— Я хотел бы допросить весь персонал театра, а потом подумаем, — пробормотал Паркер. — Честно говоря, сегодня я как никогда доволен тем, что пригласил тебя сотрудничать с нами. Дело это какое-то скользкое… Но, в конце концов, еще и трех часов не прошло. Ты прав, никто не ждет, что мы схватим неведомого убийцу через пару часов после преступления…

Они помолчали. Машина летела по опустевшим городским улицам.

— Да… — Джо Алекс прикрыл глаза. — Это незаурядное дело. И я все еще не понимаю одного…

— Чего?

— Иногда мне кажется, будто его убили два разных человека независимо друг от друга… Никогда еще не видел такого, чтобы следы вели в двух противоположных направлениях. Почему-то два человека ведут себя так, словно они его убили и хотят замести за собой следы. Но почему? Почему? Ведь убийца был только один и действовал без помощников.

— Пусть меня прирежут как собаку! — прошептал Паркер. — Пусть меня прирежут и закопают без отпевания, если я вижу здесь хоть одного убийцу…

— Увидишь, — задумчиво проговорил Алекс. И вдруг подскочил на сиденье. — А все-таки, что там со временем убийства? Ведь это просто невозможно, чтобы врач так долго возился… Наверно, что-то у него не сходится. Вот посмотришь, медицинское заключение будет сенсационным.

— Думаешь?

— Уверен. Мы просто ахнем, когда узнаем, в какое время Винси умер на самом деле… Но что это даст? Боюсь, это не подскажет нам, кто его убил…

— Прелестно! — сказал Паркер. — Прекрасно! Замечательно! Я воодушевлен твоим оптимизмом. Люблю веселых и беззаботных парней.

— Бен… — тихо сказал Алекс.

— Что?

— Когда будешь говорить с врачом, спроси его, так, на всякий случай, мог ли Винси убить левша… то есть левой рукой…

— Что такое? — Паркер помотал головой и посмотрел на Алекса. Но, к своему изумлению, Алекс увидел, что инспектор широко улыбается. — Джо, я беспомощен как ребенок. Но кое-что уже начинаю понимать. Начинаю понимать, Джо!

— Значит, у тебя есть преимущество передо мной. Я еще не понял.

Но инспектор потер руки и присвистнул.

— Да… — сказал он то ли себе, то ли другу. — У меня промелькнула одна мысль, когда мы говорили с Дэвидсоном, но потом я позабыл об этом. Слишком много думал о миссис Додд. Все казалось так ясно…

— Ясно? — Алекс открыл глаза и посмотрел на него. В эту минуту он был крайне серьезен. — Мне в этом деле еще ничего не ясно, хотя порой кажется, что я знаю все, абсолютно все.

Машина остановилась. Паркер по-мальчишески резво выскочил из нее и, вбежав в комнату, тут же схватился за телефонную трубку.

— Это вы, доктор?.. Да… Так… Что? Так… Это явно освобождает от подозрений одну весьма милую даму, которой я в глубине души симпатизирую… Но весьма осложняет дело… А мог убийца быть левшой?.. Что?.. Нет… Вы это исключаете… Да… Спасибо… Спокойной ночи, доктор…

Он положил трубку на рычаг и взглянул на Алекса, который, стоя в дверях, достал из выпуклого кожаного портсигара сигарету «Голд флейк» и закурил.

— Знаешь, Джо, что он сказал?

— Сказал, что левша не мог совершить этого убийства. А как со временем преступления?

— Он сказал буквально следующее: «Убийство произошло между 9.00 и 10.00; не раньше и не позже». По его убеждению, преступление совершилось задолго до десяти, но приходится смириться перед лицом фактов. Он сказал: «Буду выступать как эксперт в любом суде, и если кого-нибудь обвинят в совершении этого преступления хотя бы на минуту позже указанного срока, я под присягой подтвержу его невиновность!» Удар Винси нанесли правой рукой. Об этом свидетельствует угол раны и рисунок ее краев. Знаешь, ведь у каждого удара есть определенная специфика и прочее?

— Знаю… — Алекс кивнул. — Это упрощает дело. Но в любом случае ты уже можешь послать машину за Стивенсом, а также позвонить миссис Додд и сообщить ей, что она освобождена из-под домашнего ареста. В 10.00 она сидела в двух ярдах от меня в зрительном зале.

Паркер тут же стал звонить, и когда он клал трубку на рычаг, видно было, что он испытывает искреннее облегчение.

— Независимо от того, кто убил Винси, я рад, что эта несчастная женщина ни при чем. Она, я думаю, немало настрадалась в жизни, и все по вине покойника… А теперь я хочу разбудить директора Дэвидсона, если он уже спит, и поговорить с ним о тех людях, которых нам предстоит допросить. Нам будет легче задавать им вопросы.

— Хорошая идея, — согласился Алекс.

