Более дешевых с виду ламп я еще никогда не видел.
На мебели здесь разоряться не стали, ограничившись лежанкой из голых досок у стены. Древесина отсырела до безобразия, и плесень устроила на ней пышную плантацию. На санитарно-гигиенических делах тоже сэкономили: в углу бадейка их тех же досок, прикрыта крышкой, так что внутрь не заглянуть. Да и заглядывать не хочется, потому как не сомневаюсь, что хорошее там держать не станут.
Более чем строгая обстановка. Сказать про нее «спартанская» – наглейшее преувеличение настоящей картины. Примитивный функционал, ни единой детали, в которой можно найти хоть что-нибудь лишнее или намекающее на комфорт. Впрочем вру – одна есть. Или одно… В общем, имеется тут что-то вроде украшения, если так можно выразиться. На полу грубыми линиями начерчен сложный многоугольник, вписанный в окружность. Краска или мел не понадобились – некто попросту проделал борозду в многолетних наслоениях почти окаменевшей грязи.
Но сомневаюсь, что это простое украшение, и сомнения не беспричинны. Я почему-то стою именно по центру фигуры, и при этом не могу сдвинуться с места.
Бред умирающего?
На голову и плечи сваливаются опадающие кольца троса. Подняв голову, прежде всего убедился, что потолок помещения под стать всему остальному: такой же омерзительный, порченный плесенью, обжитый пауками и мокрицами.
Именно с потолка все падает и падает трос. Вот мелькнул обрезанный гнусными негодяями конец, хлестнул напоследок по лицу, достиг пола. А я лишь глазами его проводил: так и стою истуканом, не в состоянии пошевелить ни рукой ни ногой.
Косноязычный незнакомец наблюдал за приключениями троса вместе со мной, продолжая лепетать свою белиберду. Выглядел он заметно веселее, чем окружающая обстановка. Редко встретишь человека, который, даже будучи обросшим недельной клочковатой щетиной, продолжает выглядеть потешным интеллигентом-ботаником. Еще и одет как бомж, отирающийся в районе помоек, куда киностудии сбрасывают свой хлам. Тряпье его по виду побывало не в одном фильме интересных жанров. Потасканная треуголка спившегося пирата, алый бархатный топик «мечта гея», штаны, суженные на бедрах, зато внизу размерами превосходят трубы «Титаника». И ковбойские сапоги – настоящие «роперы», уж я-то знаю.
Очередная попытка шевельнуться, и опять неудачная: тело будто деревянное, как и вся здешняя мебель. И при этом почему-то не падает, стою насторожившимся сусликом возле норки.
Хотя кое-что вроде могу: язык шевелится, губы тоже, да и головой крутить получается. Пожалуй, имеет смысл обратиться к единственному обитателю каземата:
– Эй, чучело, а ты по-русски не можешь?
– Ашшаркамаанлаай дуусаль каачитлаль!
– Понятно…
Похоже, сосед по камере как источник информации – полный ноль.
А то, что это именно камера, сомнений почти не осталось. К тому же я не столь наивен, чтобы убеждать себя, будто после падения попал на реабилитацию в шикарный санаторий. Нет, это настоящая кутузка.
Неужто такие клоповники где-то сохранились? Да лучше на лесоповале сибирские кедры валить, чем терпеть такое убожество: там все же в тайге работаешь, свежим воздухом дышишь, а не этими болезнетворными миазмами, да и уборку в бараке регулярно проводят. Я, знаете ли, лишь на работе неприхотлив, а в быту тот еще эстет.
К тому же соседа подселили из тех, кто может подойти и в шею тебе вцепиться или даже заточенную ручку ложки в глаз забить, сатанински при этом похохатывая. Вон как уставился – несомненный псих. Его даже колотит, возможно, от предвкушения ужасающей расправы над беспомощным сокамерником.
Надеюсь, все, что я вокруг себя вижу, – действительно бред умирающего.
А псих не может угомониться, так и несет свою ересь. Еще и приблизился, орет так, что брызги до лица долетают. А ведь он меня боится. Да – определенно боится. И одновременно чего-то хочет. Что ему от меня надо?
Что-то: в шею вцепиться или глаза выколоть. Чего еще от ненормального можно ждать?
