За окном лил дождь. В том году Эрбу исполнилось пятьдесят два года, Вере – пятьдесят один, а Саре – двадцать семь лет.

Джонни лежал в коме уже четыре года.

Ребенок родился в ночь на Хэллоуин. Роды Сары продолжались девять часов. Чтобы облегчить их, ей давали небольшие дозы успокоительного. Сообразив в самый ответственный момент, что находится в той же больнице, что и Джонни, она в беспамятстве выкрикивала его имя. Потом в этом усомнилась и, уж конечно, никогда не рассказывала Уолту.

У Сары родился мальчик. Его назвали Деннис Эдвард Хазлетт. Через три дня их выписали из больницы, а после Дня благодарения Сара уже снова работала в школе. Уолт получил хорошее место в одной адвокатской фирме Бангора, и они надеялись, что в июне 1975 года Сара сможет уйти с работы, если не произойдет ничего неожиданного. Сама же она не знала, хочет ли этого: работа ей нравилась.

В первый день 1975 года два маленьких мальчика, Чарли Нортон и Норм Лоусон из Отисфилда, штат Мэн, играли в снежки во дворе дома Лоусонов. Чарли было восемь, а Норму – девять лет. День выдался пасмурным, небо затянули облака, воздух пронизывала сырость.

Чувствуя, что дело движется к обеду и игре придет конец, Норм устремился в атаку и обрушил на Чарли град снежков. Смеясь и уворачиваясь, Чарли сначала отступил, а потом бросился наутек и, перепрыгнув через маленькую каменную ограду, отделявшую задний дворик дома Нортонов от леса, побежал по тропинке, ведущей к ручью Стриммера. Норм ловко угодил ему снежком в капюшон.

А потом Чарли исчез.

Норм тоже перепрыгнул через ограду и немного постоял, вглядываясь в заснеженный лес и прислушиваясь к стуку капель, падавших с берез, сосен и елей.

– Вылезай, трус несчастный! – крикнул Норм и закудахтал, рассчитывая выманить приятеля таким оскорбительным способом.

Однако Чарли на уловку не поддался. Его по-прежнему не было видно, а тропинка круто спускалась в овраг, где протекал ручей. Еще немного подразнив Чарли кудахтаньем, Норм нерешительно помялся, переступая с ноги на ногу. Этот лес был территорией Чарли, где он чувствовал себя как дома. Норм любил играть в снежки, особенно когда побеждал, но не испытывал ни малейшего желания спускаться вниз, где мог нарваться на засаду и оказаться под градом заготовленных крепких снежков.

Сделав все же несколько шагов по тропинке вниз, он услышал пронзительный испуганный крик Чарли.

Норм Лоусон похолодел от ужаса, и его охватил леденящий страх, похожий на мокрый снег, в котором утопали его зеленые ботинки. Он выронил два снежка, заготовленные им. Крик повторился, но на этот раз едва слышно.

Наверное, он свалился в ручей, подумал Норм, выходя из оцепенения. Он бросился по тропинке, скользя, спотыкаясь, и, оступившись, упал. В ушах гулко стучало. И все же, перед тем как Норм упал в третий раз, он мельком подумал о том, что журнал «Мальчишечья жизнь» обязательно расскажет о его геройстве, проявленном при спасении Чарли из ручья.

Уже ближе к ручью, там, где тропинка резко сворачивала в сторону, Норм увидел, что Чарли Нортон вовсе не свалился в ручей Стриммера, а стоит и, не отрываясь, смотрит на что-то в снегу. Заметив приближавшегося Норма, он снова издал сдавленный крик.

– В чем дело? – спросил Норм. – Чарли, что случилось?

Чарли повернулся к нему. Его глаза расширились от ужаса, и он приоткрыл рот. Чарли попытался что-то сказать, но не смог и, издав пару невнятных звуков, показал на что-то рукой.

Норм подошел ближе. У него подогнулись колени, и он опустился на снег. Перед глазами все поплыло.

Из тающего снега торчали две ноги в узких джинсах. На одной Норм увидел туфлю, другая была босой, белой и беззащитной. Еще из снега торчала рука, казалось, взывая о помощи, но та так и не подоспела. Тело было погребено под снегом.

Чарли и Норм обнаружили труп семнадцатилетней Кэрол Данбаргер – четвертой жертвы Душителя из Касл-Рока.