— Идем! — Паркер открыл двери, и они снова пошли по коридору мимо уборной Стивена Винси, где все еще горел яркий, резкий свет.

В коридоре они встретили сержанта Джонса, который прохаживался мерным шагом вдоль надписей «Тишина!», громко и фальшиво насвистывая «Que sera, sera».

— Джонс!

— Слушаю, шеф!

— Напиши мне разборчиво список всех членов труппы. Через четверть часа я хочу видеть здесь Генри Дарси, а потом по очереди и всех остальных. Затем приведешь мне Эву Фарадей. Я не хочу, чтобы они встречались друг с другом. Тут достаточно пустых помещений. Размести их всех так, чтобы они не виделись и чтобы те, кого уже допросили, не могли рассказать другим, о чем шла речь.

— Слушаюсь, шеф, — Джонс направился к комнате вахтера.

Стоящий на посту в конце коридора у лестницы полицейский, завидев Паркера, выпятил грудь.

— Директор Дэвидсон спускался?

— Нет, господин инспектор.

— А к нему входил кто-нибудь?

— Тоже нет, господин инспектор. Никто, кроме наших сотрудников, по зданию не ходил.

— Хорошо.

Они поднялись по лестнице. На их стук в дверь Дэвидсон тотчас же отозвался:

— Входите!

Видно было, что он не ложился и вообще не сомкнул глаз. Сидел у журнального столика под лампой и читал.

— Детективный роман! — Он вздохнул и решительным движением отложил книгу. — Не мог уснуть. Вы уже что-нибудь знаете?

— Знаем, — кивнул Паркер. — Довольно много знаем. К сожалению, не знаем еще, кто убил Стивена Винси. Поэтому нам приходится снова отнимать у вас ваше драгоценное время. Прошу вас кратко рассказать, что вам известно о членах труппы и о тех служащих, которые были вчера в театре во время совершения преступления.

— Боюсь, что о техническом персонале я почти ничего не знаю. У меня есть управляющий, который занимается наймом и увольнением технических работников и тех, кто работает в мастерских — пошивочной, столярной и художественной. Вызвать его?

— Нет. Пока не надо. Но об актерах вы могли бы нам немного рассказать?

Дэвидсон на минуту задумался.

— Я могу рассказать вам только о троих: Генри Дарси, Эве Фарадей и помощнике режиссера Джеке Сэйере. Остальных я практически не знаю.

— Ну, что ж… Тогда, пожалуй, расскажите о них. Не только с точки зрения следствия, а вообще.

— Хорошо. Итак, Дарси… Этому молодому человеку в жизни пришлось хлебнуть всякого. Родился в цирке, в семье фокусника и имитатора голосов животных. Уже в семь лет сам вышел на арену. Как водится в таких семьях, стал выступать вместе с родителями. Цирковое ремесло часто переходит от отца к сыну. Он, видимо, обладал хорошими способностями. После смерти отца бросил цирк и стал с успехом выступать в мюзик-холлах — фокусы и имитаторство. Он весьма умен и уже тогда, наверно, много читал, иначе теперь, в свои едва тридцать пять, не был бы таким образованным. Когда началась война, он пошел на фронт, был тяжело ранен. Из госпиталя в Индии его, как инвалида, отослали на родину. Он мне когда-то все это рассказывал. Говорил, что занимался с утра до ночи, хотел стать театральным режиссером. Ранение и очевидные способности помогли ему сразу после войны поступить в театральное училище. Его там любили. Те, кто его учил, и те, кто вместе с ним учился, всегда отзываются о нем наилучшим образом. Пожалуй, с тех пор он не изменился. Он удивительно одарен. Думаю, что он, пожалуй, самый талантливый режиссер нашего молодого поколения. Все время ищет, на основе пьесы строит собственную, оригинальную концепцию. Его мнение высоко ценят в театральном мире. В последнее время он вошел в моду, а постановка «Стульев» принесла большой успех, что отмечает и критика. Даже театральные консерваторы признали, что в спектакле есть гениальные находки… Что еще? Историю с Эвой Фарадей вы уже знаете. Они познакомились, когда его пригласили на встречу с любительской труппой какой-то прядильной фабрики в провинции. Он туда поехал и вернулся, пораженный талантом одной из девушек. Ей было тогда двадцать два года. Это и была Эва Фарадей, кстати, таково ее настоящее имя. Дарси сделал из нее актрису. Думаю, он очень ее любит. История с Винси — для него страшный удар. Я бывал на всех репетициях, и почти каждый день мы с ним обсуждали все, что связано с подготовкой премьеры. Я видел, чего все это ему стоит. Но он сохранял полное спокойствие. Он человек неслыханного самообладания. Как будто у него вовсе нет нервов. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос на актера, а ведь с другими режиссерами такое часто случается. Никакой истеричности, свойственной многим людям театра.