— Ох, и суки же вы все.

— Ой-ой. А вы прямо агнцы божие.

— Какие есть.

— И мы такие.

— Ладно, чего трепаться, иди, постельку согрей, а я сейчас приду.

Утром, когда Михаил проснулся, и заглянул на кухню, Раиса жарила яичницу. По телевизору шли новости.

— Чего там, в мире-то творится?

— А хрен его знает.

— Во даешь, а зачем тогда новости включила?

— А вдруг передадут, что деньги поменяли и еще какой кризис разразился, тогда сразу надобно бежать.

— Ага, менять бабло. А тебя прямо так и ждут с ним. Забыла, какие очереди были, когда банки в девяносто восьмом лопнули?

— Мишенька, ты об этом лучше не вспоминай. У меня сразу изжога начинается. Как вспомню, сколько денег пропало, жуть, просто.

— А, говорил я, нехера по банкам рассовывать бабки. И ведь в валюте все было, не в деревянных.

— Ладно. Что было, то сплыло.

— И то верно, — Михаил почесал волосатую грудь, и сел за стол, — плесни-ка кипяточку.

— А я тебе лучше кофейку сварю.

— Обойдусь, я вот растворимого сыпану пару ложек.

— Как знаешь, — она поставила перед ним тарелку с яичницей, налила в кружку кипятка, и села рядом.

— И что теперь делать будешь?

— В смысле?

— Товар-то того, уплыл, тачка тоже, а тебя наверняка в розыск объявили?

— Слушай, дай пожрать нормально. Я на голодный желудок хреново соображаю.

— Все молчу, молчу.

Михаил откусил бутерброд, и в этот момент зазвонил телефон.

— Слышь, Рай. Если это Боря или Толян, меня нету, и понятия не знаешь где я.

— А если…

— Нету меня, помер и все. Сам решу, когда объявиться и с кем разговаривать.

— Нет проблем.

Раиса подняла трубку. Звонила подруга, и Михаил перевел дух, но аппетит уже пропал. Он допил кофе и пошел в комнату.

Пока Раиса болтала по телефону, он обдумывал что делать. В конце концов, он решил, что объявляться пока не стоит, но один звоночек не помешает, так, на всякий случай, для успокоения души. И поэтому когда Раиса кончила трепаться по телефону, он взял трубку и набрал номер.

— Алло, — раздался на другом конце чуть слащавый голос Веллера.

— Леонид Иосифович?

— Мишенька, это вы? Не узнал, знать богатым будете.

— Это точно, вашими бы устами, да мед пить.

— О чем вы?

— Это я так, о своем, о женском.

— Все шуткуете, — Михаил услышал, как Веллер рассмеялся.

— Ничего интересного для меня нет?

— Пока, увы, ничего.

— А как ваше, драгоценное?

— Ничего, правда радикулит малость докучает, надо бы к морю съездить… Одна надежда, что вы денежкой подмогнете…

— Непременно, непременно. Как только так сразу.

— Стало быть, уже не долго ждать осталось?

— Товар в пути, так что на следующей неделе, дай бог, и к вам птичка зернышки в клювике принесет.

— Вы меня радуете.

— А куда же мы без вас.

— Я стараюсь.

— И правильно делаете. Кстати, ваш друг больше к вам не наведывался?

— Кого вы имеете в виду?

— Фомина!

— А нет, и не звонит. Даже странно как-то.

— Жаль. Ну, тогда всего доброго.

— Всех благ, Мишенька.

Михаил положил трубку на аппарат и задумался.

— Судя по всему, Веллер не знает, что Фомин убит, да и откуда. И вряд ли он мог проболтаться, что контрабанда пойдет именно через этот пограничный пункт. К тому же, пока договаривались по поводу продажи товара, пока согласовывали и утрясали цену, прошло почти полгода. И все же, почему пограничники вдруг заинтересовались товаром, который на вид был похож на какие-то железки от Запорожца? Да, непонятно все. И что теперь делать?

— О чем мыслим? — прервала его размышления Раиса.

— Думаю.

— Ах, думаешь. Это хорошо. И о чем, если не секрет?

— Ленина читала?

— Чего?

— Говорю, Ленина читала?

— Ты чего, с дуба рухнул. Какого еще Ленина?

— Того самого, кого который год все решают, то ли оставить, то ли выкинуть из Мавзолея, а на его место Горбачева положить.

— Так ведь Горбачев еще живой!