Со времени последнего убийства прошло почти два года, и жители Касл-Рока (ручей Стриммера протекал по южной границе, разделявшей города Касл-Рок и Отисфилд) надеялись, что эти кошмары не повторятся.

Однако они ошибались.

Через одиннадцать дней после обнаружения тела Кэрол Данбаргер на север Новой Англии обрушился ледяной дождь. На шестом этаже больницы «Истерн-Мэн» все выбилось из графика. Многим сотрудникам не удалось вовремя добраться до работы, а те, кому удалось, сбились с ног, пытаясь все успеть.

В десятом часу молодая женщина – санитарка Эллисон Коновер – принесла легкий завтрак мистеру Старрету. Он перенес сердечный приступ и сегодня проводил последний, шестнадцатый, день в отделении интенсивной терапии. Шестнадцать дней пациенты обычно находились в реанимации после коронарного шунтирования. Мистер Старрет быстро выздоравливал. Он лежал в палате 619 и по секрету сообщил жене, что стремится поскорее выздороветь, чтобы покинуть палату, где на второй койке лежал живой труп. Постоянное шипение аппарата искусственного дыхания, подключенного к бедному парню, мешало спать, и временами у мистера Старрета возникало навязчивое желание отключить его насовсем.

Когда вошла Эллисон, работал телевизор. Мистер Старрет сидел на кровати с пультом в руке. Хотя новости закончились, мистер Старрет решил посмотреть очередную серию мультфильма «Мой задний двор». По крайней мере звук заглушит опостылевшее шипение аппарата искусственного дыхания.

– Я думал, вы не придете. – Мистер Старрет окинул унылым взглядом поднос с апельсиновым соком, йогуртом и пшеничными хлопьями. Он ужасно соскучился по насыщенным холестерином яйцам, поджаренным в кипящем масле с пятью кусочками копченой свиной грудинки. А ведь здесь он оказался отчасти и по их вине. Если, конечно, поверить на слово доктору – настоящему придурку.

– На улице – кошмар, – пояснила Эллисон. Она слышала те же слова уже от шести пациентов. Вообще-то Эллисон, славная девушка, сегодня утром была на взводе.

– Вы уж извините меня, – проговорил мистер Старрет. – На улице, наверное, очень скользко.

– Не то слово, – смягчившись, отозвалась Эллисон. – Если бы я не взяла полноприводный внедорожник мужа, ни за что не добралась бы сюда.

Мистер Старрет нажал на кнопку и приподнял кровать, чтобы с удобством позавтракать. Кровать приводил в движение маленький, но шумный моторчик. Туговатый на ухо, мистер Старрет всегда усиливал звук в телевизоре. Как он в шутку сказал жене, парень на второй койке никогда на это не жаловался. Мистер Старрет и сам понимал, что шутка не слишком удачна, но после сердечного приступа он находился в общей палате с овощем вместо человека, и его спасал от безумия только черный юмор.

Эллисон поставила поднос на место и сказала, чуть повысив голос, чтобы перекрыть шум моторчика и звук телевизора:

– На холме Стейт-стрит много машин занесло в кювет.

На другой кровати Джонни Смит тихо произнес:

– Все на 19. Мы играем или уходим. Моей девушке нехорошо.

– Знаете, а йогурт очень даже ничего. – Мистер Старрет не выносил йогурт, но старался задержать Эллисон под любым предлогом. Оставшись один, он непрестанно щупал свой пульс. – Вкусом он напоминает лесной орех.

– Вы ничего не слышали? – спросила Эллисон и нерешительно обернулась.

Мистер Старрет положил пульт на кровать, и жужжание моторчика стихло. На экране Элмер Фадд выстрелил в кролика Багза Банни и промахнулся.

– Это в телевизоре, – сказал мистер Старрет. – Или я что-то пропустил?

– Думаю, ничего. Наверное, это ветер за окном. – У нее разболелась голова – слишком много дел, а людей мало. Эллисон помассировала виски.

Уже в дверях она остановилась и снова посмотрела на второго больного. Он чуть изменил положение, или ей кажется? Наверняка показалось.

Эллисон вышла из палаты, катя перед собой тележку с подносами. Как она и опасалась, утро действительно выдалось ужасным, и к обеду голова раскалывалась. Поэтому она не вспоминала о том, что ей почудилось в палате 619.