Пить хочется так, что язык ссыхается. И мутит будто с тяжелейшего похмелья. Неужели в бреду можно страдать от таких симптомов?
Все – хана моим глазам. Псих явно решился на гнусность, подступает неотвратимо, даже бормотать прекратил.
– Убрал руки! Сломаю! Пришибу!
Ноль реакции: ладони тянутся к лицу, а пошевелиться как не мог, так и не могу. А этот гад, растягивая удовольствие, не торопится, прижал сальные пальцы к вискам, надавил. Кожу кольнуло, по губам и языку пробежало неприятное покалывание, будто к ним приставили электроды и пустили слабый ток.
Неужели от стресса такое бывает?!
Грязные руки давят все сильнее, псих начал бормотать что-то явно увещевательное, голову уже откровенно потряхивает от разрядов. Он что там, провода между пальцев прятал, садист?!
А потом перед глазами потемнело.
Что-то частенько со мной такое в последнее время случается.
* * *
Очередная процедура открывания глаз. И опять ничего хорошего не увидел – все те же склизкие стены, освещаемые омерзительным светом трехкопеечной лампочки.
Но есть и некоторые изменения. Я больше не стою в центре многоугольника: я в нем валяюсь, и по моему телу безнаказанно ползают вконец обнаглевшие мокрицы, а в спину больно давит неприятно острый предмет. Зуб даю, что это ствол трофейного пистолета-пулемета, подобные предметы надо укладывать в рюкзак аккуратно, без спешки. Спасибо, что при нем не оказалось штык-ножа.
Пошевелил рукой: есть контакт, как минимум одна конечность заработала, и пальцы слушаются прекрасно. Ну вообще замечательно. Теперь можно попробовать подняться.
Вставал тяжело: тело как бы слушалось, но временами почему-то отказывало, так что с трудом удавалось не завалиться назад. С силой распрямил плечи, качнул головой в одну сторону, затем в другую. Гимнастика примитивная, но действенная. При моей работе не всегда допустимы резкие размашистые движения и вообще любая суета. А иной сейф приходится уговаривать часами, да еще и в неудобном положении. Мышцы затекают, работоспособность снижается, вот и приходится выкручиваться при помощи минимального набора способов.
Сокамерник стоял у стены, посматривая как-то противоречиво: одновременно вопросительно, даже чуть заискивающе, и нагло-самоуверенно. А затем открыл рот и тоном, не допускающим возражений, произнес:
– А теперь ты будешь делать то, что я тебе прикажу.
Ну конечно, ага, сейчас все брошу и помчусь выполнять его ценные указания. Не знаю, куда я влип на этот раз, но точно знаю, что стоит в подобном заведении на подобное предложение ответить согласием, как еще до вечера окажешься счастливым обладателем дырявой ложки. Ну и не только подпорченную посуду выдадут – у заключенных ритуал отправки на дно социальной пропасти отработан до мелочей. За кого он меня вообще держит? Болезненно тощий, с прыщавой физиономией девственника в девятом поколении, бицепсы имплантированы от туберкулезного цыпленка, а глаза… Да у тургеневских барышень взгляд в шесть раз мужественнее. Если такого пальцем стукнуть, скорее всего расплачется и побежит жаловаться мамочке.
Столь наглого и одновременно абсурдного наезда свет не видывал.
Улыбнулся ему многообещающе и намекнул о своих планах на ближайшее время:
– Ну что, чмо смешное, приготовься страдать.
– Ты должен мне повиноваться!
– Дятел ты пустоголовый, да я даже своему банку ничего не должен, хоть меня не раз на кредит подсадить пытались. Ты боль хорошо переносишь?
На последних словах хрустнул сжимаемыми кулаками, чтобы между нами не осталось неясностей. Не понять подобные сигналы невозможно, сокамерник заволновался еще сильнее:
– Стой и повинуйся! Не пересекай границу великой пентаграммы! Я тебе запрещаю!
– Да? А если пересеку?
– Ты будешь наказан! Ты очень сильно пожалеешь! Ты будешь каяться!
– Ну и выражения – безвкусица и бездарность. Ты что, отчислен с актерских курсов за полное отсутствие таланта? Впрочем, это не мое дело. Ну так что у нас дальше по программе? Давай, выражаясь твоим языком, поспорим, что жалеть о плохом поведении здесь придется вовсе не мне?