— Как раз, когда решат, он коньки и отбросит. И его, как основателя перестройки, вперед ногами в Мавзолей.

— Все хохмишь, Мишенька.

— А что делать остается. Сама давеча сказала, товара нет, машины тоже. И менты наверняка на меня фотки на всех заборах наклеили.

— А все знаешь, почему так?

— Почему?

— Потому что меня не слушал. Вспомни, что я говорила, когда вы с Толяном товар привезли? Я сказала, надо масенький кусочек за бугор отвезти и продать, и они сами бы приехали с баблом и всё забрали. А вы?

— А что мы?

— Забыл. Как же. Здесь продать, себе в убыток. Они рискуют, цену скинут, мы крутые, сами товар отвезем, лишнюю двадцатку заработаем. А что в итоге? Ни денег, ни товара. А все почему? — Жадность, Мишенька, простая жадность. Меня бы послушали, уже давно на Кипре косточки грели и мартини попивали.

— Не трави душу. Что сделано, то сделано. Лучше скажи, что делать?

— Что делать? Ты бы еще этого, как его, Чернышевского вспомнил, а то Ленин, Ленин. Между прочим, с мозгами мужик был. С таким отребьем революцию сделал. На все пошел, и немцам жопу лизал, чтобы бабки с них получить, и бандюканами типа Камо не брезговал, и всякую шушеру до поры до времени терпел, а потом к стенке ставил и правильно делал.

— Слушай, чего ты раскудахталась. Прямо Цицерон, в натуре. Я тебе про дело говорю, а ты мне про Ленина.

— Так ты сам о нем вспомнил. Бедолага, небось, вертится в аду, как шашлык на шампурах, а при жизни добился, чего хотел. Вот и я к тому, надо быть похитрее, да поумнее.

— И чего?

— Ничего, слушать меня надо.

Михаил вздохнул, потянулся и, обхватив крепкой рукой за Райкину шею, притянул к себе и крепко поцеловал.

— Лады, давай, советуй, чего делать-то мне?

— А ничего. Деньги у тебя есть?

— Положим.

— Да ты не хоронись, не хоронись. Я-то знаю, что ты человек бережливый. На баб, как Толян сотнями не швыряешь.

— Больно надо.

— Стало быть, поедешь в Сорокино…

— Куда?

— Молчи и слушай. Отправишься в деревню мою, в Сорокино. Верст триста от Москвы. Там тебя ни одна собака искать не станет. Бороду отрастишь, документики другие возьмешь на имя Васи Пупкина, и отсидишься малек.

— Да ты че, да я там, в деревне со скуки сдохну, лучше уж на нарах.

— Нет проблем, на нарах, так на нарах Ты моего совета спрашивал? Я тебе дело говорю, а ты сам решай. Либо свобода, самогон, банька и девочка на ночь, либо нары где-нибудь под Воркутой.

— Да там в твоей деревне, небось, ни одной приличной бабенки не осталось, одни старики, да старухи.

— Ничего, кто ищет, тот найдет. Бабы там найдутся. Мужиков нет, а те, что остались, от пьянки не просыхают, так что с этим у тебя проблем не будет. Хорошему кабелю, любая сучка зад подставит.

Михаил рассмеялся.

— А может ты и права. Как никак, лето на дворе, жирком в деревне обрасту, а к осени может все и рассосется. Как считаешь?

— Наконец-то правильно мыслишь, — она прижалась к Михаилу, и крепко поцеловав, прошептала:

— А покамест ты там себе бабенку не нашел, и я сгожусь, — и стала расстегивать пуговицы на халате.

Василий Сомов, спецкор газеты «Ухта», в который раз вынул из ящика стола папку и раскрыл её. Перелистал материалы, которые ему удалось собрать о странном взрыве, который имел место осенью прошлого года в их крае. Среди имеющихся в деле документов, особое место занимала распечатка из интернета о самом происшествии и упоминание о том, что местный журналист, единственный, кто смог первым побеседовать с очевидцами этого загадочного взрыва.

— Жаль, что фамилию не напечатали, — задумчиво произнес Василий, — а так можно было бы перед начальством хоть чем-то апеллировать, чтобы выделили денег и попытаться организовать экспедицию. Хоть самую маленькую, а вдруг там пахнет сенсацией. Может быть, тогда и тираж газеты поднялся бы? А так, всего-то четыре с небольшим тысячи в месяц. Можно сказать, курам на смех, а не тираж.