представляешь? Я в Шереметьеве, вот веришь — я чуть не умерла, чуть у меня сердце не остановилось, понимаешь? И вот, как он берет мой паспорт, как смотрит на меня этот солдатик прыщавый, понимаешь, смотрит в упор… Я думаю: ну, ну скажи мне что-нибудь, ну убивай меня… Веришь, как я границу прошла… Лен, никому, никогда, а вот тебе как лучшей подруге я могу сказать: я сразу пошла в туалет трусы менять, я обоссалась…

Молчание.

Клава. А вот я дни считаю, часы, минуты. Завтра вот утром в Рим, оттуда — домой. Я уж не знаю, скорей бы уж, Господи, назад, домой скорее!

Катя. Ну и что? Ну вот приедешь ты, ну и что? И дальше что?

Клава. Я расскажу о впечатлениях мужу.

Катя. У тебя и муж есть?

Клава. Ну а как же! У меня две дочки. Представляешь, как они там ждут, какие там надежды разворачивают! Ха… Вот гляди: каждая написала, о чем мечтает. А младшая написала: привези что-нибудь необычное. А у вас, вы говорите, матери, отцы старые. Как же вы можете здесь? Что они вам такого плохого сделали? Выкормили, выучили — вы ж теперь гуляете по свету! Я бы на вашем месте с таким презрением о Родине не говорила. Мама у тебя ведь русская, Катя, не какая-нибудь — русская.

Катя. Ладно, Клавка, не тяни душу. Старшей твой сколько?

Клава. Пятнадцать.

Катя. Ладно, зайдем в мою «Лагуну» — дам я тебе куртку для дочери.

Клава. Давай, Лен, давай возвращайся к нам. Ну что у тебя здесь за жизнь будет, ну посмотри! Они ведь на тебя плюнуть даже слюну пожалеют, если говорить-то начистоту. А вот смотри, я здесь представляю страну на всемирном конгрессе, как равная среди всех женщина. С нами встречаются «блистательные», какие угодно, а ты?

Катя. Клава, молчи, не тревожь душу. Нельзя нам назад, понимаешь, ну нельзя! Там Иосиф Джугашвили и его братья, понимаешь? Спой лучше, Клавка, когда ты поешь, ты больше на человека похожа.

Клава. А тебя уже и песня не спасет.

Катя. Ладно-ладно, давай!

Клава. Ну чего я одна буду? Подтягивайте. Я всё северные знаю, а вы харьковские — южанки. Давайте про «девчонку»?

Лена. Кого-нибудь зарезали у нее?

Клава. Это веселая, строевая. (Поет.)

Надо было вас с восемнадцати лет в армию брать — вы бы тут подолы не задирали! Раз! Раз! В ногу пошли! В ногу!

С хохотом строем направляются к двери.

Входят Рубцоваи Потаповский.

Нина Михайловна, поем хором — идем строем.

Рубцова. Куда ты направилась?

Клава. Продолжаем в том же духе пропагандировать советскую строевую песню.

Рубцова. Останься здесь!

Клава. Нина Михайловна, и днем уже и ночью ты не отпускаешь! Дай хоть продохнуть! Что я такого нарушу, если с русскими пойду по Венеции с песней? Пусть советские песни тоже зазвучат.

Рубцова. Я, по-моему, ясно тебе сказала!

Клава. А чего я нарушу, объясни! Они наши, русские, правда, девки?

Рубцова. Не в меру ты расслабилась, Клавдия!

Клава. Так такая ночь! Такая ночь! Карнавал, веселье… Такая сумасшедшая ночь! А чего ты весь вечер такая, у тебя умер, что ли, кто-нибудь? Нина Михайловна, мы тебя все не то что уважаем, мы тебя боимся. Дай поцелую тебя, Нина Михайловна! Может, ты растаешь, как снежная королева!

Рубцова. Не надо целовать. Не забывай только…

Клава. Я помню, все помню! Девчонки хотят письма родным передать. Пусти до ихней «Лагуны» и обратно.

Рубцова. Останься, Клава, ты мне нужна.

Клава. Я быстро обернусь туда-сюда!

Лена. Клав, вот докажи, что ты свободный человек, пойди, раз хочешь! Пойди, и всё!

Молчание.

Катя. Тогда мы поверим.

Молчание.

Клава. Слышь, как вопрос поставлен, Нина Михайловна? Надо идти. Правильное решение, товарищ консул?

Потаповский. Правильное.

Клава. Нина Михайловна, меня консул отпустил. Эх, консул! Почему вы один приехали? Были бы вы помоложе, я бы плечом вас задела. Смотрите, сколько нас, красивых! Где парни? Где они? Что мы, этих птиц перелетных не можем назад приманить? Да-а-авайте их назад! Посадим в клетку! Жалко: таких на сторону отдаем! Даю план-задание: поручить собрать сборную мужскую команду из самых отборных богатырей. Вспомнить нашу историю, как выбирали их для императрицы, например. Привезти сюда, устроить «Игры доброй воли». Примануть их — и они вернутся, девки! А то в России скоро одни водолазы останутся, вроде меня. Консул, проработай идею.

Потаповский. Будем прорабатывать.

Клава. Ленка, действительно, ну зачем тебе туземец, Лумумба, когда у нас сейчас столько космонавтов скопилось. У нас прибалты есть, пожалуйста, — будешь иметь с акцентом! Как план, Кать?

Катя. План хороший. Только местного разлива дамы могут мимо богатырей не пройти. У них с недвижимостью получше… Придется потом вслед за богатырями вам женскую сборную сооружать, чтобы их назад приманивать. Господин консул, а где миссис Браун, по-моему, вы плыли втроем за нами? Икскьюз ми, сёор…

Рубцова. Хозяйка ваша внизу, букет выбирает.

Катя. Она себе хозяйка, мы — ее спутницы! (Потаповскому.) Икскьюз ми, сёор…

Потаповский. Вы ко мне?

Катя. Других тут сэров не вижу. Вы нам сегодня вернете миссис Браун? Нам как свое время рассчитывать? Встреча ваша подошла к концу?

Потаповский. Пока нет. Но мы вас не держим, так сказать.

Катя. И на том сэнк ю. (Лене.) Надо с ней проститься. Мелькнем еще раз в кадре. Она сегодня в духе! Я ее вообще такой никогда не видела! Она деньгами сыпет — никак от нее не ожидала.