– Ба! Кого я вижу! Никак сам господин Дербеч?!

Надзиратель поднял заплывшее лицо, в затравленном взгляде промелькнула тень надежды. Бухнувшись на колени, взмолился:

– Господин Мушду! Помилуйте! Я ведь только приказ выполнял! Приказ дан был!

Вот я и познакомился с господином офицером, а то непорядок: ни имени, ни фамилии так и не узнал. Что за люди? Никто не представляется, сплошная невоспитанность.

Мушду, подойдя к униженному пленнику, отвесил ему такую оплеуху, что тот не удержался на коленях, завалился на бок. Брезгливо сорвав белую перчатку, офицер откинул ее в сторону, процедив при этом:

– Этот кусок обезьяньего кала не расстреливать.

– Спасибо!!! – радостно взвыл избитый, потянувшись к сапогам спасителя с явным намерениям их облобызать.

Увы, он поторопился с позитивными выводами, потому что Мушду еще не закончил речь. Пнув несчастного так, что у того зубы посыпались, добавил:

– Пулю он не заработал, так что в петлю его. Прямо в воротах вешайте, хочу, чтобы генерал это увидел.

– Так точно! Будет исполнено!

Без суда осужденного потащили к месту казни, а мы продолжили путь под его истошные вопли.

Чем далее, тем все более и более становилось очевидно одно: цена человеческой жизни в этом месте серьезно занижена. И если я благодаря личному обаянию сумел избежать пули, это не означает, что все плохое уже позади, эти люди очень опасны. И опасны не только своей жестокостью, а тем, что жестокость их непонятна. По некоторым косвенным данным я пришел к выводу, что на тюрьму они напали с целью освободить кого-то из своих. Но зачем же при этом убивать всех направо и налево? Те же надзиратели не походили на злостных палачей. Хотя откуда мне знать…

Мушду, обернувшись, придал лицу грозное выражение и прошипел:

– При генерале рот не раскрывать! Вести себя уважительно! И вообще не попадаться на глаза лишний раз!

Что он всем этим хотел сказать, не совсем понятно, но одно очевидно – к генералу следует относиться со всем возможным уважением. Ну так я и не собирался начинать испражняться у всех на виду, чего это Мушду именно на меня таращился при этих словах? Боится, что я испорчу воздух сернистым газом или мгновенно рога отращу?

Впереди не пройти, там целое столпотворение. Десяток с лишним солдат и офицеров устроили пробку в узком коридоре. Один копался в замке все еще запертой камеры, остальные наперебой засыпали его советами, отчего бедолага бестолково суетился.

– В чем дело?! – еще на подходе рявкнул Мушду.

Один из офицеров, обедненный висюльками, что намекало о низком ранге, бодро, но без подобострастия, как у Шфарича, доложил:

– Господин капитан: кто-то испортил замок камеры генерала, пытаемся ее открыть!

– Да сколько можно возиться?!

– Но замок… он сильно испорчен!

– Это ты генералу скажешь, когда он оттуда выйдет. Вся тюрьма наша… ну почти, а вы тут так и копаетесь! Долго еще?!

Солдат, возившийся с замком, перепуганно ответил:

– Не знаю. Тут не понять ничего. Я думал, они что-то в замочную скважину закинули, отчего механизм заклинило, но тут что-то другое. Не знаю что, не видел никогда такое. Я проворачиваю его легко в обе стороны, но дверь не открывается.

Мушду, сжав кулаки, обернулся, уперся в меня взглядом. В глазах его что-то промелькнуло, он с насмешкой произнес:

– Демон, может, покажешь нам свою силу? Это всего лишь дверь, и ее надо открыть.

Вот честно признаюсь: лучшего кандидата на такую работу он среди присутствующих выбрать не мог. Сужу об этом на основании кратких наблюдений за действиями местного взломщика. Он даже не дилетант, он вопиющий позор всей нашей профессии. Надеюсь все же, что он не вор, а просто первый подвернувшийся под руку. Остальные ротозеи ничуть его не лучше, так что выбор был невелик.

Но бросаться пахать целину по первому намеку – это не мое амплуа. Потому, придав лицу заинтересованное выражение, уточнил:

– Я правильно вас понимаю, господин Мушду? Вы предлагаете мне контракт? Я открываю дверь, а взамен получаю от вас кое-что интересное для тех, чьи имена здесь лучше не называть?

Насмешку сдуло с Мушду тропическим ураганом. Офицер затряс головой и даже попятился:

– Я такое не говорил! Никакого контракта не будет!

Да он все больше и больше меня боится. То есть боится, конечно, своих подавляемых суеверных страхов, но и мою роль в этом спектакле не надо недооценивать. Зрители попались неискушенные, здесь не надо быть талантливым актером, сойдет и грубая игра.

Может, зря я в воры подался? Может, Голливуд и все остальные понесли невосполнимую утрату?

– Не надо так волноваться, я легко перенесу отмену контракта. Но вы все же подумайте на досуге, кто знает, какие сокровенные желания найдутся. – Я по-доброму подмигнул все более бледнеющему офицеру.

Вот сейчас его уже с индусом не перепутаешь – вылитый эскимос, к тому же ни разу не загоравший.

– Впрочем, господин Мушду, я все же открою эту дверь. Примите это как искренний намек на наше дальнейшее весьма плодотворное сотрудничество.

Взгляд мой стал как у питона в тот момент, когда он собирается распахнуть пасть перед загипнотизированным кроликом. На деле я не собирался запугивать суеверного офицера сверх всякой меры, просто не было сил смотреть, как издеваются над честным замком. Если все взломщики здесь такие, без работы я точно не останусь.

Прикасаться лишний раз к здешнему грязному железу не хотелось, и я попросил солдата:

– Проверните, пожалуйста, замок до отказа влево. Я сказал влево, а не вправо. Вот так уже лучше.

– Но она все равно закрыта, – проблеял криворукий неудачник.

– Разумеется, – кивнул я. – Здесь ведь две системы защиты: замок, который вы столь долго истязали ключом, и встроенный засов.

– Засов?

– Да, всего лишь примитивный засов.

С этими словами я потянул на себя рычаг, который эти недалекие люди считали скорее всего дополнительной ручкой. При этом пояснил:

– Разумная система: срабатывает быстро, изнутри уже не открыть и в отличие от простого накладного засова закрывается быстрее и с усилием. Если в камере возникнет проблема, надзирателю достаточно выскочить, прикрыть дверь и сделать одно движение. После уже можно не спеша и без риска возиться с ключом. Здесь, как я обратил внимание, во многих камерах так устроено. Странно, что никто из вас не заметил.

Обернулся к Мушду, подмигнул:

– На этот раз бесплатно. Считайте маленьким задатком.

Офицера передернуло, но в тот же миг и его лицо, и лица всех остальных, исключая мое и Дата, превратились в каменные маски. Военнослужащие застыли по стойке «смирно» и, очень похоже, даже дышать перестали.

И это лишь потому, что дверь камеры распахнулась.

Уж не знаю, что они там собирались увидеть, а лично я ничего такого уж страшного, требующего идеальной дисциплины, не заметил. Разве что позавидовал внутренней обстановке. Там, может, и сыровато, но имелась койка с матрасом и даже почти чистым на вид бельем. И стол стоял, и два стула со спинками, а не какие-нибудь табуреты. И даже полка с книгами имелась.

Умеют ведь некоторые даже сидеть с комфортом, не то что психованный Дат.

За порог ступил единственный обитатель камеры. Пропорциями тела он походил на кряжистого Шфарича, но размерами его серьезно превосходил. До него на всех здешних обитателей я смотрел сверху вниз, но сейчас глаза наши оказались практически на одном уровне. Ну разве что на сантиметр-другой мои повыше. Но уж Дату до него далеко, а раньше даже с ним никто здесь не мог сравняться.

Но не габариты тут главное, а… Даже не знаю, как сформулировать, но с первого взгляда понятно, что это очень сильный человек. И речь здесь идет не о физической силе. Харизма, как говорится, так и прет. Грубое лицо будто небрежно высечено из камня, взгляд такой, будто не человек смотрит, а всесокрушающая буровая установка. А если вспомнить, что глаза – зеркало души, то душа у генерала куда беспощаднее, чем у воинства, что заявилось за ним в эту тюрьму.